Хренопотам : Деревня 4.

Деревня , Деревня 2, Деревня 3
***
… Любой осенний вечер наполнен ожиданием зимы.
Это только кажется, что природа еще цепляется за уходящее лето – на самом деле, уставшая от бесчисленных летних мутаций, она тоже ждет зиму – когда на полгода почти все живое впадает в оцепенение. Даже елки, чьи лапы обездвижены грузом микросугробов, перестают быть одними из самых свирепых хищников средней полосы России.
Лето – в эти две недели, бабье, – еще пытается отстоять свои позиции, еще вовсю заливаются птицы, еще радует глаз буйная лесная зелень – но и в ней уже встречаются прожилки желтого с красным.
И нет-нет, да пахнет холодом еще далекого, но стремительно растущего Ярославского ледника.
В один из теплых осенних августовских дней весь окружающий мир располагает к размышлениям, воспоминаниям, лирике, ностальгии, философии …
Так, например, Казах вспоминал, когда последний раз его автомат был переведен на стрельбу очередями. Наверное, тогда, под Самарой, когда Руслан и Таня переправлялись через Волгу на большом плоту, который они вязали чуть ли не две недели. И когда дальше поехал один Руслан. Вспомнился чудом уцелевший подвал продуктового магазина, в котором он прожил почти месяц, прежде чем с фанатичной настойчивостью тупо продолжить путь, некогда начатый пятерыми.
Чугункин думал о Родине. После долгих лет, проведенных посреди превратившейся в океан Европы, он наконец-то оказался в России. Чугункин часто думал о возвращении, в шутку говоря, что надо ехать умирать к родным местам. Какая в этой шутке доля шутки? И не для того ли он преодолел две тысячи километров, чтобы действительно умереть? Только сейчас, оказавшись на родной большой земле, он явственно ощутил свою жажду жизни.
Сантехник думал о том, какое же, все-таки, дерьмо, эта М-16. Рядом с СВД просто не лежала. Вообще, этот пендосский самострел ни в одной номинации не выдерживает никакой критики. Как же, наверное, должно быть обидно тем людям, чьи кишки оказались развороченными пулей из этой поебени. Потому что при всей своей отстойности на расстоянии нескольких метров убойная сила этой херни достаточна, чтобы не питать никаких иллюзий.
Какащенко размышлял о том, что погнало его с ставшего уже родным острова в неизвестность. Большую часть времени он проводил тогда, выпаривая соленую морскую воду до состояния пресной питьевой. Было ли ему там комфортно? Стал ли в прямом смысле слова свалившийся с неба вертолет спасением или проклятием? О том, что из-за прибывающей воды площадь островка медленно, но неумолимо сокращалась, думать почему-то не хотелось.
Лютый думал о том, сколько неприятностей несут в себе разного рода случайные звуки. Бывают такие ситуации, когда не вовремя хрустнувшая ветка или дальний раскат грома могут привести к трагедии. Причем к глупой и смешной трагедии, если трагедия вообще может быть смешной. Он пытался вспомнить какой-нибудь такой случай, но кроме глобального пиздеца, фактически уничтожившего человеческую цивилизацию, на ум ничего не шло.
Шырвинтъ вспоминал времена «до» и в очередной раз прощался с ними. Суетливость мегаполисов, так раздражавшая его когда-то, после стольких лет представлялась милой и родной. Он так и не привык к изменившемуся миру и невыносимо скучал по городской жизни. По супермаркетам и телевидению. По автомобилям и метро. По будням и выходным.
Самогонщик думал о свёкле. Осенью вся деревенская молодежь поступала в полное распоряжение Самогонщика. Они посменно дежурили на огородах и смотрели во все глаза, ловя момент, когда созревшая свёкла начнет расползаться с грядок. Один из мелких современных парадоксов – из неспелого овоща сахар получится плохой, а спелый пойди еще догони. Переспелый же просто лопнет, разбрызгивая семена на несколько квадратных метров вокруг. Самое обидное, что некому из молодых передать все секреты перегонки.
Гавноарх думал о том, когда же Новостройка (который, к слову сказать, не думал ни о чем, ибо мешком висел на его плече. Молодой организм еще боролся с еловым ядом, но битва была проиграна еще в момент ее начала) успел так отожраться и стать таким тяжелым. Продовольствия в избытке на памяти ГА не было никогда. Он, конечно, слышал, что полумертвое тело всегда тяжелее живого, но полностью прочувствовал это только сейчас.
Глеб Пелоткин думал о том, что это – уже третья охота в его жизни. Походов через пять ему могли бы выдать оружие. Грозное огнестрельное оружие, а не этот лук, тетива которого сейчас так больно врезается в пальцы. Конечно, стрелять из пистолета или ружья было бы незачем – ибо запас стрел пополнить можно, а новым патронам взяться неоткуда, но ведь Глеб смог бы продефилировать по деревне под восхищенные взгляды девчонок! Юноша десятки раз представлял себе этот момент, и душа его всегда пела. Вот только наступит ли этот момент когда-нибудь?
… А Фуфоль думала, что все мужики – долбоебы, и что сейчас они все друг друга перестреляют. И ей достанется. И что надо что-то делать, но что именно – она не знала, так как очень боялась. И наблюдала за происходящим из-за широкой спины Какащенко.
***
В единственном деревянном доме Деревни располагалась гордость Голема – установка по очистке воды. К ней он не подпускал никого, кроме Просекоса и Самогонщика, а молодежи строго-настрого запретил даже приближаться к дому.
Однако, больше копье бросать было некуда, и Хренопотам, разрисовав глухую стену избы стилизованными изображениями разных животных, привыкал к перчатке.
С перчаткой действительно было лучше, жгут уже не врезался в ладонь, но рука чувствовала легкую скованность и несвободу, и Хренопотам приучал ее к новым ощущениям.
- Я был номинантом Пулитцеровской премии! – важно сказал сидящий на земле Белкин.
Хренопотам покопался в карманах и кинул номинанту карамельку. Белкин поймал ее, кинул в рот, не разворачивая обертки, и бодро захрустел.
- Белкин, бля. Соси! – добродушно посоветовал Хренопотам.
Белкин злобно ощерился.
- Мою книгу перевели на пятнадцать языков! – глядя исподлобья, угрожающе прошипел он.
Хренопотам вздохнул и снова полез в карман, извлекая оттуда маленький серебряный колокольчик, найденный им в лесу на прошлой неделе.
- Дааай! - потянул руки Белкин и обиженно засопел, перейдя в готовность немедленно разреветься.
Хренопотам пожал плечами и кинул Белкину колокольчик. Некоторое время известный писатель, радостно визжа, забавлялся с колокольчиком. Потом взгляд его сфокусировался и он сказал:
- Что ты все палку кидаешь? Пошел бы лучше девчонке какой-нибудь палку кинул.
- А чо, мысль, – ответил Хренопотам и почесал яйца.
- Всю деревню уже переебал? – поинтересовался Белкин.
- Неее, – раздосадовано протянул Хренопотам.
Одно время Хренопотам на любое приветствие со стороны лица женского пола отвечал кратко и ёмко: «Привет. Ебацца будем?». Однако, после того, как ему пришлось полдня убегать и прятаться от обрадовавшейся бабушки Стори, юноша стал рассчетливее и хитрее, задавая ключевой вопрос только после второй, а то и после третьей фразы разговора.
- Мое лицо украшало обложку «Плейбоя»! – гордо сказал Белкин.
Хренопотам махнул рукой. Периоды просветления у Белкина заканчивались столь же внезапно, как и начинались.
- У меня контракт с шестью издательствами! – заявил Белкин и громко пукнул.
- Везет, - насмешливо ответил Хренопотам, понятия не имеющий, что такое «контракт» и что такое «издательство».
- Я – Кот!!!! Мяяяяяу!!! – заорал Белкин, и, причудливо изогнувшись, принялся вылизывать свои яйца.
- Йа тваи книшки ничитал патамушта там говно. – неожиданно раздался редко звучащий в Деревне голос.
Старик Йобаный Папугай или просто Йопег ушел из Деревни несколько лет назад, объявив что «Фсе казълы» и он теперь в «апазицеи». Где он жил, и как вообще выживал – оставалось загадкой. Однако, видимо вообразив себя Селдоном из азимовского «Фонда», он периодически приходил в Деревню, усаживался на центральной площади и начинал вещать, даже не обращая внимания, слушают ли его. А его то слушали, то нет, ибо всем давно надоело отделять зерна от плевел.
- Я – Великий Писатель!! – взвился Белкин. – Я – Поэт!!!
- Хехе, - ответил Йопег
- Рррргаф! – подтвердил карликовый пинчер Йопега по кличке Остральный Боланс.
Белкин заплакал.
- И ты, Хрен, казъол. – сказал Йопег.
- Ага, - весело ответил Хренопотам.
- Пайду саабщю што фсе казълы, - сказал Йопег и направился в сторону площади. Хренопотам проводил его взглядом.
***
… Небо смотрело на Землю объективами камер «Фобоса».
Небу что-то не нравилось, и оно хмурилось, закручиваясь над Сибирью в исполинский циклон.
Небо плакало дождем над Австралией.
Небо лучисто улыбалось над Бразилией и над Центральной Россией.
Небо с холодной отрешенностью наблюдало за тем, как, в вечных любви и стремлении к противоположной стихии, вода четырнадцатиметровых волн бросается на тихоокеанское побережье Северной Америки, попутно уничтожая около двух процентов выжившего человечества.
Два десятка уцелевших спутников, аппаратура в которых оказалась крепче и выносливее своего же срока годности, висели на почтительном расстоянии от сошедшей с ума планеты.
Продолжая послушно исполнять заложенные в них еще в прошлую эпоху программы.
В том числе и передавая сигналы ноутбуку Кыся.
В итоге, небо смотрело на Кыся с экрана монитора. Кысь смотрел на небо, пытаясь предугадать его будущие причуды.
Прогноз погоды – шаманское священнодействие.
А какое шаманство без бубна?
А кто стучит в разного рода драмсы лучше Райдера?
И, пока Кысь целиком погрузился в размышления, Райдер хреначил какие-то одному ему известные ритмы.
Незаметно бежали секунды, складываясь в минуты – для кого-то первые в жизни, для кого-то последние …
Кысь вынырнул из транса и захлопнул ноутбук.
Райдер отложил палочки.
Завтра будет хорошая погода.
Кысь давно разучился ошибаться.