Куём_России_не_объятЬ : Зима

Странно, вроде и небо голубое, и солнце светит, а откуда-то мелкая снежная пыль летит. Но всё равно красиво. И тихо. Сейчас главное это, то, что тихо и спокойно. Не надо теперь никуда ехать, никого просить, не надо просыпаться посреди ночи в с отдышкой и в холодном поту, только потому, что послышалось монотонное пищание систолов…

Вчера позвонили из больницы, сказали, что у Ларисы остановилось сердце. Прости, Ларис, я рад, наверное, этому. Так всем нам станет, если не лучше, то, по крайней мере, не так мучительно. Прости, родная…

Снежинки, блестя и раскручиваясь по своей непонятной траектории, приземлялись на рукав пальто. Нет, если на пальто, то припольтялись. И не таяли. Такие блестящие на солнце, остренькие и маленькие, как зубки у пираний в офисе Филатовцев. Покурить чтоль? Или не надо…

Сердце покалывает. Хотя оно давно уже о себе знать даёт. И не удивительно это. Сначала проблемы на работе, почти полное банкротство, потом Лариса родила, не доносив Аришку двух месяцев, потом вроде с работой всё наладилось, инвестиции пошли, и вдруг Лариска в аварию попадает. Потом всё по накатанной. Поиски денег на операцию, влажные безмолвные глаза жены, холодные тонкие пальцы, что цеплялись мёртвой хваткой в халат, когда из палаты уходил. Мёртвой… Именно мёртвой, чувствовала она. А Аришке тогда всего года полтора было. Потом полная потеря двигательных функций, а потом самое страшное, она перестала даже плакать. Невропатолог сказал, что гематома задела какие-то там участки мозга. А мне тогда было плевать, что и где задето, у меня жена умирала! Потом кома, аппарат искусственного дыхания, потом после третьей операции отказали почки. Врачи рекомендовали отключить её от приборов. Зачем? Не смог подписать отказную… Надеялся, что выкарабкается, шанс оставлял, боялся подписать разрешение на смерть. А дома дочь… Кровь и плоть, маленькая копия Ларисы…

Вчера позвонили, вчера с сердца срезали грыжу, оставив неровный медицинский шов. Хоть бы заморозку вкололи. Как раз такую же жгучую, как эти снежинки. Хрен мне, нет таких гуманистов. А сердце покалывает… Курить или нет? Одна не повредит, а может и успокоит. Сейчас покурить и домой, морозно на улице, Аринка, небось, замёрзла.

- Арина, доча, пойдём до… Арина??!

Где девочка? Где моя девочка, почему на снегу только лопатка и красное ведёрко, а где та, что только что в них играла?
- Арина!

Сердце окунули в застывающую воду, потом запихнули в мартеновскую печь. Добежал до гаражей, по еле видимым на рассыпчатом снегу следам, протиснулся в дырку в заборе. Господи святый! Вот она, сидит на снегу, шнурочки теребит – развязались.

- Аринка, солнце моё, ты зачем папку расстраиваешь? Зачем убежала?

На ответ не надеюсь. Смотрю на голубые Ларисины глазки, на курносый маленький носик, на который приземляются снежинки, минуту медлят, а потом тают. Вот и мне снежинка упала на щёку. Холодная какая! Озноб скатился с лица в ногам. Потом ещё одна рядом легла, и ещё… Снег усиливался.
- Пап?

Да, доча, да, сейчас пойдём, погоди, сейчас папка отдышится, успокоится, а то в груди что-то режет. Колется, как острый кусок замёрзшего снега, жжёт, вымораживая. Какие у тебя, Ариш, глазки красивые… Синие, как льдинки… Мамины…