norpo : Письма Архангелу.

Здравствуй Архангел.

Пишу тебе через континент о том, что накопилось с последнего моего письма. Не буду долго вилять словами и накладывать на них отпечаток вседозволенности, как это любить делать наш общий знакомец мистер V.

Пишу сразу и напрямик – тот спор, в который мы ввязались, так и не подошел к логическому концу. Не могу согласиться с тобой, что время, поделенное тобой на три части в зависимости от событий и года твоего рождения, переходит уже в новую четвертую стадию. Ты всего лишь отстал – и со временем и со своей кухонной философией от действительности. Ты продолжаешь сидеть на своей замызганной холостяцкой «кухне» и пытаешься устроить кровавый и беспощадный бунт. Но забываешь о том, что время, которое для тебя остановилось в 1991 году, неумолимо движется поступательно и только вперед.

У соседей уродился небывалый урожай овса, и они повезли продавать излишки на ярмарку в Брюгге. Ты знаешь, из моих писем, какой тучный у нас овес и какой полный и жирный золотистый ячмень. Крестьяне, убрав последнее с поля, принимаются за свое извечное пиво с жареным каплуном и весело поют на нашем, никому непонятном эльзасском наречии. Это камышовое спокойствие и неординарность повседневности сельского уклада передаются всем окружающим заезжим людям и на душе у них становится светло и спокойно.

Помнишь ли ты тех героев, что стояли плотным кольцом вокруг новых богов и пытались своими хлипкими телами защитить их от танков? Помнишь ли ты те настоящие жертвы, которые были принесены новому уральскому богу путем размазывания об асфальт?

Эльза сегодня встала пораньше и направилась прямиком на кухню сделать мне завтрак так, как я люблю. Перво-наперво поджарить румяный пшеничный хлеб, потом зажарить на тонких ломтиках бекона десяток яиц с помидорами и базиликом. Она нарезала потолще вкусной свежей ветчины и выложила ее на блюдо с уже поджидавшими на нем листьями салата. Сварила ароматное крепкое кофе и приготовила свежевыжатый апельсиновый сок. Я нетерпеливо ждал, сплевывая на пол набежавшую обильную голодную слюну. Когда она принесла мне все это великолепие, я жадно набросился на завтрак, а потом, отрыгнув, и на Эльзу. Она визжала, закатывала глаза, а потом долго смеялась над моими изысканными шутками про монахов капуцинов.

Как возвышенны были речи у старого капища? Но новые боги лишь стояли скромно рядом, боясь вознестись над толпой как раньше. Они выродились и были слишком слабы, чтобы стальной волей наступить на череп их духовного праотца. Они стояли рядышком с его мощной страннофаллической гробницей и фальшиво улыбались своей обретенной пастве, зная, что скоро карманы их оттянутся кровавым и жирным от нефти золотом, и они смогут позволить себе то, что не могли первые ортодоксальные и жестокие боги. Их ждала удача. И предвкушая ее, они сгорали от нетерпения.

Весь день истязал крестьянку. Извини, не помню ее имени. Она была хороша и крепка телом, как и все местные работницы серпа и грабель. Я ее для начала изнасиловал во все приличествующие места, и лишь только потом преступил к самой сладкой части нашей программы. Я стегал ее плеткой, бил, привезенной моим другом из индии, бамбуковой палкой. Резал ее тупым швейцарским ножом. Сжег ей волосы на голове. Она выдержала все издевательства стоически и не разу не проронила не слова. Вот что я называю врожденной немецкой порядочностью. Когда я ее отпускал домой, она с благодарностью приняла полагающиеся ей медяки, отвесила поклон и прошептала разбитыми напрочь губами «данке»

А ты с идиотской улыбкой на лице, в эйфории, которую дала тебе кратковременная свобода, шел за ними, мимо них и фанатично преклонялся. Ты со стороны был похож на слюнявого идиота. Только что ты собственными руками ограбил сам себя и был доволен. На глазах у изумленной публики ты унизил себя и то место, которое раньше называлось Родиной, а теперь стало лишь местом твоего проживания. Ты был как слепой, которого случайно выпустили на улицу без сопровождения. Тебе казалось, что вот оно – царство света и добра пришло. Но потом наступило портвейное безрадостное похмелье, и ты протрезвел, как вегда слишком поздно и не до конца.

Сегодня приехал из Лондона мой приятель и добрый сосед пастор Грумц. Он сказал, что твоя идея заминировать заранее дом, в котором будет скрываться через пару сотен лет Березовский, неосуществима. Как его заверили профессионалы взрывного дела не одна взрывчатка столько не пролежит, механизм скорее всего развалится да и таймер ставить так долго еще не научились. Так что извини, придумай что-нибудь другое и как можно скорее, а то пастор плохо себя чувствует и, боюсь, протянет недолго.

Мучился ли ты, сидя на своей прокуренной кухне, вопросами всегда волновавшими измученных самообразованием и самиздатом людей? Спрашивал ли ты самого себя, что будет дальше, и как ты в этом найдешь себе применение. Уже было понятно, что больше не будет посиделок у костра с песнями под гитару, портвейном и разговорами о преступлениях северного Олимпа. Уже не будет вялого покоя вековой бюрократии, который нарушался лишь изредка и не вызывал большого вреда укладу и заветам Верховных Богов. Не будет нудной, но все-таки оплачиваемой работы. Предел мечтаний – поехать за границу и посмотреть на уклад жизни Скандинавских и Американских Богов – по-прежнему неосуществим. Лишь некоторые, ловко устроившие свою карьеру у новых владык, могли позволить себе выезд раз в год в вонючие пустыни египетские, где так четко угадывалась насмешка Изначальных Богов – там, где был сад и процветание, будет обязательно пустота и упадок.

Сегодня сожгли ведьму. Я сам ее выбрал. Это была одна назойливая и стервозная дама. За некоторые пожертвования в местную общину, ее признали ведьмой и сожгли. Перед казнью ей выдрали язык и изнасиловали элитной ротой эльзасского полка. Прежде чем к сухим дровам поднесли факел, я успел сказать ей шепотом, что во всех ее неудачах виноват я. Она дико завертела глазами и задергалась, а через секунду пламя обхватило ее и она вспыхнула неожиданно ярко и красиво. Все собравшиеся на площади люди были предварительно напоены мной бесплатным пивом, поэтому царила радостная, я бы даже сказал праздничная обстановка.

Магазины стали полны от разнообразной снеди, ее везли на рефрижераторах с ломившихся от разнообразия голландских помоек и натовских складов. Проститутки ударным трудом доказывали, что счастье не на фабрике, а здесь, среди разнузданной разноговорящей толпы новорожденных нуворишей и прожигателей жизни. Их стало столько, что возникал вопрос – а где нормальные, чистые, преисполненные надежд женщины, которых раньше можно было встретить на премьере нового спектакля или на открытии выставки.

Пробовал общаться с французами на языке жестов. После пятой неудачной попытки, пришлось признать свое поражение и убить их без объяснения причин. Не люблю лягушатников. Особенно когда они лезут с глупыми вопросами на своем непонятном языке. Среди них была одна неплохая девочка, которую я скорее ранил, чем убил, так стоило мне отойти, как местные крестьянские дети накинулись на нее с голодным урчанием и изнасиловав, буквально разорвали дитя на куски. Размышляя об этом прискорбном случае, я пришел к выводу, что лучше бы я ее убил. И еще вот что, пожалуй стоит сказать местным крестьянам, что их дети плохо воспитаны.

Ты не знал, что эти прекрасные создания, с которыми ты так раньше беззаботно общался на разные философские и жизненные темы, находятся рядом. Они не смогли продать свое тело, ибо для них это равнозначно продаже души, и горбатились на низкооплачиваемых работах, пытаясь накормить свои разрушающиеся на глазах семьи, где на кухнях сидели их образованные и начитанные мужья и тихо спивались, отдав свою жизнь на волю случая.

Любезный мой Архангел. Кстати давно хотел отметить какое у Вас архаичное странное имя. Что-то такое неуловимо византийское все время мерещится. Странная страна – странные имена. Хотя, если подумать, то что хорошего в имени Гастон? Извините за это отвлечение разлюбезнийший мой. Хотел я затронуть тему вырождения европейской нации на примере ужасного поведения итальянцев в Эльзасских гостиницах. Они всегда так вызывающе себя ведут. Едят где попало, орут. Хлещут ценнейшее бургундское вино из бутылок, ругаются. Куда катится этот мир? И это потомки великих римлян? Прихожу все чаще к выводу, что эта пародия на людей – очередная замысловатая шутка природы.

Ты вроде вырвался, да? Вроде не утонул в этой новой товарно-денежной бандитской суете. Вынес из сгоревшего дома свое залатанное знамя, больше похожее на старые прожженные кальсоны твоего дедушки старого большевика. Помнишь его разговоры, как он с товарищем Лениным скрывался в финских болотах, и лишь по забывчивости его не упомянули в биографии вождя. Помнишь, как увлажнялись его глаза, когда он рассказывал, как Ленин отдал последнюю краюху хлеба нищей финке, и как потом неделю они голодали, дожидаясь товарища Зиновьева с продуктами. Как зажигались его потухшие старые бесцветно-серые глаза, когда он рассказывал, как они вместе с Дзержинским расстреливали врагов революции и белых шпионов, а Железный Феликс потом подарил ему, своему боевому товарищу, отделанный перламутром наган. Недаром твой дед ветеран НКВД и прямой потомок, как ты выяснишь позднее, древнего дворянского рода. Чудно переплелось все в биографиях, но итог предсказуемо один – настоящее упрямо и оно неумолимо не желает засчитывать прежние заслуги и прегрешения.

В Булонском лесу торгуют колбасу. Такую вот рифму я сочинил, прочитав твои последние вирши. Извини за скромный русский, но я уже почти выучил все необходимые слова. Сатана передает тебе привет через его верного прислужника нунция Жана-Мари. Не знал, что в аду ты так популярен. Я придумал новый способ доставлять женщинам радость, но об этом в другом письме. Кстати получил теплый свитер, как ты и обещал. Все таки русские свитера ни в пример голландским – греют лучше и не такие колючие.

Теперь ты сидишь на своей кухне полноправным гражданином, в достатке и порядке, жена занята хлопотами по хозяйству, дети пристроены, но ты все еще по привычке клянешь ту власть, что чуть не лишила тебя твоего достоинства, забывая, что причиной всех твоих неудач был ты сам. Ты все еще считаешь себя революционером, эдаким халатным бунтовщиком. Ты слушаешь «эхо Москвы», не смотришь новостей по телевизору (все равно там врут), читаешь много классической литературы, разбавляя ее Пастернаком и Булгаковым. Ты пробовал даже читать современную прозу, всех этих Пелевиных, Сорокиных и прочих, но ничего не понял и решил, что это не литература в том смысле, который ты в это понятие вкладывал. Начал пользоваться Интернетом и нашел там огромное количество пишущих людей. Ты стал публиковать сначала свои ранние стихи и рассказы, а потом принялся сочинять и новые, основанные на том опыте, который у тебя был и ненависти к власти, которая, как ты считал, отобрала у тебя ту слюнявую свободу начала девяностых, ту надежду, которую ОНИ испортили своим трамвайным хамством и воровством.

А у нас здесь все в порядке – тишина и покой. Черные непроходимые леса пугают зазевавшихся фрау, эльзасский пирог по-прежнему тучен своим нагромождением мяса, а петухи поют по утрам чисто и звонко. Недавно привезли вино из Бургундии и дни мои стали протекать значительно веселее.

Ты уже не видел не происходивших перемен, не пришедших на смену старым тихим воришкам новой вполне трезвой и прагматичной власти. Ты встал навсегда в оппозицию и замкнулся в ней навсегда. Поэтому ты и не понимаешь, что все, что ты пишешь сейчас и выкладываешь для всеобщего обозрения в интернет – это бесконечное брюзжание и немотивированная злость ко всему, что олицетворяет власть, это бесконечное воспоминание юности прожитой на диссидентских кухнях, это все мох, старый зеленый мох, который интересен лишь тебе и маленькому мирку, в котором ты и живешь – пойманный в тупиковую ловушку человек, который не может преодолеть свои границы и не может заманить никого в свои тесные камерные ряды. Ты пережиток девяностых годов, отработка. Застрявший в своих заблуждениях и надеждах бунтарь. Упертость и уверенность в собственной правоте – твоя отличительная черта. Уж ты то знаешь, что делать и как. Правда, только в пределах своей кухни. В действительности ты проигрываешь тем, кого презираешь и ненавидишь. Этим успешным и непонятным людям, которые вечно спешат и плюют на все виды идеологии. Ты обочина и тебя, наверное, кому-то жалко. Только не мне. Даже если предположить, что ты добился многого и деньги давно уже не проблема – все равно ты презираешь своих расторопных ничем не интересующихся коллег. Они не ходят в театр и не читают умных книг (хотя это и не факт, просто так проще думать о «врагах»), им плевать на то хороший ли Путин президент или нет. И главное, им плевать на старого брюзгу, который иногда пытается поучить их жизни. Они презрительны! Но такова жизнь. Мой тебе совет – не навязывайся и не будешь навязан.

У нас уже стало темным темно, да и свечи уже догорели почти совсем, а идти за новыми как-то не хочется. Пора прощаться мой старый добрый друг. В следующем письме я напишу тебе обязательно, как выпотрошил за один день трех норвежских рыбаков и какое наслаждение испытал, когда затравил собаками семерых бельгийских девочек. Но об всем этом в следующий раз. Низкий Вам поклон от моей жены и прислуги. До Свиданья!

Пожалуй, на сегодня все. Напишу тебе в следующий раз, когда не знаю и обещать не могу. Ответ писать не надо, все одно почта наша сгорела вместе с почтальоном и надежды на скорое восстановление почтовой связи нет. Отправляю тебе это письмо из райцентра. Надеюсь дойдет, если адрес не напутал. Но, скорее всего не дойдет.

барон д’Норпо
1756 год от Р.Х. 8 Декабря.
Поместье Клиши. Западный Эльзас.

P.S. И только не надо плакать. Я умоляю. Ненавижу, когда мужчины плачут. Когда сойдет снег, приеду к тебе в город, там и поговорим.

P.P.S. Передаю с оказией микстуру нашего знаменитого на весь мир Эльзасского Лекаря Фуко. Она поможет твоим деткам от кашля и болезней дыхательных путей. Также успокаивает нервы. Только умоляю, не перепутай инструкцию. Не более одной чайной ложки в день, а то детки привыкнут и не смогут уже без этого лекарства жить. Говорят сей эффект из-за вытяжки мака, но я в эти досужие сплетни не верю, главное правильная дозировка. Еще раз До Свиданья!