Stormbringer : Self Induced Happiness

У тебя корь. У тебя тиф. Тебе больно жевать и глотать, потому что у тебя тяжелый стоматит. Ты не ешь. У тебя высокая температура. На слизистой оболочке твоих щек образуется инфильтрат. Снаружи твоих щек появляются синеватые пятна, которые постоянно увеличиваются. У тебя гной. У тебя шок. У тебя мертвеют лицевые ткани. У тебя кровь. У тебя гной. У тебя шок. У тебя опухают лимфатические узлы. У тебя чернеет лицевой угол. У тебя обнажены зубы, потому что у тебя отторгаются пораженные ткани. У тебя воняет изо рта. У тебя кровь. У тебя гной. У тебя шок. У тебя рак.

Сохраняю изменения в unspeakable vault of noma.doc, прикрываю ноутбук, отставляю в сторону. На столе: початая бутылка Ballantine’s, початая бутылка Red Corsair, пустая бутылка Martini Asti, пустая бутылка Coca-Cola, несколько стаканов, пепельница в форме черепа, круглая стеклянная пепельница, книга Владимира Сорокина «Роман», каталог одежды, Алисин мобильник, пульты дистанционного управления, пластиковые карточки, две пустые коробки из-под пиццы, потрепаная колода карт. Алиса приносит мне свежезаваренный листовой чай. По Евроспорту идет Otepää Sprint: женщины. Из пятидесяти трех лыжниц: шесть эстонок, шесть россиянок. Алиса предлагает сходить за пивом. Ищу свои носки: их нет.

- Алиса. Ты не видела мои носки?

Не видела. Одеваемся: сырые кроссовки неприятно облепляют голые ноги. Вспоминаю, как ночью разбил бокал. По возвращении попрошу себе тапки. Бредём по выбеленным пустырям Ласнамяэ. Люди. Учеба, работа, служба. Искрящиеся в полуденном солнце сугробы заставляют меня болезненно щуриться. Мужчина лет сорока, в ползущем пуховике и кожаном аэродроме на раннюю плешь, выкапывает задние колеса автомобиля, увязшие в непролазной топи коричневого болота, обступившего рынок со всех фронтов. На подходе к магазину к нам обращается компания школьников с просьбой помочь им приобрести пачку Marlboro Lights. Алиса заходит в Araxes, беру у одного из детей деньги, подхожу к ларьку и покупаю красный Bond. Ожабившаяся продавщица поджимает обветренные губы и сует мне в ладонь упаковку вместе со сдачей, не обращая внимания на ликующих школьников. Делаю mean face, передаю красный Bond растерявшемуся мальчику, мягко кивая в ответ на его гримасы недоумения. Я не стал бы им помогать, но мне понравились девочки из их компании. Маленькие женщины с размазанным по тонким губам блеском, по-индейски подведенными глазками в пушистом окаймлении перепачканых тушью ресниц; утянутым в тугие джинсы свежайшимм myasoм. Мысленно выставляю оценки за внешность – пять с минусом и твердая четверка. Лисьи мордочки заплатившего и другого мальчиков сбивчиво рассыпаются в благодарностях, медленно растворяясь на обжигающим ноздри морозном воздухе. Алиса выходит из Araxes’а с двумя двухлитровыми упаковками A.Le Coq Turbo Disel. Возле киоска стоят двое молодых с яркими спортивными сумками через плечо. Алиса распихивает их локтями, наклоняется над подернувшимся паутиной трещин окошком и проговаривает:

- Женщина. У вас есть вобла?

Сидим на неприбранной смятой постели, пьем пиво с воблой. Открываю ноутбук, выскакивает мгновенный гостест на каждый день. «Опрошено более 700 000 человек». Вопрос теста: УПОТРЕБЛЯЕТЕ ЛИ ВЫ ГЕРОИН? Щелкаю NO, меня выбрасывает на страницу с результатами. Почти поровну. По Евроспорту идет фигурное катание.

- Алиса. У тебя есть носки?

Роюсь в бельевом ящике, наполненном носовыми платками, трусиками, бюстгальтерами и носками. Наконец, выуживаю короткие белые носочки, которые удается натянуть только по щиколотку. Выхожу, иду на остановку, в автобусе усаживаюсь на задние сиденья и почти сразу вырубаюсь. Просыпаюсь на Главпочтамте, захожу в Apollo Raamatumaja и покупаю сборник короткой прозы Юрия Мамлеева «Бунт Луны». Договариваюсь с Мареком о встрече на кинотеатре «Раху». Захожу в Cosmic Gate чтобы убить время, прогуливаюсь среди корзин с винилом и комиксами Миллера. Задерживаюсь возле прилавка SOVIET-ITALIAN HORROR. У меня нет денег на дивиди, поэтому я просто стою и разглядываю обложки



Сажусь на трамвай, еду на Каламая. Покупаю у Марека четыре таблетки Серп&Молот. Две из них быстро разжевываю и проглатываю на месте. Звонит мобильник. Номер студии.

- Костя. У тебя есть совесть?

У меня уже все сведено. Почти все, завтра с утра доделаю. Нет. Нет. Мне интернет отключили. Нет. Да завтра же. Да и похуй. Не знаю. Нет. Пока.

Покупаю банку Battery, иду на остановку; но меня прет, и я иду до Пирита пешком. Там сажусь на автобус. Проезжаем телевышку, останавливаемся на подъезде к Metsa Kalmistu. Водитель объявляет, что автобус дальше не поедет, потому что расшатаны рулевые тяги. Пружинистым шагом направляюсь вперед, на кладбище. Когда здесь будут расширять дорогу, с десяток могил будет закатано под проезжую часть. Степенное Солнце Безразличия сходит за горизонт, Вычурные Сугробы Необратимости по обочинам, лотки с полными Черной Земли Бесконечного Отрицания горшками, с Неожиданно-Смертельными темно-зелеными Ростками, похожими на редуцированные человеческие эмбрионы. Дерзновенные Кусты Шиповника царапают посиневшие от холода руки, под ногами обреченно скрипит снег, словно подчеркивая Космическое Отчаяние, копящееся здесь уже без малого пару веков: я нахожу совсем древние захоронения, потерявшие свои цвета и очертания; настолько старые, что уже с сотню лет сюда никто не приходил плакать. Решительные Трубы Крематория молча ожидают Неминуемую Службу, за которой последуют новые, новые – навсегда. А больше в этом мире ничего никогда не поменяется, только старинный служитель крематория Казимир напишет в самоуправление Мууга с маркировочкой «Повышенная Срочность/Повышенная Значимость», дескать, требуется prihhvat новый правосторонний, анто нонче погнули прежний, ить не подцепишь как положено им таперича, а вот обнову справят са-мо-у-правления, так перестанут мертвяки на пол вываливаться, анто глядишь, родные уж простятся с безвременно ушедшим, поднатужатся, возьмутся Казимир с Хилларом за короб, а покойничек – прыг! на протоптаный, вспучившийся от стекающей с мокрой обуви скорбящих слякоти, дощатый пол; так и лежит все, глазищами стеклянными посверкивает. Родственнички, конечно, отбузят свое, давеча как парень один – уж так убивался, разбил себе все лицо, кричал все МАМОЧКА МОЯ ЗА ЧТО ОНИ ТАК С ТОБОЙ МАМОЧКА МИЛАЯ ЗАЧЕМ ОНИ ТАК кааак со всего размаху об скамью физией хлобысть лик кровавый от спинки отнимет и МАМА МАМА МАМА МАМА МАМОЧКА Я НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ ЧТО ТЫ УМЕРЛА посему как усопшие в самый напряженный момент из коробов валящиеся – есть зрелище волнительных концепций, заточенных в предввериях чумы; бунтарские созвездия сентенций по-прежнему друг другу не нужны, коль скоро все мы стали безысходны, слепы к пастушьей поступи ничто – не будет ли кому-либо угодно подать лорнет Елены Паукшто?! Но наш герой особо не горюет, ведь невдомек обугленым рукам, что эту слизь едва ли отфильтруют подвыпившим торговым морякам, которым нет уж дела до реликвий, побросаных небрежно на компост другими pre-контрастами мимикрий!» - закончил дядя Петя мудрый тост.

На столе: три литровых бутылки водки, стаканы, рюмки, «шуба», оливье, курица, плов, картошечка в маслице с укропом, язык под майонезом (с перцем), огурчики-помидорчики-грибочки, бутерброды с ветчиной, с сыром, с рыбой; миска домашнего печенья, пирожки с капустой и с сосисками, творожный торт. Поводив мутным взглядом по оторопевшим гостям, дядя Петя резко опрокинул в себя стакан. Сашин папа заговорщицки подмигнул, завопив:

- НУ, САШКА, НУ! МУЖИК ТЫ, БЛЯДЬ, ИЛИ БАБА С ХУЕМ?

Сегодня Саше исполнилось семь, и это самый замечательный день рождения в его жизни. Бабушка Стефа и дедушка Альберт подарили Саше видеокассету «MORBID RAPES: real rapes, gangbang, bukkakke», мама с папой – красивую бутылку виски Canadian Gold, сестра – свой вибратор. Но самый козырный подгон Саше задарил его дядя Петя – полковник милиции в отставке.

- ДЕРЖИ, САШОК! – заорал он, вкладывая в маленькие ручки полуавтоматический пистолет ТТ. Подарок классно пах железом и смазкой. – ДВА МАГАЗИНА! – Саша прижал пистолет к груди и бросился дяде Пете на шею.

- ПОЛНО, ПОЛНО, БЛЯДЬ! – орал дядя, - ПРИДУШИШЬ К ХУЯМ СОБАЧЬИМ! – но племяш и не думал отпускать дядькину шею, так и повиснув на ней до прихода бабушки Риммы и дедушки Николаса, подарившие внуку иллюстрированный «Mein Kampf» на мелованной бумаге...

- БАБА С ХУЕМ!!! – гости дружно подхватили папину шутку и принялись ржать. Дедушка Альберт аж поперхнулся: три фаршированных яичка себе в рот запихал, а тут такая веселуха! Саша устало вздохнул и, поморщившись, влил в себя стопку водки.

- БОГАТЫРЬ БЛЯДЬ! БОГАТЫЫРЬ НАХУЙ РАСТЕТ! – закричал Сашин папа и размашисто ударил сына по спине. У мальчика тотчас навернулись слезы. – НЕ ССЫТ С БАТЕЙ БЕЛЕНЬКОЙ НАКАТИТЬ, БОГАТЫЫЫРЬ! – ревел папин лучший друг дядя Слава, торгующий блядьми на вокзале. Сам папа грабил дачи и очень этим гордился. Натурально даже хвастался при каждом удобном случае.

Стол плясал в одобрительном гуле гостей. «БОГАТЫЫЫЫРЬ». Саша посмотрел на маму, которая целовалась взасос с дядей Славой. Все выпили еще. Мальчик тихонько вылез из-за стола, и, качнувшись, ретировался в спальню.

Саша лежал на подушке, крепко обхватив мокрую от пота рукоять своего пистолета и вслушивался, как дядя Слава выкрикивал пошлый анекдот, над которым все истерично ржали полчаса, затем дядя Петя предложил всем кидаться друг в друга едой, и еще полчаса в гостиной царила чехарда. Один раз даже бабушка Стефа в комнату забежала – от летящей «шубы» уворачивалась.

Когда электронные наручные часы пропикали два тридцать ночи, мальчик услышал, как дядя Слава просит поставить его любимую песню группы Ленинград – «Бляди». Еще через несколько мгновений кто-то пьяно промычал «БОООГАААТЫЫЫРЬ», и все стихло окончательно. Саша решил прождать ровно до трех и всех убить.