Наум Н. : Зелинский лейк

Мы все верим, что он живёт, оно…эээ…он дышит, он думает, обижается, радуется, возможно, ненавидит, - экскурсовод выдержал выразительную паузу. Толпа на минуту застыла, мы молча вглядывались в тёмные воды озера. Zelinsky Lake было спокойным, небольшие гребешки волн ритмично накатывались на белый песок. Вздох и выдох, выдох и вздох…

- Оно спит! - раздался чей-то благоговейный шёпот. Кто-то цыкнул на щёлкнувшего затвором камеры японца.

Экскурсовод обвёл нас торжественным взглядом и набрал в лёгкие воздух для следующей тирады.

В задумчивости я коснулся носком ботинка края обрыва. От него оторвался небольшой кусочек дёрна и с утробным бульканьем плюхнулся в водную муть.

- Мистер! Мне хотелось бы думать, что это произошло случайно! На всякий случай напоминаю ещё раз: Озеро защищается законами Штата, как и всякий другой гражданин, а кроме того: умышленное загрязнение, кидание камней, гашение в озере окурков, плевки, мытьё автомобилей, купание домашних животных и прочее и прочее приравнивается Законом к нанесению тяжких телесных повреждений и унижению чести и достоинства человека, - мой нелепый поступок явно раздосадовал экскурсовода. Далее он бубнил монотонно, без чувств, психологических интервалов и логических ударений:

Шестнадцать лет назад случай с Родионом Зелинским полностью опрокинул тогдашнюю научную и теологическую картину мира. Сначала затрубили медики, а потом эстафету представители всего спектра естественных наук, и пошло и поехало… Ну, впрочем это вы и сами прекрасно знаете. "Из Мирового Океана вышли мы, туда ж войдём мы, Океаном ставши!", как сказал наш великий поэт Энтони Брукстоун, и, по мнение многих современных философских течений, это не так уж далеко и от истины…

На этом месте я отделился от толпы туристов. В мои намерения не входило выслушивать всю эту бредовую галиматью. Да, на самом деле - шестнадцать лет назад у Зелинского обнаружили злокачественную опухоль, пожалуй самую злокачественнейшую и агрессивнейшую во всей истории человечества. Раковые клетки делились, удваивались, утраивались и устатысячемиллионовмиллиарднивались в какой-то сумасшедшей, выходящий за все пределы биологической логики прогрессии. Да что и говорить - в Центральный Госпиталь его привезли на форде пикапе, а увести могли лишь на тяжелом трейлере со специально оборудованным прицепом. Вовремя! Увезли в бывший хэмполдширский песчанный карьер, а на добровольные пожертвования местных граждан дважды в сутки в Озеро опустошались цистерны с протеиновым коктейлем - больше нельзя! Ха! Зелинский лэйк! Он ведь даже не рос, он растекался, переходя из твёрдой формы в желеобразную, из желеобразной в жидкую, пока вот не «устаканился» на отведённых ему берегах, ограниченный скудной протеиновой диетой. Кормит теперь туристическим лавэ весь Хэмполдшир и пару тысяч пиздаболов от науки!

Я присел на илистом берегу. От Зелинского несло лёгким болотным тухлячком. В кармане плаща - бутылка агдамского портвешка. Ну что, Зелинский, однокашник хренов? Небось тут втирал в Миграционной Службе, мол, еврей, и через это вот самое у нас то и страдал, преследовали там, унижали, дискриминировали… Хотя ты знаешь, мне вот лично, как в принципе и большинству из нас, еврейство твоё как было, так и остаётся до лампочки. Не, ну в самом то деле - абсолютно насрать на твои иудейские корни. Как тебе на мои. Как мне на корни Амбарцумяна, как Амбарцумяну на корни Курбанбабаева, а Курбанбабаеву на Панихидиса. Всё дело в том - ты зюзя, Зелинский. Тряпка и сопливый бурдюк! Ты даже не представляешь! Первое, что мне захотелось сделать, когда я тебя вот здесь снова увидел, то было - поссать в тебя. Единственная разница, которая образовалась за всё это время, то это - предлоги: раньше было нассать на тебя, а теперь "в", в тебя! Ха! Хотя вот сейчас ты своего таки добился, о тебя нельзя тушить бычки и плевать тебе в спину! Законы Штата, понимаешь!
Ты, прости, Родька. С этого портвешку какая-то дурь в мозги шибает. Эй-ей, Родион! Родион, ёб жеж твою мать! Эко тебя разнесло! Родька, я тебя ничем не лучше, такой же школьный отстой. Не обижайся! Ладно? А помнишь, Родька, мы вот этот самый портвешок в Парке Горького глушили? Болтали там… о том и о сём… Какие времена были, Родька! На вот, попробуй! Старый добрый вкус. Я выливаю остатки портвейна в физиологическую жидкость озера. Оно бурлит, пенится, с мутной глубины поднимаются два пузыря, как два грустных глаза…