Khristoff : Насекомое. Глава вторая.

Утро следующего дня выдалось необычным. Меня никто не разбудил противным голосом нашей домохозяйки, и это стало очень приятной неожиданностью. Уже за одно ее: «Вова, вставай писать!», можно было не терзаясь муками совести подкладывать ей в карманы пальто дохлых тараканов или смазывать стельки ее шлепанцев клеем. Я не любил нашу домохозяйку. Она казалась мне слишком шумной, постоянно источала вокруг себя неприятный луковый запах и что-то еще, едва уловимо-отталкивающее. Маргарита Федоровна – так ее звали. И сколько я себя помню, она постоянно ходила в одном и том же коричневом платье, укладывала волосы в подобие утюга и красила свои тонкие губы помадой морковного цвета. Надо заметить, что мама тоже недолюбливала Маргариту Федоровну.
- Мне кажется, она ворует масло из масленки! – любила говорить она папе. Тот же, по обыкновению, погружал усы в рот и мычал в ответ что-то невнятное.
Как-то я заметил, как папа пытался наказать домохозяйку, прижимая ее с силой к стене в коридоре между кухней и кладовой. Он набросился на нее и с жадностью начал поедать помаду с ее губ, словно это были его собственные усы. Маргарита Федоровна в ответ пыталась его укусить за ухо и что-то делала со штанами в районе кармана.

Итак, я проснулся, быть может, первый раз с Нового Года сам. Проснулся, потому что захотел писать, а не потому что мне об этом провизжала противная домохозяйка. Садясь на горшок – а писал я до сих пор сидя на горшке – я захватил с собой гусли с прикованным к ним жуком. Последний выглядел спокойно. Не жужжал и не шипел, вел себя мирно, с достоинством покачивая длинными усами.
Я решил, что сразу после завтрака до начала занятий позвоню Николай Николаевичу и поинтересуюсь у него про рисунок на теле жука.

Уплетая овсяную кашу с изюмом, я поинтересовался у мамы, где наша домохозяйка.
- Она уехала к племяннице, - ответила мама и с негодованием посмотрела на масленку, - и прихватила с собой все масло!
- Мам, можно я позвоню дяде Коле? - спросил я.
- Позвони, но только позже – он еще, наверное, спит.
Я поблагодарил маму за завтрак, налил себе большую чашку какао и удалился в детскую.
Там мне надо было впрыснуть в напиток немного жучиного сока. Я был уверен, что он очень здорово укрепляет мой организм. Во всяком случае, определенные положительные сдвиги в моем развитии за последние три года, а именно столько я принимаю экстракт из насекомых, несомненно, появились. Я, например, перестал писаться в постель и даже смог подтянутся три раза на перекладине. Возможно, писаться я перестал благодаря процедурам профессора Бржно, но вот подтянуться на перекладине, и в этом я уверен – смог благодаря эликсиру. Да и за три года я привык к его терпкому вкусу, это сделалось для меня своеобразной церемонией. Вот, скажем, Черчилль с утра курил сигару, Сталин набивал трубку, а я выпивал несколько капель жучиного сока.

Вернувшись в комнату, я достал бутылочку, где у меня хранился эликсир, но обнаружил ее пустой. Я так увлекся вчера изучением нового животного, что совсем забыл о пополнении запаса, хотя и собирался проверить плантации в районе плинтуса – обычно там за неделю набивалось много разной всячины.
Не беда – решил я, и собрался было сделать то, что не успел сделать вчера, как тут подумал – у меня же есть уже жук, да еще какой! Конечно, я не окончил исследования, но, в конце концов, меня интересовало только что это за вид, и что означают эти странные рисунки на его теле. Обеспечение внутренней сохранности, а тем более, сохранение жизни насекомому, вовсе не входило в мои планы. Поэтому я не долго колебался с решением.
В глубине детского ящика, заваленного доверху совершенно непотребными игрушками типа деревянного Буратино или плюшевого медведя, я извлек свой инструментальный ящик. Гордость научной лаборатории! Это был настоящий железный ящичек, почти квадратный с никелированной поверхностью и двумя внушительными замками-защелками на крышке. Внутри него, словно в бархатных кроватях, лежали каждый в своем отсеке: шприц, щипцы с загнутыми краями, набор иголок в стеклянной коробке, длинный прямой пинцет, большой нож с толстым и расширяющимся на конце лезвием, пара непонятных мне приборов. Еще там были салфетки, но их я израсходовал по нужде, когда так неосторожно пошел в лес на поиски редких жуков, не захватив никакой бумаги и вообще, ничего не взяв кроме этого ящичка.
Достался мне этот редкий набор следующим образом. Был у меня очень недолгий период в жизни, когда родители отдали меня в городской детский сад, так они думали побороть мою асоциальную натуру. Пробыл я там меньше месяца и все это время меня постоянно колотили. Причем все – мальчишки, девчонки и даже воспитательницы. А когда обнаружилось, что я мочусь в постель, то жизнь в саду превратилась в настоящий кошмар. Поначалу я плакал, размазывая слезы и сопли на лице. Убегал к дальнему углу забора и всласть рыдал, мечтая поскорее увидеть мамочку или, на худой конец папу. Вообще, очень эмоционально переживал происходящее, наивно полагая, что мир весь клином сошелся на моей скромной и несчастной персоне. Потом немного привык, и хотя били меня по-прежнему часто, я перестал так бурно и нелепо реагировать.
Слезы – это первая и далеко не самая правильная реакция на причиненные обиды. Я довольно скоро это понял и соответственно перестал обижаться на побои. Точнее, перестал обижаться вслух.
Видя, что тычки, затрещины, подножки, ущипы, укусы и поджопники не оказывают на меня должного эффекта, сверстники понемногу оставили меня в покое, решив под конец вынести мне самое страшное, по их мнению, наказание – объявить бойкот. Маленькие идиоты, они серьезно думали, что если со мной никто не будет общаться из их своры, я буду сильно переживать и плакать ночами в подушку.
В итоге я, наконец, был предоставлен самому себе, и лишь для поддержания видимости должного воздействия на меня бойкота, я иногда шумно и горестно вздыхал, дабы маленькие кретины, думали, что своим молчанием они причиняют мне невыносимую боль.
В полной мере воспользовавшись предоставленной свободой, я подробно изучил всю территорию детского сада, забираясь в своих путешествиях в самые укромные уголки. Однажды, мне удалось забраться на чердак, что было вообще вожделенной мечтой каждого малыша из нашего сада. Но в отличие от меня, все остальные просто мечтали, раскрыв рты глупо взирая на таинственную дверь в потолке с большим ржавым замком. Я же в своих прогулках обнаружил, что дверей таких имеется несколько и на одной из них, той, что была на кухне, нет замка.
Дождавшись глубокой ночи, когда ночная дежурная начистила картошку и ушла спать, я проник на кухню и без труда забрался на чердак. Там я не стал лазить в потемках, рискуя свернуть себе шею, а вместо этого нашел местечко помягче и уснул с тем, чтобы проснуться засветло, но не слишком поздно. Чердак имел много окошек, так что утром я смог в комфортных условиях изучить его содержимое. А оно было более чем достойным. Среди кучи сломанной мебели и больших сгруженных сюда неизвестно зачем бревен я нашел в частности: старые игрушки, пожелтевшие газеты, целое ведро с маленькими баночками и пузырьками, четыре огнетушителя, банки с краской и большой сундук. В нем, среди вороха старой одежды, я и обнаружил маленький ящик с инструментами.
Поставив его, а также ведерко с бутылочками у входа, я спустился вниз и никем незамеченный вернулся в свою кровать.
В следующую ночь я вынес свою добычу и спрятал ее у забора рядом с дырой. Так я стал обладателем достойной коллекции склянок и уникального ящика с инструментами.
А из сада меня скоро забрали, и очень вовремя – видя, что бойкотирование не оказывает должного эффекта, малыши решили вернуться к проверенной тактике избивания, чего мне поверьте, абсолютно не хотелось.
Напоследок, уже зная, что пребывать в этом прискорбном месте мне осталось недолго, я решил отомстить за побои.
Не сказать, чтобы я очень уж обижался и горел весь пламенем мести, как герои в некоторых фильмах, подсмотренных мною в гостиной. Просто я считал и считаю, что каждое действие должно иметь свои необратимые последствия. Если отпустить камень – он упадет. Это закон притяжения. Если толкнуть мячик – он покатится. Это закон инерции. А потом, обязательно остановится. Это закон трения. Все это мне рассказал Николай Николаевич, когда я его спросил, почему он не курит. Все взрослые курили, а он не курил, и меня это заинтересовало.
- Понимаешь, дружок, если я закурю, то обязательно очень скоро умру. Это закон. Закон сохранения моего здоровья, - объяснил мне ученый и рассказал немного о законах, а я уже потом, на основании этого вывел свои собственные. Так вот, один из них гласил – если меня кто-то сильно обижает то, безусловно, будет так или иначе наказан.
Поэтому я за день до своего ухода из садика положил в кастрюлю пару ложек крысиного яду. Его я тоже нашел на чердаке в банке с надписью, любезно сообщающей мне о ее содержании.
Все прошло великолепно – через некоторое время после еды вся группа повалилась на пол, держась за животы. Я, естественно кашу не ел, но повалился тоже, изображая на лице нечеловеческие муки. Нас увезли в больницу и промыли желудки – ужасно противная процедура. После этого меня забрали домой, а что случилось с остальными я не знаю и знать не хочу.
Впрочем, я опять отвлекся.

Итак, я достал из ящика шприц и насадил на него самую толстую в наборе иглу. После чего проткнул жука в районе брюшка и аккуратно высосал его в бутылочку. Жук еще какое-то время дергал приклеенными к гуслям лапками и шевелил усами и челюстями, а потом замер. Я поднес бутылку с соком к окну и разглядел ее на свету. Она была обыкновенной, темно-желтой с зеленым отливом, мутная от фрагментов кожи и прочей органики насекомого. Запах имела также вполне обычный для эликсира – немного плесени, чуть леса и земли.
В общем, ничего особенного в этом соке в сравнении с соком от тех же тараканов, я не нашел, а потому, процедив его через марлю, вылил в какао и выпил, не сильно беспокоясь о возможных последствиях. Жук этот, в общем хоть и был невероятен, но едва ли он был ядовитым. Не было у него ничего такого, что характерно для ядовитых насекомых.

Только я выпил какао с лекарством, как в дверь постучали – пришла моя учительница по русскому языку. Наступало время занятий и я, будучи прилежным учеником, ибо учиться, любил, поспешил на урок.
Звонок Николай Николаевичу пришлось перенести на вечер.