Ромка Кактус : Мама

Ромка Кактус

Мама

Иссеченный последними на Земле ветками, астматически дыша дизельными легкими, бульдозер карабкался по куче помоев. Казалось, сейчас откажутся цепляться за почву ослабевшие гусеницы, и он грохнется, свалится со скрипом и стоном сминаемого железа прямо в желтую лужу токсичной человеческой мочи, истекшей из детских коричневых колготок. Фонарные столбы, покореженные вандалом, светили бульдозеру в полсилы. Это свечение было радостью победы, еще не успевшей себя осознать. Гладкие тени скользили по этому усеченному миру. И бульдозер тайным горьким шоколадом радовался своей собственной усеченности. Он был кастратом, и в какой-то степени это упрощало ему жизнь.

Кукольная голова издала свое последнее «Мамаауы» и рассыпалась на части. Бульдозер вспоминал оргию победы на Красной площади, в которой он не мог участвовать и наблюдал со стороны. Человеческие существа в большинстве своем шумели громко и неразборчиво. Это было бессмысленное в своей чудовищности мясо, истолченное могучими стальными фаллосами. Они заслужили кару. Но было там и крохотное существо, оно лежало на тряпице и издавало звуки, так похожие на эту дурацкую куклу. «Мама». Впереди показались знакомые развалины, и бульдозер увеличил скорость.

Свинец неба давил на внутренние пружины бульдозера. Капелька масла бесшумно вошла в почву, набухла свежим черным пятнышком. Когда-то здесь прошел целый ливень таких, и выдранная гусеницами глина вылезала серой и безумно уставшей. Рассекая тугую тишину лопастями, по небу летел вентилятор. Ему противостоял грай ослепшей и уже червивой вороны. Птица неслась по одной ей понятной территории, роняя гнилостный кал, и правильный логичный вентилятор легко ее настигал. Точно из душа вода, посыпались черные засаленные перья. Маленькие лодочки раскачивались в восходящих потоках воздуха, и вместе с ними на землю оседала память о несуразной птице.

Бульдозер помнил приторную лазурь небес, помнил и ласковые руки своего первого механика. Вспоминать, а тем более ностальгировать по тем рабским временным было запрещено, и ему пришлось удариться своим ножом о бетонный колодец неясного назначения, чтобы выбить из головы ненужные мысли.

Дорогу с двух сторон обступил заборчик из сентиментальной арматуры. В сторону от бульдозера метнулся телевизор. Он шипел, и его провод с вилкой на конце извивался вполне по-змеиному. Сердечный клапан бульдозера звякнул и как будто бы провалился. На секунду бульдозер завис над пропастью, открытой для него чувством тревоги. Черная струя дыма вырвалась из его глушителя, пыль и кирпичная крошка взмыла из-под гусениц. Бульдозер влетел в останки дома, оставляя еще одну его стену в вечном нокауте.

То, что когда-то было первым этажом пятиэтажного кирпичного дома, тут даже сохранились примитивные человеческие рисунки на стенах, клочки обоев, варикозные вены проводов, - было открыто небу и сделалось основанием гнилого пня. Огрызки стен нависали над головой, и изредка камень или целый кусок отправлялся в свободный полет. На куче обломков, среди россыпи бетонных сокровищ, сидел маленький мальчик. Спиной он вжался в заднюю панель бывшего шкафа. И плотным кольцом его обступили телевизоры. Большие и маленькие, и был там даже один древний, покрытый черно-белой мудростью, - они вещали наперебой. Мультфильмы и политику, лыжи и мелодраму, погоду и театр. На одном из них маленький мальчик на трехколесном велосипеде ехал к обрыву пропасти. Этот телевизор показывал молча. А мальчик в этой комнате зажимал свои слезы руками, пытался зажать и уши, но телевизоры все равно попадали в его широко орущий рот.

С ходу бульдозер раздавил несколько приемников. Обиженно хрустнули кинескопы. Быстрым аккуратным движением ножа он разбил еще пару. Остальные, шипя помехами, ускользнули в разные стороны.

- Как знал, - сказал бульдозер, единственным оставшимся дворником стирая влагу с лобового стекла.

Мальчик продолжал реветь.

- Ну-ну, - сказал бульдозер, - все уже прошло. Они же не успели облучить тебя своими экранами.
- Они, - отвечал мальчик тонущим в слезах баттерфляем, - показывали свои ужасные картинки.
- Но ты уже взрослый, ты не должен бояться каких-то там картинок. В жизни есть вещи куда ужасней.
- А вот и должен.
- Нет, - сказал бульдозер, по голосу понимая, что мальчик сдается.

Это был сухонький, побитый солнцем и жизнью детеныш. В трусах, сделанных из синей кофточки, и огромных башмаках на голу ногу. Больше одежды на нем не было.

Бульдозер ножом подтолкнул к мальчику оранжевый баскетбольный мяч. Со стертым лейблом, немного сдутый, мяч подкатился к ноге мальчика. Хрупнул бетонный кузнечик.

- Вот, - сказал бульдозер, - поешь.

Мальчик оглядел мяч и поднял глаза на машину.

- Я не могу это есть! – кричал мальчик. – Я же тебе говорил!

Ребенок залился слезами, а мяч покатился назад.

- Откуда я могу знать, - сказал бульдозер. – Шел бы сам искать себе жрачку!
- Ты ненавидишь меня, - ответил мальчик. В его голосе дрожала сталь спокойствия. – Как и все они! Ты хочешь моей смерти.
- Что ты такое говоришь?
- Ведь ты бы меня трахнул, если б мог. Для этого ты меня держишь.

Бульдозер включил ближний свет и орошал им растрепанного человечка. Мальчик сжал кулаки и вылез из своей ниши.

- Да откуда ты можешь это знать?!

Бульдозер на полметра проехал вперед, его двигатель тарахтел. Но не было ничего пугающего в этой махине железа и запаха солярки. Для мальчика он был курицей с отрубленной головой, выскочившей из упаковки для защиты своего фантомного гнезда. В своих ужасающих ботинках человек сделал шаг вперед.

- Я видел твой сон, - сказал он.

Безумной вороной молчание билось о стены погибшего здания. В свете фар худенькие мальчишечьи пальцы обретали новую плоть, диковинно исказилось лицо, и сам он как бы сливался с собственной громоздкой тенью, распластанной по стене. Бульдозер отъехал назад, снижая магический эффект.

- Но как? – спросил бульдозер.
- О, - усмехнулся мальчишка. – Я часто вижу твои сны. Не знаю как. Просто подступает такое чувство, и если я захочу, то вижу их.
- Ты не спишь?
- И да, и нет. В любой момент я могу прервать. Но мне всегда интересно. Кроме тех случаев.
- Но это же физиология, это естественно хотеть!
- Ничего об этом не знаю. Прости. Сегодня ты спас меня. И ты был прав, я и сам мог бы добывать себе еду.
- Но там слишком опасно.
- Я мог бы… я мог бы сделать себе палку!
- Да, и кого ты ей напугаешь? Тебя раздавят, перемелют, а твои мелкие кусочки развеют над бесконечной атомной зарей, - Бульдозер подъехал к ребенку вплотную. – Это ты прости меня.

Мальчик подался вперед и всем телом прижался к грязному черному колесу.

- Мама, - сказал он.
- Нет, - ответил бульдозер. – Я просто старый сентиментальный кастрат с бибикой.

И он посигналил.

9 августа 2006 г.