Частный случай : Карлики

Я еду сквозь город на троллейбусе. Я родился в этом городе и живу здесь всю свою жизнь. Он не нравится мне. Не то, чтобы он был мне противен, просто не нравится и все, как плохая музыка. Мимо проносятся автомобили. В них сидят люди. Они тоже не нравятся мне. Скрюченный карлик тащит колченогий стул с крутящимся сидением. Раньше такие стулья шли в комплекте со старым расстроенным фортепьяно. У меня было такое фортепьяно – я тоже был когда-то таким карликом. Карлики могут сделать минет не нагибаясь, но никогда не смогут играть в баскетбол.

В моем навороченном телефоне загружено пятнадцать песен. Они играют в случайном порядке, но, почему-то, вот уже третий раз кряду играет одна и та же. «…You can change your face, but can’t change your mind…» В троллейбус заходят разные люди, но от них всех исходят миазмы нафталина. Они – убийцы нафталиновых шариков, небожители скуки и равнодушия. Я ненавижу их. На их лица надеты личины страдания и неудобства. Они предпочли бы ехать в розовом Лексусе с откидным верхом, но в этом холодном городе такое невозможно. Они предпочли бы передвигаться с помощью метро, но это так же невозможно – город построен на болоте.

Болото засасывает жителей города и они, сами того не подозревая, становятся колченогими нафталиновыми карликами. Болото засасывает и меня и ничего с этим нельзя поделать. No matter what you do. Вывески магазинов, развешенные для привлечения клиентов, отпугивают своей пошлостью и ядовитыми цветами. Магазин «Ближний» вызывает ассоциации с веселым моргом, в котором мёртвые продавщицы, мёртвыми голосами хвалят недорогие тушки мёртвых птиц. И мёртвые покупатели это ценят. Они называют это «вниманием к клиентам».

Механический женский голос по-прежнему извещает меня о том, что I can change my face, but can’t change my mind, и она, чёрт возьми, права на все сто. Этот город построен для геноцида душ. Он уничтожает нас сотнями и мы идем на эту бойню с улыбкой непонимания на губах. Мы спокойны, как коровы в Индии, хотя должны визжать от боли и страха. Город сожрет нас. Он – Минотавр наших душ и из его лабиринта нет выхода. И нет Тесея, способного спасти нас. Да и ни к чему это делать, честно говоря. Мясо, Мясо, Мясо, Мясо!..

Урбанизация наших пещер породила в нас страх. Наши мамонты обмельчали и лежат на ковриках у входа в наши пещеры. Наши мамонты носят нам тапочки и гадят в чужую обувь. Им нет выхода из пещеры и они придумали такой незатейливый способ общения с себе подобными. Так же, как и охотники, шлепающие себя по раздутому брюху, под пиво и футбол. Выбритые лобки наших женщин, как незримый протест против, столь медленно развивающейся эволюционной ветки. Наши дети – технократы. Вместо мозгов у них – плей-форвард-бэк-рекорд-кат.

У троллейбуса упали «рога». Водитель-валькирия взяла его зад на абордаж. Полная и безоговорочная победа человека над техникой! Мы едем дальше. Напротив меня сидит прыщавая студентка и увлеченно размазывает по мобильнику сопли о своих сексуальных успехах. Парочка бомжей на задней площадке обнимаются и вот-вот начнут совокупляться. Весь троллейбус пропитан запахом ебли. Троллейбус ебёт нас электрическим током, высасывает наши души сквозь шестирублёвый билет. Город трахает мой нос зассаными подъездами. Я ебу начальство документооборотом. Жена насилует меня жаждой денег и норковой шубой…

You can change your face, but can’t change your mind.