Факультет Жывотных : Шоу маст гоу он

Старая ржавая дрезина пронзительно визжала и грохотала на стыках рельс. Ствол АК47 в неумелых, зато ухоженных руках юноши с молдавской внешностью нещадно вихлял и задирался вверх, посылая короткие очереди направо и налево. Отбрасывая очередной опустевший рожок, юноша шипел себе под нос изощрённые ругательства и вновь принимался за стрельбу. Его целью была тощая длинноносая и худосочная девка в очках. Она бежала по полотну противоартиллерийскими зигзагами, это вкупе с её размерами и подвижностью ещё больше усложняя задачу горе-стрелка. Вдобавок, на бегу, она умудрялась осыпать едущих на дрезине ответными ругательствами, остроте и эмоциональности, которых могла бы позавидовать любая рыночная торговка. Слова были обидные, пули ложились далековато, да и дрезина тащилась еле-еле, но друзья не теряли оптимизма. Друзья - это тот самый тощий юноша восточно-молдавской внешности и очкастый полноватый крепыш, который непрестанно дергал рычаг дрезины, а в перерывах скупо матерился и пытался отобрать автомат, чтобы пострелять самому. Он был исключительного мнения о своей меткости. Юноша автомат ему не давал, и злобно отбрехивался: "Убери свои культяпки! Куда лезешь, крути своими корявками! Эта трёхдырчатая сучка бежит быстрее, чем наша продроченная колымага". Очкастый друг довольствовался бурчанием под нос, а потом и вообще скорбно притих, заявив, что в следующий раз будет стрелять сам.

А девка бежала. Звали её Оля. Деться ей было некуда. Насыпь с обеих сторон окружало болото, подернутое серой противной ряской, которое тянулось вперед еще километра на три. Нырнуть в него она не решалась, потому как хоть и была худа, по комплекции напоминая Буратино, но, в отличие от него, деревянной не была и плавала плохо. Время от времени она оборачивалась, и друзья видели ее длинный узкий шнобель. В это время очкастый ещё сильнее надавливал на рычаг, а молдаванин ожесточеннее строчил по врагу. Ну никак не мог попасть!

-Сучка, сучка! - орал в исступлении он, и ругательства на неизвестном языке.

-Да сам ты, Эдик, мудило. - угрюмо говорил крепыш и закуривал.

Но, наконец, молдаванин попал по нее. В ногу. Она, пискнув, завалилась. Завалилась прямо на железнодорожный костыль, торчавший из шпалы. Завалилась прямо на него, распоров себе и вторую, целую, ногу. Очкарик вскрикнул и стал жать на рычаг еще сильнее.

- Сейчас задавим эту сучку дрезиной!

- Добивать ее, тараним, давим, без спешки, наверняка.

Но вдруг впереди появился просвет. Это была товарная станция с пакгаузом и подъездными путями. Но самое плохое в этом было то, что нам навстречу бежали менты, работяги с монтировками и разводными ключами, а за ними санитары с носилками, впереди всех выделялся здоровый рыжий деревенский парень с колом наперевес. Теперь уже друзьям пришлось съебывать. Рычаг дрезины друзья дергали уже вдвоем, а автомат пришлось выбросить в болото.

Оля умирала долго. Сначала в грязной и вонючей провинциальной больнице, построенной из красного кирпича. Потом в современном медицинском центре из стекла и пластика. Хотя одного железнодорожного костыля было достаточно, чтобы сделать ей заражение крови, в сельской больнице постарались дополнительно: во время извлечения пули грязными инструментами внесли еще заразы. В таком плачевном состоянии её и привезли в Санкт-Петербург, в центр современной хирургии. Там ей петербургские эскулапы оттяпали сначала правую ногу по голень, затем по колено. Потом колено заменили на пластиковое. Потом на правой ноге сделали из пластика все, что было ниже колена. Потом все, что выше колена. Потом ровно то же самое сделали с левой ногой. Но гангрена не останавливалась и вскоре дошла до самой пизды.

Пизду также заменили протезом. Чудо японской протезохирургии. Экспериментальный вариант. С электроподогревом, миникомпьютером и автовспрыском, проверено электроникой, коэффициент растяжимости 8 на 40, предполагаемая стоимость 4500 у.е. Крайне интересная разработка.

Пластиковая пизда работала безотказно, исправно выполняя свои функции, что было проверено санитарами, больными с соседнего этажа, мочегонными средствами и самой хозяйкой. Но через некоторое время лечащий врач сказал многочисленным друзьям, единомышленниками и родственникам, что "коэффициент пластмассовости слишком велик" и "что надо готовиться к худшему" и что “зато если выживет, то следующие роды будут очень лёгкими", и что “вообще странно, что при таком огромном количестве пластиковых частей тела их дочь все еще жива”, что “любой другой человек умер бы, наверное, что у больной, наверное, особое предрасположение к пластмассе”, и что “вообще странно, почему она не родилась целиком из пластмассы”.

И через два дня тощая миниатюрная девушка-буратино тихо угасла в медицинском центре из стекла и пластика, будучи сама из пластика на 76%. А пластмассовая пизда досталась новой владелице.

На похороны собрались лишь самые близкие. Родные, муж и некто по имени Слава. Про последнего можно сказать лишь то, что он был кем-то вроде друга по емайл-переписке. Он был очень интересным человеком и кажется даже талантливым писателем. Он был влюблен. Хуй знает в кого, но определённо влюблён. То ли в Олю, то ли в ее младшую сестру, то ли в её уже старенькую маму. Злые языки даже говорили, что в её мужа, но это вряд ли похоже на правду, хотя доля истины в этом есть, потому как, раз нажравшись, Слава предлагал ему “погамасечиться” и даже полез к нему в штаны. Потом правда оправдывался, что это “всё шутки были, и что нажравшись синьки, захотелось просто поссать, потому надо достать свой хуй, а почему за ним полез в чужие штаны хуй знает, да и вообще...” А вообще в кого точно он влюблен не знал даже сам Слава, не говоря уже о всех остальных. Но это было и не важно, так как общую картину все равно не меняло.

Основным камнем преткновения всех собравшихся был вопрос, где хоронить усопшую. Сама она и ее семья были из Санкт-Петербурга, но муж её, очень практичный человек, был родом из Москвы. Естественно, согласно своей практичности, он не хотел ездить слишком далеко на могилу своей благоверной. Поэтому он предложил следующий план по поводу того, где ее хоронить. Начал он всегда со своей любимой фразы:

- Я человек практичный и верю в деньги, поэтому слушайте меня внимательно. Хотя я её и очнеь любил, мои чувства к ней были примерно на четверть больше чувств её родителей и единомышленников. И примерно на четверть больше чувств её сестры. С другой стороны чувства единомышленников мне в плюс, потому, что большинство из них москвичи. А те что не москвичи, да и хуй бы с ними. С третий стороны, каждый из вас будет ездить на ее могилу примерно в два раза чаще, чем я. Поэтому надо найти такое место для ее погребения, что бы расстояние от моего дома, учтенное с весовыми множителями силы чувств, частоты паломнических поездок и количества народа в моей группе, то есть меня и единомышленников, было равно расстоянию для родителей, естественно, тоже с весовыми множителями. Славу и петербургских единомышленников в расчет не принимаем, они приспособится."

Согласно этим расчетам, несчастуню девушку решено было похоронить всё-таки Москве.

Разногласия были улажены и можно было теперь сказать заупокойную речь. Написанная главным единомышленником в соавторстве мужем она сводилась она к следующему:

“Подлый выстрел двух беспринципных падонков и пидарасов безвременно оборвал хрупкую жизнь прекрасного тонокчувствующего, гуттаперчевого создания, нашего друга и соратника, охуенской тётки и просто интересного человека. Многие скажут, что смерть получилась нелепой и никчемной. Но мы ответим словами одного из наших кумиров, Фреди Меркьюри: “Шоу маст гоу он!!!” И незачем пугать и бояться, того, что будут другие смерти, ведь за нас всё решил создатель, объяснив, что жизнь это бесконечная нить, а жизнь человека на земле лишь красиво (или не очень), исполненный прыжок в вечность, туда где ждут легионы из снов и миллионы из слов. И бархат тёплого моря, и гребеньщиков боря. И стойкий столб из пачек незгибаемо-твёрдой валюты и америка с михаилом таратутой. Так вплетём в наши косы суровую нитку тоски, но будем веселится, чтобы было не видно ни зги. Так чтобы боялись наши враги. Ибо не в чём в этой жизни нету противоречий, кроме личностного восприятия, а наше личностное восприятие диктует нам, что даже, если разверзнутся небесные хляби, мы всё равно направим нашу жизнь в правильное русло. Посему давайте устроим поминальную тусу, будем веселится и пить вино. В этом не будет противоречий. Аминь!”

К поминальной тусе начали готовиться. И за предпраздничной суетой все как-то совсем забыли, о Славе. Слава стал пить по-чёрному, и один раз насинявшись выбрался в морг, где лежал труп Оли. Напоил и обоял суровых санитаров и охранников. Вывез труп к себе домой. Договорился со своим знакомым директором похоронного агентства. Напоследок оглядел труп, но ебать постеснялся чото. Что и не говори, страшные они всё-таки, эти мёртвые, не драчёвые какие-то.

Труп похоронили срочно. Без почестей и церемоний. На Богославском кладбище, там, где могила Цоя. Как известно, на могиле Цоя до сих пор живут его фанаты. У них там целый городок. Он странной жизни на кладбище они опустились, обмельчали, у некоторых произошли генетические изменения в организме. На могиле Оли тоже живет одно существо. Это Слава. Оно тоже опустилось и одряхлело от суровой жизни, от кладбища и от постоянного пьянства. А пьет оно там со всеми: со сторожами, с могильщиками и с фанами Цоя, которые уже давно считают его за своего. По пьяни он орёт рок-н-роллы и беззлобно ругается на Цоя, Гребеньщикова и Кинчева. Иногда лезет драца с ними. Обычно получает пиздюлей, а бывает, что и нет. Но это уже совсем другая история.

PS. Все совпадения с реальными персонажами надуманы, случайны и являются наглым песдежом ничего не имеющим общего с правдой.