Француский самагонщик : Путь прогресса

– Всё! Не могу больше на это смотреть!
Ксенопсихолог Иваницкий сорвал с головы наушники, швырнул их на стол, резко выключил монитор.
Командир экспедиции Шмидт-Павленко никак не отреагировал, даже глаза не открыл. Он продолжал медленно покачиваться в кресле, грея в ладонях бокал с коньяком.
– Что, Петрович, допекли? – усмехнулся в рыжие усы навигатор Брюсс, сидевший на любимом диване, и пыхнул неизменным «Партагасом». – Или завидуешь?
Иваницкий вскочил, яростно посмотрел на коллег, собрался что-то сказать, но вместо этого плюнул и быстро вышел из кают-компании.
– Данила Иоганныч, – сказал через некоторое время Брюсс, – Иваницкий-то на пределе. Ты бы обратил внимание.
– Я обращаю, Роберт, – тихо и монотонно ответил командир. – Я на всех на вас обращаю. Мне положено. Я и на тебя обращаю. И на шутки твои дурацкие. А Фёдора понимаю. Сижу, размышляю.
Он, всё так же с закрытыми глазами, поднёс бокал ко рту, понюхал, кивнул, но пить не стал, поставил бокал на журнальный столик.
– А что шутки? – возмутился Брюсс. – Я, может, шуткой пытаюсь его отвлечь! А то он, видишь ли, не может больше!
Шмидт-Павленко не ответил. Продолжая покачиваться, он думал о сложившейся ситуации. Не столько о ситуации на борту, сколько о том, что происходило там, внизу.
Положение действительно было серьёзным и, уж во всяком случае, неординарным. Они, опытные, всё, казалось бы, повидавшие прогрессоры, впервые столкнулись с перспективой неудачи.
Эта публика внизу оказалась беспрецедентно неэластичной. Иваницкий делал всё, что мог, экипаж помогал изо всех сил, но по большому счету ничего не получалось. Популяция, которую следовало деликатно, незаметно подтолкнуть к прогрессу и счастью, не поддавалась. Хоть кол на голове теши. А ведь вроде бы – почти люди. Одна голова, две руки, две ноги, хоть и с когтями. Половые органы – точь-в-точь человеческие. Ну, хвост, так короткий же. Ну, зубов по шестьдесят на пасть, так это ж детали.
И начатки культуры имеются. Обитают в деревнях, а некоторые даже в городах. Города-то, конечно, тоже на деревни похожи, только побольше, и стены вокруг. Но ведь строят же! Животных одомашнили, скот пасут, землю возделывают. Идолов ставят, молятся им. Жертвы приносят – впрочем, это нехорошо, своих же соплеменников режут. Воюют опять же. Тоже не здорово, но ничего не поделаешь.
Но друг с другом обращаются – ну форменные звери. Да и с самими собой… Ну что это такое: воруют, дерутся; убить – ничего не стоит, всё безнаказанно, закон один – право силы. Жрут что попало, промискуитет отчаянный, инцест повсеместный, гомосексуализм процветает, не говоря уж о зоофилии. Чудовищная дикость!
И что с ними не делай, как на них не влияй, какие хитрости не изобретай – а Иваницкий на это мастак редкий, ксенопсихолог он наивысшей квалификации! – ноль эффекта. То есть, в начале, кажется, вот оно, добились! Ан нет: исспугаются. падут ниц, лбами о землю побьются, вроде бы за ум примутся; а отвернёшься – и снова-здорово! Ни малейшей остаточной деформации…
В кают-компанию стремительно вошёл Иваницкий, и не один, а в сопровождении Анн-Софи Манжар – биолога и по совместительству врача экспедиции – и Мбанги Дзулу, бортинженера. Экипаж был в сборе.
Иваницкий, весь красный, решительно сел напротив командира, схватил его бокал и опорожнил одним глотком.
– Так, Иоганныч, давай решать! А то, не ровен час, Робертовы шутки сбудутся, оскотинимся, на этих глядя. Я – уж точно!
– Что предлагаешь, Фёдор? – негромко спросил Шмидт-Павленко.
– Наказать! – выкрикнул ксенопсихолог. – Жестоко и примерно наказать! Они другого не понимают! Мы всё испробовали, и даже больше! Выжечь какую-нибудь деревню в ебеней матери!
Мбанга ухмыльнулся, а Анн-Софи встревоженно сказала:
– Федя, ты что? Тебе плохо? Что ты такое говоришь? И почему ты так ругаешься?
– Нет, мне хорошо! – закричал Иваницкий. – Мне просто за-е-бись!!! Мы тут скоро не ругаться будем, а драть друг друга во все дырки и мочилово устраивать из-за тюбика с пастой! Мат ей не нравится! Институтка! А вот то, что там творится, тебе нравится?! Ты полюбуйся, не побрезгуй!
Он рывком вскочил с кресла, едва не опрокинув его, подбежал к монитору, включил его, схватил наушники, протянул их биологу.
– Давай, давай! Что, не хочется?!
– Не хочется, Федя, – ответила Анн-Софи. – Я видела. Меня от этого тошнит.
Брюсс, выпустив клуб дыма, сказал:
– Петрович, ты успокойся. У тебя, понимаешь, тоже шутки…
– Не шучу я! – крикнул Иваницкий. – Я на самом деле других вариантов не вижу! Разве только улететь отсюда к едреней фене! А этих бросить, после всего, что сделано…
Он рухнул в кресло, повертел в пальцах пустой бокал, со стуком поставил его на столик и скорчился, уперев локти в колени и обхватив голову руками.
Шмидт-Павленко, продолжая покачиваться в кресле и не открывая глаз, дотянулся до бара, вытащил бутылку, плеснул себе коньяку и сказал:
– Фёдор, оставь мой бокал в покое. Хочешь – возьми себе чистый. Все можете выпить. И не орите. Дайте подумать.
Предложение Иваницкого не стало для командира неожиданностью. Он и сам подумывал о чём-то подобном. «Здравый смысл и жизненная опытность», вспомнил он фразу из какого-то древнего романа – и добавил от себя: делают человека искушённым психологом-практиком.
Однако на показательную кару ещё надо было решиться. Прецедентов не имелось, всегда удавалось остаться в рамках гуманизма – и ему, Даниле И.Шмидту-Павленко, и другим прогрессорам, посланным Землёй на многие и многие планеты, несущим свет для двоюродных братьев по разуму.
А может быть, это тоже – гуманизм? Что менее гуманно – выжечь одну деревню, одно племя квазиразумных скотов, или улететь, оставив их в дикости? Кстати, такого прецедента – улететь – тоже не существовало.
Командир, потягивая коньяк, стал в сотый раз перебирать в памяти их действия здесь.
Вот, встав на планетостационарную орбиту, они увидели очаг цивилизации. Вот они сначала обрадовались довольно высокому уровню её развития, а потом поразились невиданному ещё никакими прогрессорами варварству. Вот – обнаружили среди этих зверей разрозненную, но несомненную группу… тоже зверей, но немного, буквально на волосок, более… человечных, что ли, во всяком случае, не таких зверских. Вот, скрытно десантировавшись, Иваницкий спас от неминуемого жертвоприношения потенциального лидера этой группы, мягко, но точно подтолкнул его к тому, чтобы стать лидером реальным, и благополучно вернулся на орбиту. Вот – они с изумлением увидели животную ярость толп, обращённую на группу спасённого лидера. Вот – попытались припугнуть эту массу, использовав её невероятную суеверность. Надо признать, получилось не очень чисто: без жертв не обошлось, в том числе среди детёнышей.
Вот они дождались окончательного сплочения группы и её изгнания из очага цивилизации, так обманувшего их ожидания. Вот, обеспокоенные тем, что группа двинулась в направлении, не обещающем ничего, кроме голодной смерти, они сначала сбросили на её пути много тонн синтетического питательного порошка, а затем спустили к самой поверхности дистанционно управляемый аппарат на реактивной тяге и повели группу за ним, к тем местам, где можно было прокормиться.
Вот они рассеяли погоню за группой и помогли изгнанникам перебраться через мощную водную преграду.
Вот Иваницкий забил тревогу – группа неуклонно оскотинивалась. Вот он, командир, приказал вывести беглецов в пустынное место у подножия невысокой горы, десантировался вместе с Фёдором на эту гору, с помощью направленного излучения заставил лидера подняться к ним и говорил с лидером на понятном тому языке.
Что же вы, твари тупые, делаете? – вопрошал он. Я же ведь на вас надеюсь, я же вас выбрал, а не кого-нибудь другого! А вы? Скоты вы неблагодарные! Слушай меня, говорил Шмидт-Павленко лежавшему мордой в землю лидеру. Вот тебе закон:
– слушайся меня, я сильнее всех и умнее всех;
– кстати, лишнего про меня не болтай;
– сам дурака не валяй всё время и обалдуям своим не позволяй – работайте, балбесы, а отдыхайте только изредка, хотяи регулярно. Вот с завтрашнего дня и начните. Но не злоупотребляйте бездельем, смотри мне!
– стариков своих не обижайте – сами стариками станете, над вами также издеваться будут, понравится вам?
– немедленно прекратить убивать друг друга по пустякам!
– немедленно прекратить беспорядочно спариваться! Вы что, павианы?!
– немедленно прекратить тырить друг у друга всё, что плохо лежит!
– заткни пасти своим холуям, которые прямо жить не могут без того, чтобы настучать тебе друг на друга!
– запрещаю даже думать о том, чтобы отбирать друг друга даже последнее гавно!
– а уж не гавно тем более!!!
Под конец командир не на шутку распалился, но потом Иваницкий сказал ему, что на лидера именно это произвело огромное впечатление. Даже я, сказал ксенопсихолог, слегка оробел. Грозен ты был, Данила Иоганныч!
Уже отпустив было лидера, Шмидт-Павленко окликнул его и добавил:
– Да, и ещё: прекратите жрать этих… которые визжат. Что? Мало ли что вкусные? У них паразиты, вы все от них передохнете! Впрочем, этого тебе не понять. В общем, они грязные, их жрать запрещаю. И прекратите в жопу жахаться!!! Как почему?! Нельзя и всё!!! И этих… с рогом, этих тоже жахать запрещаю. Нет, ни в пизду нельзя, ни в жопу! Понял, недоумок? Всё, пошёл!
Ну что ж, думал командир, вспоминая всё это, результаты-то были. Лидер своим всё рассказал, и первое время все боялись. Но не долго. Ещё не дойдя до предназначенных для них мест, они опять стали скандалить, драться, воровать, совокупляться как попало и с кем попало. А уж придя на новую родину и освоившись на ней, вообще обнаглели и пустились во все тяжкие.
И ничего не помогало.
Командир принял решение. Он перестал раскачиваться в кресле, открыл глаза и поставил бокал на столик.
– Значит, так. Нелегко, но надо. Возражений не приму. Ответственность беру на себя. Сжигаем деревню – как ты сказал, Федя? – к ебеней матери. Нет, две деревни. Анн-Софи, молчать! Потом десантируемся. Все, кроме женщины. Маскируемся под местных и разъясняем, за что сожгли. Ксенопсихолог, проинструктировать экипаж на предмет методики проведения разъяснительной работы. Операцию назначаю на завтра. Всё.
Шмидт-Павленко налил себе ещё коньяку и сделал хороший глоток.
Экипаж помолчал, переваривая услышанное.
– Иоганныч, а если не поможет? – спросил Мбанга. – Может, тогда еще пару деревень раздолбаем?
В его голосе слышалась некоторая надежда.
– Нет, – ответил командир. – Если не поможет, сделаем по-другому. Высадим… ну, кого – Иваницкого, больше некого. Будет ходить и учить этих скотов уму-разуму. Тут, конечно, хорошо бы поярче воздействовать… Слушай, Фёдор ты мой Петрович, придётся тебе помучиться – за них, за их будущее. И во имя нашего успеха. Общего успеха всех разумных. Потом-то я тебя вытащу, а доктор вот вылечит. Вылечишь, Анн-Софи? Вот видишь, вылечит. Так что ты, Федя, подготовься как следует. Да не расстраивайся раньше времени, может, ещё и не понадобится…