Пафнутий Мандаринес : Херсонская мышь

Херсонская когорта с крохотными гномами разбила гнездо двух кукушек. Нужно уничтожить гнездо, ведь кукушки улетели зимовать, а в гнезде находились камни. В дупле пожилого древа обосновалась софийская секта - тайный орден лесных деревьев. Когорта не знала пяточную ткань на кромке осины и выбила ветвь из под кожной завесы пульсирующих вен махины. Гномы, отчаянные от смущения, убежали по забытой тропе и уснули в тайнах Средиземья.
Еженная куча в сторожке разносила зловония коровьих миазмов, неугомонного фаршу съевшего намедни старца Афросия. Частнику много раз казалось, что силы его иссякнут в прогнувшемся сарае, безумно переставляя ноги, упадет на коврик с еденными припасами и заволочет кормный початок кукурузины. Тертые ноги до кровавых мозолей обкобелятся надоедливым опухшим дерьмом, тайный орден лесных деревьев пересохнет в дожде...
И сох...
Сох...
...и теперь он гниёт на складу у старого плотника. А где-то в будущем виднеется костёр, казематный плащ для казни Ордена - в самую пору завыть от тоски, в сжатой дырке искать кость позвоночника. Черножопая родня за мною перебежками, по горным тропам в бугорке торфяников...
Радужные травы Евхаристия отреагировали на это стрельбой из луков, их блестящие от пота лица выражали угрюмую готовность убивать, в глазах - адское пламя, ни капли соплежуйства, одна мерзость. Биорастения, запрограммированные служителем церкви Краденого хлеба на подчинение костей чумным вирусом. Своды скал сотряслись от набега низколобых кочевников, их злобная энергия пропитывает всё пространство лесов Средиземья.
- Убейте убогих! - прошипел служитель, глядя как лесные деревья уходят в чащу - обитель тайного ордена.
Жопы нищих открыли огонь, одна за другой взорвались ветви мертвых деревьев, породив вибрацию гнева умирающих половиц. Служитель вскрикнул и вытащил сумметрично-бледный крест с чёрными, будто смоль, алмазами. По нервам словно било горящей плетью. И вот, наконец, тихий шум.
Куст смородины захохотал.
Подойдя ближе, служитель увидел погребённых сектантов и крохотную херсонскую мышь, грызущую листву мёртвых деревьев. Мир не сдвинулся с места, его сгрызла госпожа мышь. Солнце могло вскоре погаснуть, но, несомненно, воздействие грызуна повлияло на рабочий орган сияния. Или ему внушалось, что мир уже перевернут и земельные угодья пустуют.
Орден лесных деревьев направлялся в горы. В древесных венах текло пламя возбуждения и жгучей эйфории - жизнерадостного нетерпения. Они выжили и были рады до безумья. Как дети, право слово.
Когда беспокойство прошло, служитель церкви извергнул блевотину жертв мятежа, после ушёл в кабак - пить проточную воду из черепов доисторических младенцев. Церковник пил медленно, ему казалось что он смертельно устал. Кроме лихорадочного блеска в глазах, ничего не говорило о количестве черепов, которые были опустошены в мгновенье. Поношенная коричневая ряса внесла дрова в дом. Жадный кал циркулировал в мозге, но он нёс дрова и пытался воспевать песнь о вкусных внутренностях убитых деревьев.
Беззубая бабка сказал, что мышь похожа на кактус из кроличьего меху, она любит фыркать и грызть органы прокаженных:
- Никто не помешает ей навести порядок! Новый порядок! На Земле будет только одна империя - империя херсонской мыши!
Служитель заметил её жест - грудь, набухшая от ярости. Невольно покачав головой, он ударил старуху по затылку, подтолкнул её затхлое влагалище к пенису и сделал несколько произвольных движений. Остановившись, ткнул пальцем в старушечью промежность и вытянул член острием вверх, ощутив радостно-воинственный прилив сил.
От кончика пальца к органу пробежала дрожь, бабка застонала, гнусно прошипев:
- Никто не помешает ей навести порядок…
Служитель захохотал.
- Теперь весь лес у моих ног, все деревья!
Мимо шли гномы и ели кукурузные початки. Негроидный гном нёс на руках беременную пони, слегка ошарашенную от увиденного спектакля. Церковник набросился на лесных гномиков, отпинал их миниатюрные ягодицы и стал грызть живот пони. Минилошадь затрепетала, в абсолютном страхе внимала стоны насильника, который начинал есть её внутренности. Лицо ссохлось и сморщилось, а пониада продолжилась…
Шум и беготня привлекли внимание старухи, которая и без того валялась в луже собственной мочи. Удивление сменилось возмущением - да что они себе, в конце концов, позволяют!? Эту пони можно продать, а вы только портите её товарный вид!
Гномы переглянулись и в бешенстве бросились бежать. Не желая признавать поражение, служитель ухватился за пышный хвост лошадки. Это было ошибкой: копыта у пони очень твёрдые, а ножки хоть и коротенькие, но сильные. Перелетев через старуху, служитель тяжело грохнулся на землю. Яростно взвизгнув, кобыла откусила у бабки правую ногу и с умным видом стала её тщательно пережёвывать. Старуха смотрела на животное, аппетитно жрущее человечину, и ёжилась, будто в духовке. Церковник на земле лежал смирно, но всё равно был крайне возбуждён. Съев сырую ногу бабули, пони обратила внимание на подыхающего служителя и сквозь вспоротый живот, дико заржала, как в аду смеются черти над похотливыми клоунами, жарящимися на медленном огне.
Херсонская мышь нежно обнюхала двух кроликов, поедающих траву поносного костровища. Пахло непривычно, но чувствовались воспоминания о канализационных потоках. На тропе появился орден лесных деревьев, некормленые растения вмиг растерзали крольчатину. Мышь скорбно думала о погибших животных, догрызая недоеденную траву. Деревья были готовы встретить любую неожиданность со стороны крохотного зверька. Кусты скалились и хихикали. Наверху рукоплескали блаженные ветви берёз. Кровавые пятна остались на кромке могучего дуба. Под их мёртвыми душами дрейфовал океан ненависти ко всему живому. Жестокие и безжизненные растения глядели на мышь горящими глазами. Сзади раздался с трудом подавленный смешок. Перед ними стояла голая старуха без правой ноги. Она громко смеялась и совала сучья во влагалище. Гнилой дождь превратил лес в приливную атрофию. Мышь молча благословила опилки и зарылась в нору под взоры обезумевших сектантов. Деревья погрузились в транс, их корни вцепились в старуху. Мольбам её ответил дразнящий хохот гвоздей и опилок.