не жрет животных, падаль : Женщины не плачут

Скользя пальцами по натянутой материи своих брюк, она тщательно с должным вниманием, ощупывала свою ягодицу. Сопровождая действие задумчивым выражением лица, он исполняла роль дотошного исследователя, следуя пальцами по упругим изгибам. Приятно удивляясь окрепшим мышцам, хваля себя за очередные успехи в едва начавшемся спортивном будущем, она опускалась ниже к основанию, где хотела проверить на месте ли стареющая боль.
На месте, никуда не делась, эта режущая судорога, забродившая под темным пятном на ее гладкой и почти безупречной коже.
Не проходит, сука – подумала она, вздохнула и пошла к следующему тренажеру, третьему за сегодняшний вечер.

Не проходит, как боль унижения, кроющаяся за этой поверхностной болью тела. Где это видано, получить удар ногой по нежно любимой заднице, да еще от когда-то любимого супруга.

Она была готова мириться и дальше. С его пьянством, плевками в приготовленный ужин, запахом чужих непременно дешевых духов – такое воспитание. Ничего удивительного, если сердобольная мамаша вечно твердит о незыблемости брака, стирая с паутины морщин вокруг глаз робкие слезы. До последнего убирать дерьмо за отцом, который уже давно не разбирал слов, но по-прежнему помнил, как замахиваться на двух женщин, суетящихся вокруг него. История повторяется, наверное, просто потому что она не умеет иначе, не представляет себе другую жизнь, и по крупицам строит знакомую до боли реальность вокруг себя.

Ему отводилась роль мучителя, хотя тогда, еще до свадьбы, в нем невозможно было отыскать ни одного признака скрытой агрессии – ничего того, что дало бы повод думать о том, что когда-нибудь он начнет ее бить. Сейчас она учиться пить это чувство, когда по телу разбегаются неровные некрасивые темные пятна, растворенные на белизне кожи, а в горле оседает по стенками горький привкус обиды.

Она подходит к зеркалу, поворачивается так, чтобы видеть огромную ссадину, почти разделившую ее тело надвое, предательски проползшую по спине. Там и тут, где угодно, на ее теле тают зыбкие островки земли в молоке ее белизны. Рассмотрев себя повнимательнее, она отворачивается и идет к очередному тренажеру. Да, в ней не осталось уже этого детского негодования, а в глазах уже не маячит вопрос «за что?». Но когда она вцепляется тонкими пальцами в рукоять еще одного тренажера, сгибает ноги в коленях или выбивает пыль из груши – ей не приходит в голову мысль о том, чтобы смириться со своим положением.

Он пришла сюда, в этот зал тогда, когда решила довести ситуацию до ее абсолютного максимума. Накалить домашнее насилие добела и самостоятельно поставить точку, лишив его возможности поставить точку на ней самой. Житейский выход: научиться сопротивляться тому, без чего уже не представляешь жизни вообще. К ломкой тупой боли в ушибленных руках и ногах, прибавилась резкая, саднящая боль в костяшках, бицепсах. Так росла ее ненависть, приходя на смену обиде. В каждой сверкающей капле пота, выступавшей на ее теле, растворены сейчас свинцовые осадки ее прошлых и будущих обид. Она учиться жить с этим, как будто слизывая липкие соленые капли, возвращая чувство опустошенности назад – внутрь себя.

Иногда Ей казалось, что если он перестанет ее избивать, унижать, калечить – она перестанет дышать. Кончиться что-то в ее жизни, оборвется важнейший канал связи с окружающим миром. Говорят, иногда так бывает. Она растила в себе ненависть к нему, воспитывала в себе силу, достаточную для того чтобы, однажды убить его, но боялась потерять его, так, как первобытные люди боятся потерять своего идола или тотем. Стоя в центре своей новой вселенной, созданной вокруг одного злобного бога, она боится утратить свою собственную новую религию, построенную на ненависти. Говорят, еще ни одна религия не обходилась без ритуального убийства бога, но что будет делать она, когда ее Бог перестанет дышать?

Когда она впервые уселась на какой-то из здешних тренажеров, ей было страшно, что кто-то из ее новых подруг сумеет рассмотреть синяки на внутренней стороне бедра, которые она заслужила вчера, решив, что ей не нужен дежурный секс. Но никто не заглянул под ткань ее брюк, никто не спросил ее о покрасневших веках. Позже она поняла почему.

Все, кого она встречали и видела здесь, все эти женщины с упорством тащили сюда свои секреты. Здесь, в раздевалках, запирая шкафчики на ключ, они хоронили своих мертвецов. И даже в самом темном углу женской уборной наверняка был забыт чей-то скелет, второпях вытащенный из домашних шкафов и принесенный сюда. Все ее новые подруги пришли суда поменять обиду, на ненависть. Все ее новые подруги готовились накалить себя, как спираль в электрической лампе, довести оба чувства до предела, не задумываясь о том, что будет потом. Все ее подруги, каждая для себя самой, решали вопрос о том, чем закончить этот процесс.

- По пивку после занятий? – шепнула необратимо толстеющая Катька, проходя мимо

Нажрись сама, корова – наверняка ответила бы она, если бы не знала, что Катьку бросил с ребенком муж, отчего у той появилось такое сострадание к окружающем ее женщинам, что на ее рыхлой груди могли высохнуть тысячи слез.

- Конечно, хотя я бы поискала что-нибудь поинтереснее?
- Бывает и поинтереснее, Ленку с Ирой видела?
- нет, а что?
- сама спроси, узнаешь – Катька вытерла лоснящуюся от пота шею полотенцем и направилась в душ, оставив ее наедине с тренажерами и Ленкой с Ирой, которые шептались о чем-то в самой глубине зала. Передвигаясь от одного замысловатого агрегата к другому, она робко приблизилась к двум подругам, и, несмотря на всю свою застенчивость, оборвала их разговор.

- Что это с вами, девчонки? – вид у подруг был весьма вызывающим: ссадины на лицах, у Ирки был даже подбит глаз, а под ним зияла темная пустота свежего синяка, Ленка трясла замотанной эластичным битом рукой и обе постоянно охали и причитали, хватаясь руками за растянутые мышцы.

- Что хочешь узнать? – весело затараторила Ирка
- Слушай, мы решили принять тебя к себе – вдруг ясно и громко произнесла Лена.
- Куда принять?
- Ну, ты же ходишь с нами уже давно, пора тебе стать частью нашей команды, пошли – Иркина рука больно вонзилась когтями в нежную ладонь. Сильно сдавив ей руку, Ира, мужеподобная заматеревшая мать-одиночка, жена алкоголика, потащила ее за собой в другой зал, где ей раньше не приходилось бывать. Лена пошла следом, зачем-то озираясь по сторонам.

Когда они вошли во второй зал, оказалось, что он намного меньше первого, но женщин в нем собралось побольше. Ленка тихо закрыла за собой дверь, отрезав тишину за их спинами. Она почти захлебнулась влажным запахом пота, душной стеной пригвоздившим ее к стене.

Она видела перед собой только затылки тех самых женщин, с которыми сегодня, вчера, и кажется когда-угодно делила здесь спортивные снаряды и человеческую боль. Ей было известно все о них: в какой позе их предпочитает насиловать муж, имена их детей, самые оскорбительные слова, которые им доводилось услышать в свой адрес, места их работ и домашние адреса, их самые больные и уязвимые места – то же, что знали они о ней. Сейчас все они стояли по периметру небольшого зала, плотно обступив тесный круг в самом центре. Сейчас все они ревели, орали, надрывая глотки незнакомыми ей голосами куда-то туда, где в самой середине толпы слышны были яростные шлепки, грязные ругательства и стоны.

Кажется, под качающимся, как маятник светом единственной лампы, Светка, молоденькая секретарша из соседнего офиса, со всей силы била свою лучшую подругу Алену, менеджера из той же конторы. Схватив ее за пшеничную копну светлых волос, она вколачивало бывшее когда-то миленьким личико в бетон холодного пола, где уже растекалось темное пятно. Поединок явно достиг апофеоза – обе девушки с идеальными фигурами, сплошь состоящие из натянутых как струны мышц, уже были покрыты своей и чужой кровью – разводами на лицах, пальцах и вокруг свежих ссадин, мелкими рубиновыми брызгами на спортивной одежде. Девушек растащили их же подруги, разорвав их тесное сплетение, из которого сверкали кулаки, неслась ругань и блестели налиты злобой глаза. Шум в зале пошел на убыль пока совсем не стих в момент, когда в центр, где только что убивали друг-друга две лучшие подруги, не вышла Ленка.

- Ну что, девочки… сегодня у нас появилась новая сестра – жестом Ленка поманила ее к себе

Робко ступая, и проталкиваясь между скользкими плечами других женщин, обступивших круг, она вышла к Ленке и пугливо огляделась по сторонам.

- Сегодня мы принимаем ее в нашу семью и объясняем свои правила… - Ленка повернулась к ней и продолжила:

- Запомни, сестра, все мы здесь виноваты друг перед другом, все мы обидели друг друга. Она – она ткнула пальцем в первую попавшуюся ей на глаза фигуру – увела у тебя мужа, эта – рука указывала уже на другую девушку – строила тебе козни на работе, эта – убила твоих детей…

Ее рука обходила одну фигуру за другой, цепляя каждую и навешивая на нее очередной ярлык, присваивая ее очередной смертный грех.

- но запомни одно – мы сестры и что бы мы не делали до того, как пришли сюда, сейчас у нас только одна цель – взрастить свою ненависть и отомстить тем мудакам, которые заставляли нас грешить раньше… они – она окинула взглядом всех собравшихся – любят тебя больше, чем кто бы то ни было, они – ненавидят тебя сильнее всех за то, что ты стала причиной их бед, так же как они стали причиной твоих. Здесь мы учимся ненавидеть и жалеть. Здесь мы станем твоими убийцами, чтобы завтра ты убила нас, ведь ты наша сестра.

- Мы избиваем друг друга, чтобы стать сильнее и чтобы в нашем сердце появилось еще больше отзывчивости и гуманности. Мы каждый раз проходим этот путь от начала до конца, чтобы стать ближе и научиться прощать. Сегодня ты попробуешь, что такое любить.

Ленка отврнулась и, сделав несколько шагов, утонула в веренице тел, окружавших ее и сверлящих ее внимательным взглядами, в которых ей удавалось прочитать какое-то сожаление, просьбу о прощении и жгучую ненависть…

Из толпы появилась другая, огромная, крепкая, покрытая мелкими ссадинами женщина, которая, кажется, работала раньше работала в кафе под их офисом. Та, приближаясь, закатывала рукава своей толстовки, оголявших мясистые крепкие руки, с плотными большими ладонями и толстыми пальцами с коротко состриженными ногтями.

- прости меня, подруга – услышала она, когда огромный кулак, заставил ее согнуться пополам от острой боли.

Потом еще – по лицу, по уху, толчок двух огромных рук к стене… она прислонилась к холодной поверхности и почувствовала, как теплой струей по шее стекает из ее уха кровь.

Он пришел домой абсолютно пьяным, тошнотворный сладковатый запах от него проникал, казалось, еще в замочную скважину, когда он только пытался попасть ключом в дверь. Потом молотил кулачищами в дверь, а когда она, испуганная, открыла ему дверь он с силой оттолкнул ее в сторону и переступил, через ее хрупкое тело, оставив на халате грязный след ботинок.

С силой оторвав ее от стены, здоровая корова, прижала ее так сильно к себе, сдавив огромными руками ее хрупкую спину, что она могла почувствовать, чем пахнет из ее рта и как хрустят ее суставы, сдавливающие хватку.

Она побежала за ним по коридору, подскальзываясь на мокрых следах, оставляемых его грязными ботинками. Догнала и попыталась схватить за плечо, остановить и не пускать его грязного, вывалянного в грязи в чистую убранную ей квартиру. Он замахнулся и ударил ее по лицу так, что она отпрянув на несколько шагов едва не потеряла равновесие. Она забилась в угол, наспех подбирая слезы, брызнувшие из ее воспаленных бессонницей глаз.

Бывшая работница кафе, где она раньше часто обедала с коллегами, оттолкнув ее от себя, догнала ее сильнейшим ударом по лицу. Потом еще один другой рукой. И еще. Она даже слышала, как летящие ей навстречу исполинские руки разрезают сгущавшийся спертый воздух зала. В ее ушах эхом раздавалось фарканье и тяжелое дыхание 100-килограммовой соперницы.

Он подошел к ней, сбросил с себя на пол пальто, шатаясь, не сразу присел на колени и схватил ее за шею, приблизив ее маленькое аккуратное ухо к своей зловонной пасти. Что, сука, не рада меня видеть? Она плакала уже навзрыд, не стесняясь, задыхаясь от собственных слез, всхлипов и его удушья. Он уставился ей в глаза, а ей показалось, что его зрачки покрыты какой-то дымкой, за которой они постоянно изменяются и двигаются. Как капля краски, упавшая в стакан с водой, по его зрачкам разбегались разводы разных цветов. Она пытается отвернуться, но не может – ее нижняя челюсть сжата грубой рукой.

Еще один удар противницы заставляет ее упасть, как в молоко – погружается ее тело в сжатый воздух у пола, где крики становятся тише, но продолжают стучаться выкриками в ее барабанные перепонки. Тенью над ней нависает гигантская туша, наклоняется и хватает ее за грудки, утягивая наверх, где продолжиться тяжелый град ударов. Ей больно, у нее нет сил, ей хочется остаться лежать, но ее тянут наверх, чтобы продолжить. Отравленная едким режущим запахом пота своей визави, она пытается сфокусировать свой взгляд на ее свиной роже, получая в этот момент удар лбом в переносицу. Кровь хлынула на футболку, а во рту появился соленый вкус крови, смешанный со слезами. Толстенная тетка хватает ее за шею и снова тянет к себе, наклоняясь к ее уху, она шепчет: может хватит, подруга?

Нет – сначал внутри нее, потом наружу вместе с кровавыми ошметками и липкой слюной выпадает слово из ее уже не закрывающегося рта

Нет! – кричит она, когда он рвет на ней халат и срывает трусики с ее цепляющихся за скользкий пол ног. Она пытается уползти, но он плотно прижал ее к стене и не позволяет шелохнуться, тяжело дыша и пытаясь нащупать у себя на брюках ширинку. Она плотно сжимает ноги, подтягивая колени почти к самому подбородку и смотрит на его попытки. Она даже не кричит. Наконец ему сдается спустить штаны и он снова приступает к ней. Хватая ее колени сальными грязными пальцами, он пытается раздвинуть их и проникнуть внутрь, но ее ноги сжаты так плотно, что после каждой попытки его опрокидывает назад и он снова, тяжело хрипя приподнимается и тянется к ней. Устав и переведя дух, навалившись на нее своим грузным телом, он принимает окончательно решение. Бьет ее по голове с такой силой, что она почти теряет сознание.

Вверх-вниз, вверх-вниз, в темной пелене ее полузакрытых глаз, как топор палача опускается сжатая в кулак рука огромной женщины. Она уже не чувствует куда попадают удары, о них она узнает только по тому, как двигается ее голова по холодному истоптанному босыми ногами полу. Вверх-вниз. Между ее губ надуваются и лопаются алые пузыри выплевываемой с каждым ударом крови. Ей никогда не бывать такой же равнодушной, как сейчас. Толстуха над ней начинает уставать, кожа на ее костяшках содрана, а на искаженном болью и ненавистью лице появляется подобие сожаления. Вверх-вниз...

Открыв глаза, она видит лишь брызги собственной крови на стене, в сторону которой повернуто ее лицо. Она дотрагивается языком до зубов с той стороны, где кожа на щеке ноет и разрывается от обжигающей боли. Ее голова опускается и поднимается по стене в такт его движениям. Он обнаруживает, что она очнулась и поднимает свои глаза, уставившись до этого на ее живот, наверх, чтобы встретится с ней взглядом. Он пытается по-хозяйски усмехнуться и его губы расходятся в какой-то согнутой гримасе, но вместо этого кашляет, давится, и брызгает своей слюной на ее живот. Его буквально пронизывает внутренне напряжение, как кость, застрявшая в горле, в нем выпрямляется и снова ломается надвое, какая-то эпилептическая дрожь. Эта дрожь передается ей через его член, двигающийся в ней. Он изгибается еще раз так, что кажется становится горбатым, и блюет липкой, жидкой вонючей массой между ее ног… на его побледневшем лице появляется подобие сожаления. она разжимает кулак, сжимавший небольшой перочинный нож, который она стала брать с собой всегда, когда слышит его стук в дверь. Как-то бесстастно, ясно и четко достала лезвие и погрузила его прямо в вену, надувшуюся от напряжения на шее мужа. Кровь повсюду - он пытается сдержать ее, закрывая рану руками, но тут уже ничем не помочь. Она только высвобождается из под его внезапно потяжелевшего тела, оправляет разорванный халат и уходит в ванную, под душ. Ее бог мертв.

Толстая тетка, обливаясь потом, кажется, вложила в очередной удар последние силы, все что остались еще пульсировать в ее раскаленных мышцах. Об ударе она узнает только по яркой вспышке в потемневших глазах. Как две раковины они захлопнулись и сейчас только вспышки то слева, то справа дают ей знать о течении времени на этом полу. Что-то тяжелое, влажное и теплое наваливается на нее всем весом, в тысяче точек на ее теле от этого вспыхивает острая боль, так как будто к коже над этим местом поднесли зажженную зажигалку. Потом это чувство проходит, как будто сползая вниз, пронизывая все тело от кожи до костей. И она ничего не чувствует, голоса дальше, как будто из под воды, тела как будто нет.
Ее бог мертв, но появилась надежда…

Ее глаза закрыты. Продолжать смысла нет.
_________________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят