ТаранОружиеГероев : Когда часы двенадцать бьют

- И чо, вот прямо сегодня – последний день, Васек?
- Ну.
- А потом, типа все - конец света?
- Ну.
- И все помрут?
- Ну.
- И мы?
- И мы...
- Ух, бля Васек, аж забирает, да, Васек?..
Тупорылый пулемет "Максим" уныло всматривался в закатный горизонт, едва уже заметно дымя в морозный воздух остывающим стволом. С правой стороны землю усеивала россыпь отстрелянных тусклых гильз. Окаменевшие комья земли завалили часть окопа слева от пулеметного гнезда - не так давно в нескольких метрах рванул фугас. Чей фугас? А хрен знает. Чей-то. Из-под завала торчала нога в камуфлированной порчине, и иногда конвульсивно вздрагивала. Еще с пару десятков элементов, некогда слагавшихся в полноценные человеческие организмы, валялось прямо перед окопом. Рождественские звезды взирали с небес, равнодушно и как бы даже привычно благословляя кратковременный, и оттого казавшийся вечным покой под луною.
- Васек, слышь, а на хрена мы тута тогда сидим, а? - номер два пулеметного гнезда, Савва Птахин по прозвищу Птах, задавая эти свои бесконечные вопросы, ни разу не оглянулся на номер один, Василия Батюшкова, по прозвищу Поп.
- А? - Василий Батюшков щурясь вглядывался вдаль. Ему хотелось спать и пристрелить Савву Птахина, потому что тот был явным евреем, чмом, жопошником, и еще потому что заебал основательно своими вопросами.
- Ну, ты ж говоришь конец света, все помрем, да?
- Ну.
- Так что мы тут ждем?
- Зомбев.
- Что?
- Зомбев, - Поп со скрипом и подвыванием зевнул и сунув пятерню под папаху, начал чесаться. - Бля, дохтур говорил, мрут на морозе, а оне хуй те мрут.
- Кто, Поп?
- Вши, бля.
- А... Не, ты погоди, Васек, ты мне объясни. Вот если завтра конец света, и все мы помрем, так что мы торчим в этом дубаке. Давай плюнем и пойдем в кабак. Хуй с ними с мертвяками, пусть валят. А мы водочки попьем, а, Васек?
Где-то вдали, за холмами, одиноко и словно бы сонно рявкнула гаубица. Значит артиллерия еще не драпанула. Ну ага, это хорошо, помирать значица с салютами будем.
- Ты, бля, Птах тупой такой? Я тебе говорю - зомбев ждем. Приказ такой, секешь? Нам велели, мы причимчиковали. Положено так.
- А кто приказал, Поп, а?
- А хуй знает.
- Ага-ага... А знаешь, Поп, что-то мне страшно этих... ну, ждать.
- Не бздимо, Птах, один раз помирать. Табак остался?
- Ага, я вон у того из кармана вытащил, - Птах, глупо улыбаясь, ткнул пальцем в сторону подрагивающей ноги в камуфляже. - Две пачки "Космоса", Васек.
- Маладца. Давай сюда.
По багровому небу, оставляя за собой шрам инверсионного следа, прошло звено СУ. Чье звено? А хрен знает. Нога в камуфляже дернулась сильнее обычного, и замерла. Похоже, окончательно. Звезды на все это отреагировали извечным своим молчанием, и только алая звезда Марс, казалось, слегка вздрогнула. Но может просто рябил морозный воздух, как знать…
- Я что подумал-то, Поп, а может он живой там был, может откопать его надо было, а?
- Кого?
- Ну вот этого, - Птах не сильно пнул по ноге в камуфляже, нога не отреагировала.
- На хрена?
- Ну, я говорю, может он там живой был.
- А... Ну, хуй знает.
Отвыкшие от нормального курева номера пулеметного расчета блаженствовали, прикуривая от первой сигареты вторую, от второй - третью. Дизельный обогреватель давал достаточно тепла, чтоб можно было вынести лютую стужу конца декабря, а низкие, и как никогда яркие звезды и спутник Земли - Луна, - достаточно света, чтоб все поле до гнилозубого горизонта "хрущевок" просматривалось, как не ладони. Слегка мешало закатное зарево, которое все не улегалось, хотя солнце уже полчаса как закатилось за горизонт.
- Слушай, Поп, а почему мы этих... ну, вон от туда ждем?
- Зомбев?
- Во-во, этих.
- А хуй знает. Велели, ждем.
- Ага. А ты, Поп, вот как думаешь, ну... ну вот как это будет?
- Зомбя?
- Не-е-е-е, конец света.
- Хм... Ну что тебе сказать, Птах, на эту твою реплику... Да если честно, хуй знает, Птаха, я сам впервой конец света повидаю. До того, чо-то не приходилося.
Птах рассмеялся тут громким, надтреснутым смехом, вздрагивая сполз на дно окопа, даже ладонями в теплых рукавицах по коленям застучал.
- А вот это ты здорово, Васек, вот это ты, Поп, дал, ебонорота! Первый раз говорит, ой не могу, помру, ебанарота, первый раз!!!
- Тихо!!!
Поп вдруг с размаху саданул по папахе Птахина, и, вытянувшись во весь рост, стал вглядываться в сторону холмов.
- Ты что, Поп, а? Услышал что, да?
- Кажись, прут, Птаха.
- А если как в прошлый раз, а, Поп? А если опять наши, а? Вона, пулемет еще не остыл...
- А тута, Птаха, наших нету. Тут только чужие. Сколько у нас лент осталося?
- Пять штук. С этой вот шесть.
- Тады нормально, тады хватит. А ну, прикури мне еще одну, друг мой фронтовой, может и последний раз дымим, Птаха.
- Ага, это точно, это ты здорово придумал, Поп, щас я, вот... вот... на вот, кури, Поп.
Вздрогнула нить холмов темнотой, вспыхнули ярче звезды, и в рождественской темноте, хрусткой и прозрачной, понеслись над полем мерные шаркающие шаги. Прошла минута, вторая, тени стали определеннее, а далекие шаги слились в близкий, общий какой-то шорох.
- Вот они, Васек, смотри, вот они!
- Вижу, Птаха, не слепой, чай. А ну, тяни ленту…
Мертвые ровными рядами выходили из-за холмов: яркая полная луна не пыталась скрыть ни траченной временем, насекомыми и гнилью кожи, ни истлевших останков одежды, ни пустых глазниц. Один ряд спускался с подножия холма, второй - шел по склону, обтянутые коричневой, кожей черепа третьего уже были видны из-за вершины.
- Сколько их там, а?.. Эх, бля, Поп, а значит они артилерию-то того, а?
- Выходит так, Птах.
- Ох, ебанарота, а у меня там корешок был, звали... как же, а? Бляха, забыл, Поп, прикинь, забыл!
Василий Батюшков, снял правую рукавицу, душевно отсмаркался, зажимая, то одну ноздрю, то другую, и, процедив:
- Пляши, губерния, Вася Поп баян достал, - развернул «Максима».
Судорожно вздрагивая, как та нога в камуфляже, пулемет начал отплясывать по мерзлой земле огненосную джигу, с привычной размеренностью отсылая в поле свинцовые депеши калибра 7, 62. И эти немые эпистоли франкского производства кололи промороженные мертвые тела, как пустую стеклотару. Мертвецы разлетались в морозную пыль, становясь частью слежавшегося снегового наста и всей этой ночи, завершающей эпоху Рыб. Но новые ряды появлялись из-за холма, а следом шли еще и еще, и казалось, уже не будет им предела. Казалось, и не было, потому что-то, что надвигалось в жалких человеческих телах на мерзлый окоп двух последних живых людей на планете - имело лишь одно имя, и имя это было Легион…
Когда все было кончено, и низкие звезды остались один на один с поваленным на бок пулеметом "Максимом", водяной радиатор которого был сух, как горло алкоголика, вдали, наверное где-нибудь в городе, может в центре, может даже на самой площади гулко забили часы. Но этого уже никто не услышал. Этого уже некому было услышать.