не жрет животных, падаль : Преследователь

…Одному бельгийцу из Ташкента,
да воссияет Солнце над этим центром Вселенной отныне и во веки веков.


Я никогда не любил стеклянные двери в аэропортах: как стеклянные челюсти, в вымученной сытой ухмылке они раскрываются, готовые заглотнуть и выплюнуть меня в утробу новой столицы. Пищеводом транспортных развязок из бескрайних пустынь пригородов в бурлящие кислотой желудки городов. Я – сырье, пища, подумать только: неужели кусок сыра может платить за то, чтобы быть поданным к столу, столу, где его вскоре начнут поедать, чтобы его прах растворился желчью в воздухе чужого города. В неуютном кресле самолета, я чувствую себя звеном пищевой цепочки – незавидная роль.

Я смотрю на то, как мое отражение пробегает по стеклу расходящихся в стороны автоматических дверей, вот-вот я почувствую запах этого города. Аромат Орли не спутать с Хитроу, а последний никогда не напомнит своим запахом JFK, и даже в близком Даллесе не угадать ни одной нотки аэропорта Рональда Рэйгана. Метрополитэн Вэйн отличается от Барахаса, также как чикагский Мидуэй от Ченг Мэя. Все разные, и только эти стеклянные двери – одни, распахивающиеся в новый мир надежд и потенциалов, скорых свершений и последующих разочарований. В их череде я уже забываю о том, что ищу. Фокус смещается к концу действия и, если раньше главным было именно предвкушение возможной удачи, то теперь сквозь стекло я вижу тени разочарований и следующего за ним бегства в новый воздушный маршрут, снова через эти двери, только с другой стороны.

Каждый раз, садясь в самолет, пытаясь разложиться на этих неудобных креслах, умирая от суставной и мышечной боли в затекших позах, я знаю, что терплю это ради чего-то, знаю, что лечу куда-то туда, где меня ждут. Туда, куда меня зовут. Видимо, время в полете какое-то особенное, как-то по-другому сжато, 2х, 4х, 8х – компрессия. Не уверен, знаю одно: когда я изломанный на сгибах креслом, отравленный прогорклым кофе из кофемашины или синтетическим напитком на внутренних линиях, ступаю на незнакомую землю, этого чувства уже нет. И я снова не знаю, где я и зачем? Уверенность, вероятно, осталась в одной из воздушных ям, которыми полнится гладкое с виду небо. Есть только призрачный шанс, который я преследую.

Незнакомый на вкус ветер наполняет легкие, а долгие гудки в трубке одиночеством режут слух. Томительное ожидание заканчивается всегда одним и тем же – вопросом: а что если трубку не поднимут? Неправильно записан номер, сломался телефон, не тот город, не тот аэропорт, уже не ждут? Призраком я несусь за голосами в трубке, за моими надеждами, говорящими со мной с других континентов, из других городов. Эти бестелесные мечты размыли образы друзей, чьими голосами говорят со мной, заменили их лица, не виденные мною на протяжении многих лет. Зыбкие образы, всплывающие в памяти, когда я слышу знакомые голоса в телефонной трубке, полностью растворены моими ожиданиями, чаяниями и надеждами. Они лишь озвучивают мои поступки, невольно становясь причинами моих перелетов.

Я здесь для того, чтобы начать все с нуля, в новом городе, где картой мне послужит очередной знакомый, друг. Не помню кто, кто-то просто позвавший меня сюда, предложив мне белый лист, который я вот-вот начну марать. Только бы он ответил сейчас. Я никогда не задумывался о том, что будет, если никто не ответит, если я так и останусь наедине с издевающимися гудками. Куда идти? Я не выйду из стеклянного здания аэропорта, не пойду навстречу городу, где нет ни одного знакомого лица, да и зачем? Ведь нет шансов стартовать, но и возвращаться тоже некуда. Я гоню эти мысли прочь, вслушиваясь в гудки: когда они длятся минутами, они начинают превращаться в какие-то незнакомы слова, нет ни одного похожего гудка, следующий не похож на предыдущий. У ожидания есть миллионы единиц измерения: ритм сердцебиения, щелчки секундной стрелки – у меня остались только эти гудки.

Внезапно обрывается унылая череда, и я слышу долгожданный голос. Да, долетел, все в порядке, куда ехать, скоро буду. Как все эти голоса похожи, наверное, потому что говорят мне те слова, которые я хочу слышать, наверное, потому, что я сам говорю с собой их голосами.

Я вскакиваю в машину к таксисту и называю адрес, услышанный впервые минуту назад. Он несет меня туда, где я снова смогу начать, начать жить, делать что-то, неважно что, только для того, чтобы чувствовать течение времени, как оно проходит сквозь меня, как я попадаю в его такт. Когда проносишься через часовые пояса, перестаешь чувствовать такую незаметную, но очень важную вещь, как смена дня и ночи – в жизни мгновенно появляется хаос, теряешь темп: сколько людей, событий мыслей уместилось в твоем вчера, сколько поместится в твоем завтра. Вы приблизительно знаете, а я – нет. Это песочные часы с неповторимым, постоянно меняющимся объемом сосудов с песком. Сейчас есть шанс толкнуть маятник метронома еще раз и вновь почувствовать ритм, синхронизировать жизнь, тем более, когда она нужна только тебе одному.

Я нащупываю в кармане объемную пачку купюр – подъемные средства. Мировое сообщество подарило нам главный подарок глобализации – свободно конвертируемую валюту. Шанс на выживание в любой точке планеты. Щурясь, глядя в окно, я похож на школьника, впервые едущего на экскурсию загород. Было ли это в моем прошлом? Не помню.

Сколько таких панорам я видел, сколько километров проносилось мимо моего окна? Такие разные, но единые в одном свойстве – в движении. В калейдоскопической ретроспективе придорожных кафе, съемных квартир, рачительных домохозяек, номеров в отелях, таможенных бюро, камер хранения, дорожных разметок, паспортных контролей – где-то там на этой дороге я потерял себя.

Пытаюсь вспомнить, собрать по кусочкам, как мозаику, восстановить последовательность, что было раньше, что позже, почему получилось так и из-за чего это произошло, я не пытаюсь смотреть в будущее, потому что сегодня мне нужно прошлое. Понять откуда и куда, прочертить свою жизнь линией, объяснить себе происхождение каждой морщины на своем лице. Говорят, по срезу срубленного дерева можно восстановить всю его биографию, неужели мне тоже понадобится такой срез?

Комкая в руках ветхую бумажку с записанным на ходу в нее адресом, следую инструкциям: наверх, по лестнице, направо, вторая дверь слева. Кто-то неловко толкает меня на лестнице плечом – я оборачиваюсь, но зачем? Серый силуэт, закутанный в плащ, вышел из ниоткуда, чтобы исчезнуть нигде. Чье-то незнакомое лицо в чьем-то незнакомом городе – все равно не узнать. Что-то пугающее есть в этих людях без примет, не поддающихся никакому описанию, ровные, как квадраты, серые, как полумрак – они везде рядом с нами: на эскалаторах в подземке, на соседнем кресле в самолете, за офисной перегородкой, в соседней квартире – молчаливые свидетели. Я не люблю их, потому что встречаю первыми в незнакомых местах, отчего портится ощущение начала новой жизни. Их брошенные нечаянные взгляды, впиваются ядом в мой белый эскиз, проект нового начала. Черными кляксами их следы на белом полотне. Скользким холодом по плечу – от их присутствия становится неуютно. Две тени зацепились на шершавой плоскости стены, как будто споткнувшись, и стали одной, в два раза более темной. Проскользнувшее сквозь пальцы мгновение, песок моего времени. А что если для него я такой же серый и незаметный, гладкий, как галька среди тысяч таких же камней? Я гоню эти мысли прочь.

Открываю припрятанным для меня ключом дверь – захожу. Темно и тихо, в прихожей чувствуется запах чьего-то недавнего присутствия: кто-то только что вышел, оставив шлейф знакомого запаха одеколона, сигарет и кофе, охлажденных сквозняком из открытой двери. В комнате никого нет, свет не горит, окно открыто – признаться, я ждал другого. Глаза никак не привыкнут к темноте, и я едва различаю очертания комнат, дверей и окон. Расчерченный клетками теней пол. Тишина связывает меня по рукам и ногам и насильно вписывает в пространство стен. Двигаясь на ощупь, я следую по стенке и после нескольких попыток наталкиваюсь на включатель – комната освещается болезненной вспышкой в глазах.
Я здесь был когда-то.

Мне все здесь знакомо, не так, как знакомы все гостиничные номера, не так как знакомы стеклянные двери всех аэропортов. Разбросанная на диване одежда, полная окурков пепельница на подоконнике, недомытая посуда в раковине на кухне, слой пыли на стенке шкафа с разводами чьих-то пальцев. Здесь живут. Здесь жизнь на секунду прервалась, просто пауза: кто-то вышел за сигаретами, или в магазин за чем-то другим, ушли в кино, гулять, в гости… – неважно. Странное ощущение – я вклинился в чью-то до боли знакомую жизнь, так как будто мой ключ неожиданно подошел к чужой двери. Вероятность такого совпадения ничтожно мала, но это шанс, за который стоит ухватиться. Нужен знакомый голос, который все объяснит, и которому я поверю. Набираю номер, и снова в тишине комнаты повисают гудки, под чей безысходный аккомпанемент я продолжаю осматривать внутренне убранство.

Не могу избавиться от ощущения, что все знакомо. В моем мире и привычном состоянии путешествий на высоте нескольких тысяч метров над землей, очень легко принять за знакомое, нечто, что происходит впервые. Рубашка, галстук на спинке стула. Единственная чашка с кофе на столе, след размытых бурым потеком размолотых зерен по ободу, без следов помады – женщин здесь нет. Трубку по-прежнему никто не берет. Все это время комнату разрывают телефонные звонки. Держа мобильный около уха, снимаю телефонную трубку и прикладываю ее к другому:
- алло?
- алло – просто эхо моего голоса, через невообразимо длинную петлю переключений, телефонных линий и станций. Петля моего одинокого слова, стянутая вокруг моих рук двумя трубками из двух разных концов света, на расстоянии нескольких сантиметров. Круг замкнулся – слышу самого себя, поражаясь иронии ситуации. До чего же знакомое положение! Трубку – на рычаг, и в комнате вновь воцаряется тишина, уже впитавшая мою истеричную потерянность. Сначала серая угловатая тень на лестнице, затем эта брошенная за секунду до моего появления чья-то чужая, но такая знакомая жизнь. Я продолжаю узнавать обстановку.

Разглядываю фотографии, развешанные на стенах, стоящие на полках – на многих из них я узнаю того незнакомца, повстречавшегося мне на лестнице – такой же безликий, серый и ускользающий даже во взгляде. Серое размытое пятно, растекающееся по глянцевой бумаге снимков. Мне становится совсем неуютно и, кажется, наступает пора убираться отсюда – искать что-то другое, главное не остановится здесь, не застрять, не узнавать дальше, не узнать до конца.

Стягиваю свой серый плащ с вешалки и закутываюсь в него, съеживаясь в воротник. Стоя в остове открытой двери, понимаю, что забыл сделать что-то очень важное, не закончил – так просто от пронзившего меня ощущения не избавиться. Вызываю на мобильном последний набранный номер, и, услышав первый звонок, здесь в центре этой квартиры, снимаю трубку:

- мы разминулись буквально на мгновение – говорю я,
- мы разминулись буквально на мгновение – слышу я в ответ…
__________________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят