Khristoff : Эгоист

Красной нитью прошит мой век. Такой короткий, такой скучный в реальной жизни и такой насыщенный и яркий в вымышленной. Выдумано, больше чем прожито, лет на сорок. Вечной кашей в голове, мысли варятся в котле. Конечно, правильней было бы наоборот.

Мне было семь лет, когда я впервые увидел море. Это было какое-то южное море на территории СССР, куда я поехал отдыхать вместе с родителями. С морем связано, мое первое сильное разочарование в жизни. Первое понимание того, насколько твои фантазии, не совпадают с реальностью.
До того, как увидеть море, я много и долго мечтал о нем, часами рассматривая дешевый настенный ковер, висящий над моей кроваткой. На ковре была вышита незатейливая картинка: синее море, маленький кораблик на горизонте с белеющим треугольником паруса и грязно-голубые облака, наполовину скрывающие желтый диск солнца. Думаю, у многих были подобные ковры, классические образчики советского ширпотреба: дешево и примитивно.
Впрочем, мне шестилетнему мальчику ни разу не видевшему моря, этот ковер стал полным откровением и неиссякаемым источником фантазии. Особенно волновал, вызывая необъяснимое, а оттого еще прекраснее томление в сердце, этот маленький треугольник паруса на темно-синем фоне моря. Меня мучили вопросы. Куда он плывет? Кто стоит под парусом, вверяя себя стихии? Что бы делал я, очутись на этом утлом суденышке посреди моря? И конечно, я страстно мечтал поскорее увидеть эту картину своими глазами. Мечтал увидеть море, мечтал увидеть кораблик с белым парусом и серо-голубые комки облаков с едва видным диском солнца над ними.

А увидел я классический советский морской курорт: узкая полоска бетонных нагромождений с уродливыми волнорезами и маленькими пятачками пляжа между ними.
Вместо песка – галька, на которой жирными тюленями валялись отдыхающие. Повсюду бумажный мусор, вперемешку с водорослями. В воде у самого берега в приливной волне, резвились дети – в основном младше меня, хотя были и сверстники. Лезть в эту клоаку вовсе не хотелось.
Но больше всего меня расстроило само море. Оно не было синим - серым, черным, зеленовато-бурым и вонючим от водорослей, но не синим!
Вместо кораблика, едва видимого вдали – огромный корытообразный паром с ржавыми бортами и частоколом из стальных мачт и труб, едва не вползающий на территорию пляжа.
Единственное, что осталось общим с моим «коверным» морем – так это линия горизонта, но и она была подло оборвана с двух сторон бетонной громадой волнорезов.

От обиды, я расплакался. Мне захотелось вернуться домой к своему морю, к своему кораблику. Вернуть свою мечту. Но ее больше не было, во всяком случае, в той кристально чистой форме детской мечты, основанной на наивной картинке.
Теперь само слово море, вызывало в голове образ серых волнорезов, грязной плохо пахнувшей воды и сотен неприглядных в своей наготе тел отдыхающих, постоянно что-то жующих и пьющих.
Вернувшись домой, я снял ковер – картина больше не будила во мне мечту о чем-то далеком, о чем-то запредельно прекрасном, что заставляет необъяснимо сжиматься сердце, как бывает после летнего дождя на даче, когда воздух пропитан влагой, когда шумят еще ветви, стряхивая с себя воду, а птицы, обезумев от счастья, заходятся непрерывной трелью и щебетанием, и так волшебны эти звуки, что и самому хочется стать птицей в этот момент. Я убил мечту реальностью. Убил свою первую в жизни мечту.

Так, в семь лет, я впервые вплел красную нить действительности в канат своих фантазий и в дальнейшем, я старался не забывать вести эту тонкую полоску жизни.
Жить в реальности постоянно, мне казалось тогда и кажется поныне – чрезвычайно скучно, но и пропадать полностью, отказываясь от этого мира, в угоду своих фантазий – я не готов и не считаю это правильным решением. А потому, эта алая тропинка, стала для меня своеобразным жизненным фарватером, которого я держусь, чтобы не сгинуть. В нем вся моя работа, зарплата, ежедневные пробежки по утрам, вечерние возлияния, просмотр газет и телевизора. Там же умещаются друзья, жена, в дальнейшем дети. Там живут родители и дача, покупка новой машины, продажа старого дивана и прочее необходимое, точнее принятое за необходимое, в этой самой жизни. Где море имеет грязный цвет гнилых водорослей, где вместо белого паруса на горизонте, вырастает огромная махина ржавого металла. Где люди лежат на гальке и вечно жуют что-то.
Я принял это, но держу это на расстоянии, не подпуская в свои мечты. Ибо нельзя осуществить мечту – вся ее суть и заложена в неосуществимости. Глупцы те, кто считают, что могут это сделать. Они лишь разбивают свой мир, заменяя его суррогатом красных ниток реальности. Чем больше красного в канате жизни – тем меньше в человеке своего, индивидуального, неосуществимого в реальности.

-

Дальше вот не пошло. Как в том мультике, письмо продолжил другой, так и в этом тексте, меня заменили. Я несколько раз что-то писал, потом стирал, переписывал заново и опять стирал. Я бросался умными словами и указывал пальцем истины, не задумываясь над их свежестью и актуальностью. Я всего лишь, признаюсь честно, хотел показать свой ум, и в который раз, перепутал цвета веревки. Хотел сказать что-то такое, как мне казалось вечное, дабы все в округ закивали головами и согласились бы: «вот это да, это - сила».

Я опять обосрался, опять поскользнулся и свалился в канаву. Нас много здесь – в канаве. Все мы канавные люди, живем в канаве, на обочине. Мы и рождаемся здесь и умираем.
Здесь же мы строим свои дома, стремясь их сделать выше, здесь же мостим свои дороги, в обход той, самой главной с которой добровольно сходим в самом начале, а потом лишь в пьяном бреду или просто случайно выскакивая на нее однажды ночью. Стоим несколько минут и обалдело водим взглядом, не веря, что есть такая красота. А потом, даем себе клятву, в такт бормоча знакомый с детства мотив. И конечно, тут же опять съезжаем в знакомый, зловонный кювет. Тут у нас все: тут наши друзья копошатся в дерьме, тут наши враги, грозят нам из-за лопуха кулаком. Тут наши любовницы, чистят свои хитиновые спинки и красят усики в яркий цвет, как им советует журнал, издающийся тут же – в соседней сточной канаве.

Я стараюсь влезть обратно, на свою дорогу, но каждый раз соскальзывая, падаю вниз. Лицом в грязь. Иногда, я вижу, как кто-то другой карабкается по склону, иногда этих кто-то много. Последнее время, пытаются сделать модным ежедневное карабканье по склону.
Вечерами, сидя в барах, дома, люди будут говорить, что сегодня они обрели себя.
- Да, старик, - это так здорово! Я карабкался на самый верх, Ободрал себе все ладони, но обрел себя!
- Да, я тоже. Представляешь, у нас в конторе сегодня один человек, предлагал годовой абонемент по карабканью в вип зоне, чуть не даром! Купил два - себе и жене.

Меня тошнит, мне хочется убить этих людей, раздавить их сапогом, но и в этом я не искренен – это уже было где-то, когда-то. Мне отказано в искренности. Все что я произношу вслух, обречено на повторение и шаблон. Везде, на все, разработан шаблон.

-

Голова болит. Сон ушел, и он сидел на кровати весь в поту, и смотрел в окно. Неяркий свет фонарных столбов. По краям дороги сутулые очертания машин. В центре двора – детская площадка с горкой посреди.
В пять лет он упал с этой горки и сильно ушибся.
В двенадцать – он впервые попробовал закурить, прячась в детской избушке, венчающей горку.
В шестнадцать, там же он целовал одноклассницу. Первый взрослый поцелуй. Неумелые губы партнерши, непослушный собственный язык. Страх и азарт.
Сейчас ему тридцать два. И он думает, не удавиться ли на этой горке? Или это будет неправильным решением задачи?

Он решил удавиться. Веревку взял на балконе – обычный пеньковый канат в палец толщиной с вшитой тонкой красной ниткой. Захватил в ванной кусок мыла, и тихо, чтобы не разбудить жену, - у него уже была жена, в комплекте с неплохой должностью и дачным участком в 15 соток по Новорижскому шоссе, - вышел на улицу.
Говорят, что это не больно, только если грамотно. Если все сделать, как положено, то веревка, под весом тела ломает шейные позвонки и человек быстро умирает. А вот если не правильно сделать, то человек умирает от удушья – это гораздо мучительнее и дольше.
Впрочем, в обоих случаях, он предстанет перед людьми его нашедшими, в крайне неприглядном свете. Я опущу подробности, их знают те, кто хотел т вовсе не обязательно знать остальным.

Он удавился неграмотно. Долго корчился, тщетно стараясь уцепиться ногами за край горки, потом цеплялся руками за веревку, ломая ногти, стараясь развязать петлю.

Я много раз, видя повешение, думал, что все они действуют неправильно. Зачем они болтают ногами и руками бездумно и хаотично? Ведь нужно всего лишь ухватиться за конец веревки подтянуться на нем и после, держась одной рукой за веревку, другой сбросить с себя петлю.

Вот так он решил, еще в детстве, увидев по телевизору черно-белую пропаганду Фромма. Он начал подтягиваться в пять лет. В семь он мог подтянуться двадцать раз. В двенадцать – двадцать пять раз на одной руке. Спустя год он провел тренировочное повешение. Подстраховываясь другом, который в случае чего, снял бы его, он повесился и снял с себя веревку. Эксперимент в общем, удался, хотя веревка оказалась хлипкой и фактически оборвалась. Тогда он инстинктивно выбрал не самую крепкую веревку.
Но в тридцать два, человек теряет инстинкты. И когда он решил повеситься, уже по-настоящему, веревка оказалась удивительно прочной. Добротная пенька с тонкой шелковой алой нитью.
Он умер в агонии. Я видел его смерть. Потом я много раз встречал его и он, каждую нашу встречу, стыдливо опускал глаза. Ему было стыдно, за то, что он совершил, а мне было неловко своим видом напоминать ему об этом.

Он не смог выйти на дорогу, а я не смог удержаться на ней один без него.
К счастью, все это в прошлом. Теперь у меня новый шаблон – новая жизнь, новая белоснежная улыбка и новая канава. Я живу, стараясь больше не принимать участие в разных шоу, таких как карабканье по склону или повешенье у всех на глазах.
Я просто живу, в соответствии с ГОСТом, следуя своей красной линии. Все остальное, я уверен, вы знаете это – мое, безраздельно мое. Никто не увидит этого, пока я сам не расскажу, не попытаюсь осуществить, не предложу кому-то в совместное пользование.
(раздели со мной мою мечту – ничего нелепее мне не приходилось слышать, хотя, конечно вру - приходилось).

Дальше – по кругу. Пока не надоест. Для разнообразия, добавить соли или крови, кому что нравится.