АЛУ ЗЕФ : Исповедь...(часть предпоследняя)

Заранее прошу извинения перед всеми вменяемыми читателями ресурса. Третья часть повествования затрагивает несколько специфические вопросы, в связи с чем мысли и выводы, описанные ниже, могут показаться несколько непонятны. Если смогу, то постараюсь ответить на все вопросы в комментах. (Околоресурсным даунам, просьба не беспокоиться)
Вместо предисловия.

« Развозят пушки, на тросах, все говорят вставай - вставай
И хочется, закрыть глаза, но ты глаза не, закрывай
Не закрывай - кричат грачи, ты слышишь - потерпи, родной
И над тобой, стоят врачи, и кто - то говорит...Живой»
О. Митяев.

Джонни, Кысю, ЖеЛе и всем, бывшим на этой войне и не опозорившим звание Российского солдата, посвящается написание этой части.

Армия...Вспоминая о ней, он каждый раз чувствовал, как внутри него, что-то едва заметно сжималось, необычное впечатление, некая смесь грусти, гордости и...горечи.

Попав в часть, он некоторое время находился под впечатлением. Все было более чем серьезно. Сначала, ввиду предшествующих армии событий, он не особо заботился о сохранении собственной жизни. Выбитый из колеи, он плыл по течению, вяло отображая происходящие вокруг него события, потом, как-то незаметно, видимо придя к согласию с самим собой, вдруг почувствовал, что рана начала затягиваться, стал понемногу приходить в себя. Воспоминания о предательстве не бередили уже душу настолько, что хотелось одним нажатием на спусковой крючок окончить к хуям свое бренное существование, мальчишеское осознание реальности постепенно ушло, освободив место для более взрослых мыслей.

Более всего на него действовало то, что он находился среди тех самых людей, о которых там, далеко, на Родине, находившейся казалось на другой планете, слагали чуть ли не легенды. Среди того самого спецназа ГРУ, тех людей, на плечах которых и держалось некоторое подобие хрупкого мира, в многострадальной республике, более того, однажды он осознал, что он сам один из них.

Бесконечная череда выходов, рейдов, зачисток и боестолкновений, опыт, накопленный в них, изменили его почти до неузнаваемости. Спустя пол года, он полностью вписался в состав подразделения, став полноправным членом своей группы, кровью и потом заслужив уважение сослуживцев. Он не чувствовал уже назойливого ёканья в груди, когда в ходе боя, шальная пуля вспарывала землю в миллиметрах от него, не чувствовал жалости к врагу, научился направлять ненависть, поселившуюся в нем, и едва не уничтожившую, в нужную сторону.

Он и сам не заметил, как изменился. По-началу, с интересом наблюдал, как в ходе боя меняются, такие знакомые лица его сослуживцев, когда где - то там, внутри, просыпается зверь, точнее не совсем зверь, а некая хищная человеческая сущность. Они были лучшими и доказывали это, выполняя то, что обязаны, уничтожая человеческий мусор, злобный, неуправляемый мусор, стремящийся лишь к одному - к уничтожению, управляемый уверенной и твердой рукой.

Нет, не зря он и его сослуживцы проходили десятки тестов, военные психологи знали, кого отбирать. Там, на узких горных тропах, подразделение превращалось в один единый организм, слаженный, выученный и смертельно опасный.

Мужчине очень важно знать, за что он воюет, почувствовать за спиной тех, кого он, надев форму, обязан защищать. Они прекрасно понимали за что шли в бой, нет, не было там «розовых соплей», было четкое осознание того, что кроме них эту работу сделать некому, а там, за горами Россия, ставшая почти мифом, Россия, где по улицам ходят красивые девушки, а вечером мама накрывает на стол, и вечерние птицы тихо щебечут за окном, и куда нельзя...ни в коем случае нельзя пускать «мусор», агрессивный, стремящийся к деструктиву «мусор». А что этот мусор может сделать, прорвавшись, они знали не понаслышке, потому и не было там жалоб на хроническое недосыпание, недоедание и остальные «тяготы и лишения военной службы».

Быть лучшими, примером - всегда тяжкая ноша, но еще тяжелее - не уронить достоинства, не опозорить тех, кто это превосходство добывал, кто своей кровью прикрепил значки «Гвардия» к кителям, будущих еще, последователей. Слившаяся в нескончаемую ленту, череда дней не позволяла надолго уходить в себя, только иногда, получив письмо из дома, вдыхая такой далекий, но такой родной аромат, он чувствовал, как накатывала волнами ностальгия, а рука, сама по себе тянулась к фляжке. Но временная слабость вскоре отпускала, война есть война - на ней нет места сантиментам, и он это понимал.

Только иногда, вступая в длительные вечерние разговоры у костра, он вспоминал свою прошлую жизнь и вновь в голове назойливо звучал вопрос ЧТО, что он сделал не так? Вопрос риторический, но даже понимая, что ответа он не найдет никогда, он продолжал, с упорством достойным лучшего применения, пересматривать, казалось сотни лет назад, совершенные поступки, продолжал искать в себе причину всего произошедшего. И так длилось бы до бесконечности, если бы не случай...

...Раскаленный после стрельбы ствол АКСа, бесстрастно смотрел вглубь «зеленки», вокруг стояла обычная после перестрелки тишина, нарушаемая лишь шуршанием дергавшегося в агонии бандита. Всего несколько секунд назад, один из трех бородатых уебанов, лежащих неподалеку, выскочив из засады, почти в упор расстрелял его напарника. Нет, тот пока был жив, броник спас тело, но вот ранение ног было серьезным. Сейчас Мишган лежал, зажав зубами край разгрузки, чтобы не стонать. Требовалась полная тишина.

Случилось так как они и предполагали, где - то там, внутри «зеленки», изредка слышались редкие звуки, за тремя бандитами, видимо передового дозора, шли другие, ситуация с каждой секундой становилась все опасней и опасней.
«Эх, блядь, вот и отстрелялись, на всю жизнь вперед» - пронеслось в голове. Уйти от группы местных, выросших в этих горах, с раненым на плечах, было почти невозможно, но пока оставался хоть один шанс из миллиона, не использовать его, было преступлением.

Все смешалось, пот заливал глаза, идти вниз по склону, имея на плечах около 100 килограмм, негабаритного груза, было, мягко говоря, неудобно. Остановившись в очередной раз, он понял, что больше на плечах нести уже не сможет, не было сил, но идти надо было обязательно. Еще каких-нибудь три - три с половиной километра и чехи их не достанут, осталось совсем немного, но где взять сил. Шатаясь, он поднялся, и, поудобнее ухватившись за напарника, волоком потащил его дальше.

Мишган вышел из забытья и напомнил о себе весьма оригинальным способом, видимо вспомнив, просмотренные в детстве фильмы про войну.
- Не уйдем, брось меня, все забирай, оставь пару гранат.

Он почувствовал, как к сердцу подступает тоска, преследователи были уже близко. По - началу он не отвечал на просьбы, сберегая силы, но потом его прорвало.

- Хуй тебе урод, я тебя отсюда вытащу, не из таких засад уходили, а вот если будешь много пиздеть не по теме, я тебя на базе лично пристрелю, в назидание остальным нытикам, понял меня, пионер - герой блять?

Монолог, сопровождаемый звонкими подзатыльниками, видимо был понят, или может сказалась потеря крови, но Мишган, тут же замолчал, лишь иногда постанывая, когда раненные ноги попадали на камни.

Пройдя еще сотню метров он понял, что больше не сможет. Идти не было сил, не говоря уже о том, чтобы тащить кого – то за собой. Кровавая пелена застилала глаза, а ноги предательски подгибались, не давая двигаться дальше. Где – то уже совсем близко слышались голоса, преследователи казалось шли на запах крови. Мишган вновь открыл глаза.

- Брось, вдвоем мы точно не уйдем

Его голос звучал чуть хрипло, возвращая к реальности.

- Ты главное там потом расскажи, как все было, а сейчас иди, иди...я прикрою...сколько смогу.

Не спрашивая ответа, он перевалился на бок
- Ты только позицию помоги выбрать нормальную, я сейчас не особо подвижен... и иди, а я прикрою, ты главное дойди.
Он понял – напарник не шутит...несколько секунд он неподвижно смотрел, как тот, шипя и чертыхаясь, пытается ослабевшими руками подготовить позицию для стрельбы, а потом его прорвало...Дикая ярость захватила его всего, откидывая отчаяние с усталостью даже не на второй, а на третий план. Молча отобрав автомат, и взявшись по – удобнее, потянул дальше.

Он старался изо всех сил, и уже почти добрался до границы «зеленки», откуда, в зоне прямой видимости было видно расположившийся на временную стоянку батальон ВВшного спецназа, когда первая очередь, сбила листву над головой, заставив залечь и затаиться.
«Вот и всё» - пролетело в голове, «Пиздец подкрался незаметно» и, перевалив напарника через последний на их коротком пути бугор, залег, приготовившись уж если продать свою жизнь, то подороже.

И понеслась...Он не помнил сколько времени длилась перестрелка, видимо достаточно долго, ибо имеющийся в наличии боекомплект подходил к концу. Левый бок комбинезона, пропитался кровью из простреленного плеча, а Мишгану была отдана одна из двух, имеющихся в наличии гранат, сдаваться было немыслимо, а гарантий, что он успеет дернуть чеку, не было. Перекрестившись, он пристегнул предпоследний рожок...

Видимо в планы провидения в тот день не входила безвременная кончина двух разведчиков, и Ввшный разъезд, наконец, заинтересовался перестрелкой, раздававшейся не так далеко от их расположения. Внезапно гарнитура, висящей на поясе рации, ожила неспешным переговором.
«Вижу около десяти единиц, работают по цели под пригорком. Что за цель сказать не могу. Но работают точно местные. Что делать дальше?».
Ответ поглотила внезапно появившаяся помеха, но общий смысл был ясен, рядом были свои.
Не задумываясь, он вышел на связь.
- Пацаны, работают по мне, я за пригорком с одним трехсотым, ХХХ-й разведбат, если имеете возможность помочь, мы были бы благодарны. Как принимаете меня?
Ответ не заставил себя долго ждать.
- Принимаем тебя нормально, двигаться сможешь?
- Ограниченно смогу
- Хорошо, этого достаточно, сиди там тихо, не рыпайся, сейчас мы вас вытянем.
Дальше - дело техники, уже через пол часа ввшный БТР вез их в сторону медсанчасти.

В себя он пришел на следующий день, когда сошло нервное напряжение и вдруг осознал...осознал, что что-то в нем изменилось, а причина его недавних переживаний предстала в абсолютно другом свете. Он перестал воспринимать предательство, раскрутившее колесо событий, как предательство близкого, родного человека, рассматривая его как очередной глупый поступок, охуевшей, зарвавшейся мрази.

Ему стало стыдно, стыдно от своих мыслей, оттого, что он чуть малодушно не написал письмо, письмо чужому человеку, врагу, любовь к которому он сам для себя придумал. С того самого момента, слово любовь исчезло из словаря его внутренних понятий, любовь, как чувство, перестало существовать, казалось навсегда. Жить стало проще, но где-то там, в душе, поселилась неприятная, ничем не заполненная пустота, вакуум, который, как ему казалось, не будет заполнен никогда. Но одно он знал точно, этот вакуум много, много лучше, чем внутренний враг, уничтожающий тебя изнутри.

Резкая трель мобильного заставила очнуться от временного забытья, чуть вздрогнув, он открыл глаза, идти до стола, где он оставил мобильник, не особо хотелось, но звонивший оказался настойчивым. Неохотно поднявшись и собрав воедино несколько самых крепких выражений из своего лексикона, он поднял трубку...