Коtt : Хождения к истокам

Коля Сомов ввалился в тошниловку с символичным названием «Вечный зов» около одиннадцати вечера. Расплескав остатки пива, я неуклюжим движением руки попытался подозвать моего давнего друга, невероятно талантливого рассказчика и не менее талантливого собутыльника. Он моментально отреагировал, и медвежьей походкой, задевая соседние столики и разбрасывая бесконечные извинения возмущенным посетителям, приблизился ко мне.
- Здрав будь, боярин,- протянул извечно дрожащую руку Сомов.

Это был сорока двух летний юноша, худощавый, среднего роста с взбесившейся шевелюрой, недельной щетиной и неизменной «Беломориной» в пожелтевших зубах. После окончания филологического факультета МГУ, Сомов работал обозревателем в газете. Писал довольно неплохие статьи и рецензии, публиковал собственные стихотворения и помогал начинающим поэтам. Но проработал он там недолго, выгнали за пьянку и систематические прогулы. После он пытался заняться бизнесом, но безуспешно. Торговал на рынке, работал дворником и грузчиком в магазине. Сейчас, насколько я знаю, он сторожит детский сад, и попутно работает внештатным корреспондентом в местной газетенке. Если бы не его брат, частный предприниматель, который помогал ему финансами, то Сомов бы давно, как говорится, «дал дуба». Коля был женат, не поверите, пять раз! Но к, сожалению, нет на свете такой женщины, которая смогла бы ужиться с этим милым, но невыносимым субъектом. Дело в том, что Сомов совершенно не приспособлен к реальной жизни. Все материальное для него – пугающе и чуждо. Он живет какой – то мечтой неведомой никому. Его часто обманывают в магазинах, колотит за пьяные выходки сосед – десантник. Он постоянно попадает в нелепые ситуации и невероятные истории.

- Приветствую тебя, бездарный бумагомаратель,- пошутил я и пожал его вспотевшую ладонь.
Сомов шумно выдохнув, тем самым обдав меня тошнотворным запахом перегара, плюхнулся на стул.
-Саныч, может выпьем наконец,- сказал он, окинув взглядом прокуренную забегаловку,- а то все нормальные, а я почти трезвый. Непорядок!
- Можно,- среагировал я и полез в карман за бумажником.
- Отставить! – вдруг вскрикнул Коля,- плачу сегодня я. Я немного бабками разжился.

На мгновение оставив меня, он вернулся с двумя бутылками водки и рюмками, а совершив повторный рейс, принес две кружки пива и тарелку соленых огурцов.
- Угащувайся, друг мой, - сел за столик Коля и разлил по первой.
За соседним столиком два изрядно подпивших мужичка, обнявшись и перебивая друг друга, вели философскую беседу:

Первый: Круглов, бля, прораб наш, говорит: «какого хуя, ты инструмент на проходной оставил? Его спиздили.» С зарплаты ведь, гнида, вычтет.
Второй: Воот… когда, говорит, ты кончишь шлюх разных в квартиру таскать, сволочь…
Первый: … а пропал – то молоток, стамеска, рашпиль да полотна, блядь, от ножовки…
Второй: … а мне хули, жены – то нет и детей тоже, говорю ему, почему бы и не таскать, это че, бля, преступление?! Если преступление, зови ментов, пусть протокол составляют...
Первый: И сказал же, на пять минут по нужде отлучусь, так нет, вахтерша полуебнутая ебало разинула, вот и увели инструмент, а мне плати …
Второй: Я че, бля, не человек, штоль?! Имею полное, на хуй, право.

И все в этом духе. Позже эти философы охрипшими голосами запели «шумел камыш».

- Ну, - поднял рюмку Сомов, - за встречу!
- Чтоб не последняя, - звонко чокнулся я.
Выпили, закусили огурцами и синхронно закурили.
В забегаловку ввалилась компания малолетних балбесов. Они наскребли какую – то мелочь, взяли бутылку и уселись неподалеку.
- Давай – ка выпьем,- Коля определил нам еще по сто пятьдесят,- сейчас я тебе, Саныч, одну грустную хохму выдам.

Выпили на сей раз без тостов.

- Вот, помню, было мне лет как тем пацанятам,- Коля мотнул взлохмаченной головой в сторону балбесов, - мама ушла на работу в ночную смену, короче, сидел я дома один , тосковал и читал любимого Купера. Так я скоротал день. И все бы нечего, если б поздно вечером не позвонила моя герла и не сообщила, что скоро заявится ко мне. Я забросил Купера, оделся, помылся, сижу жду. Раздается звонок. Я на крыльях любви лечу к входной двери и вот облом! Дверь естественно заперта, а на гвоздике, где обычно висят ключи, прикреплен клочок бумаги. Я разворачиваю бумагу и вижу торопливый мамин подчерк: «сынок, я тебя заперла и ключ унесла с собой, не обижайся, так надо. Ужинай и ложись спать. Буду завтра в семь». Вот невезуха то! Таня, говорю я ей, подожди пару секунд, я ключи поищу. А сам думаю как мне быть. С балкона прыгать не хочется, все таки четвертый этаж. Надыбал, значит, я кусок проволоки и как опытный домушник пытаюсь дверь открыть. Нечего естественно не выходит. А Танюха нервничает, что, говорит, как долго копаешься. Я объяснил ситуацию. На мое удивления Танька находчивой оказалась. Тут, говорит, замок можно запросто изнутри вытащить, стоит лишь болты открутить. Бегу за отверткой и благополучно снимаю замок. Но, вот неудача. Замок то я снял и теперь в двери сияла дыра, но дверь оказалась и на верхний замок закрыта! Ключей от замка у меня не было и в помине и снять его нереально. Мать сроду его не закрывала а тут, как назло, решила закрыть. Вобщем некоторое время мы общались с ней сквозь эту дыру. Она несла какую- то сумбурщину, а я делал вид что слушал и даже задавал попутные вопросы. По ее разговору я понял, что она была слегка пьяна.
Вспомнился мне граф Монтекристо. Вскормленный в неволе, блин.
И тут Таньке моей приходит в голову безумная мысль. Честно говоря, не ожидал от нее такого. Давай, говорит, ты свою елдень сквозь дверь просунешь и скромненько так добавила: и сделаем Это. Я, признаться, растерялся, но секунду поразмыслив, согласился. Идиот.

Коля замолчал.

- Ну,- смотрел я на него в предвкушении дальнейших событий.
Коля разлил водку и вполголоса произнес:
- Все беды от баб, - он взял стопку,- а прав был Шекспир: «о женщины, ничтожество вам имя!»- за Уильяма, нашего, понимаете, э-э-э Шекспира.
Мы выпили, и на сей раз сделали по большому глотку пива вдогонку.
Коля громко рыгнул и продолжил.

- Процесс идет, я балдею и восхищаюсь танюхиной находчивостью и бесшабашностью. Все это мне напоминало скорее сюжет какой ни будь глупой комедии, чем реальную жизнь. И вот уже близится апофеоз и я почти готов извергнуться в чару плодородия… Но тут Танька отстраняется и замолкает. Ну, думаю, не иначе как ноги затекли. Вот дура то! И это в самый ответственный, можно сказать судьбоносный момент. Так и стою с торчащим из двери хреном. Жду. Я терпеливый по натуре. Послышался какой – то шорох, затем Танюха ( ну это я думал что Танюха) хватает меня за головку и начинает потихоньку так оттягивать кожу. Потом резкая боль, мужской голос, смешки и топот. Я понимаю, что это ни хера не Танька.
«Блядь!, кричу я в бешенстве, вы что творите, суки!»
Забегая наперед, скажу, что флейту мою какой – то говнюк спицей проткнул. Превозмогая боль, стою я как дурак и думаю что делать. Кричать во всю глотку, чтоб проснулись соседи и высвободили
меня - стыдно. Представь себе что они подумают об отличнике и примерном мальчике Коле Сомове. Стоять так всю ночь, ожидая приход матушки, тоже как то не с руки, и потом как я объясню ей как я оказался в таком трепетном положении. До телефона не дотянуться, слишком уж далеко он.
Не знаю сколько я так простоял размышляя о смысле жизни и проклиная себя за тупость, но мне показалось что я медленно но верно лишаюсь рассудка. Я вполголоса пел матерные частушки, самому себе декламировал детские стишки, пытался ногтями расковырять дверь, стал выдирать по волоску из своей головы.
Но тут я услышал, что кто – то поднимается по лестнице. Мое сердце замерло. «Кто бы вы ни были, взмолился я, помогите мне, пожалуйста.» Я почувствовал прикосновение чьей - то руки. И что бы ты думал, меня спасли? Как бы не лыжи! Дьявольская рука принялась крутить спицу и я был вынужден как акробат крутиться вместе с ней. Сначала я растопырился как мог, уперся руками и ногами в стены, а затем и вовсе оказался в положении вниз головой. И этот гад, громко смеясь, свалил. В этот момент я проклинал что родился на свет. Совсем весело! Если я конечно и протяну до утра, то придет маман и увидит снаружи проткнутый пипир своего отрока, а с другой стороны и самого отрока стоящего вниз башкой. Картина, блин! Сальвадор Дали умывается. Не знаю сколько я простоял в таком положении, рассудок у меня был затуманен…
Но все таки есть бог на свете, потому что на мое счастье ко мне решил заглянуть подвыпивший товарищ, он то меня и освободил. Долго потом мне пришлось ему проставляться, чтобы он не трещал на право на лево. После я порвал с Танькой, впрочем, вру, она сама сбежала. Вот такая вот история.

Не знаю врал он или нет, но расскажи мне все это кто ни будь другой, я бы в жизни не поверил. Но это был Коля. Коля Сомов. И этим все сказано.
Мы допили бутылку и уже ополовинили вторую. Набравшихся в ноль философов – певунов уже выносили вершители судеб в погонах , и выносили их почему-то ногами вперед.
Я тоже не отставал от коллектива и прилично «закосел». Перед глазами радикально изменилась картина происходящего. Если вначале вечера я чувствовал онтологическую отчужденность от здешней публики, то теперь я был готов расцеловать любого. Все стало родным и светлым. Мне непременно захотелось сыграть на гармони и затянуть что ни будь русское народное.
Одному Сомову было все нипочем. Трезвый взгляд, ясный ум. Пьянел он также неожиданно как и трезвел. Пока он мужественно сохранял относительную трезвость.
Сомов предложил мне выйти на улицу просвежиться, я с радостью согласился.
- Борь, - крикнул он бармену, - скажи чтоб не занимали, мы сейчас вернемся.
Боря кивнул.
Да, собственно говоря , наши нагретые места и занимать – то было некому. Помимо нас в тошниловке было от силы человек пять.
Мы вышли на улицу.
Разрезая осенние лужи, пронеслось одинокое такси. Где –то вдалеке завыла сирена. Красно – синими цветами назойливо переливалась реклама какого – то пива. Город, уставший от суровых будней, дремал, сладко посапывая.
Я вставил в рот сигарету, Коля - любимый «Беломор».
Сентябрьский ветер шаловливо покачивал его кудри. Мы молча затягивались. Коля задумчиво смотрел в звездное небо, изредка сплевывая под ноги. Докурив, мы вернулись в бар. Я чуток протрезвел. Коля прошел в санузел и на обратном пути прихватил четвертину водки и нехитрой закуски. Ночь, судя по Колиному настрою, мы скоротаем в этом милом местечке. Благо, что завтра отсыпное воскресенье.
Водка больше не лезла, и я решил «опуститься» до пива. Коля, как я уже говорил, был талантливым собутыльником, поэтому уговаривать меня не стал и налил только в свою стопку.
После того как он выпил и глаза его стали непонятного цвета, сильно покраснело лицо, я понял, что Коле дало.

К четырем часам Сомов вырубился прямо за столиком. В баре из посетителей кроме нас никого не было. Я подошел к бармену (тот смотрел TV и пил кофе) и попросил его вызвать такси. Тот принялся накручивать диск телефона. Я вернулся за столик и из горла допил остатки водки, дабы зря не пропадала.
С трудом дотащив Колю до такси, я пробормотал свой адрес усатому водителю, водрузил тело Сомова на заднее сиденье, а сам плюхнулся рядом с таксистом.
- Двести,- рявкнул усатый.
- Погнали,- протянул ему деньги я. Затем повернулся к спящему Николаю и проговорил:
-У меня сегодня ночуешь.
Коля заворочался и что то промычал в ответ .

Проснувшись, я взглянул на часы. Было половина третьего дня. Из кухни доносился звон кастрюль.
-«Странно,- подумал я,- жена – то в командировке».
Любопытство заставило меня подняться с кровати и пройти на кухню.
На кухне помимо прочего я обнаружил две бутылки столичной, четыре балтийского пива и Колю, стоящего у газовой плиты в трусах и фартуке. На плите что – то закипало. Пленительно пахло жареным мясом.
- Слухай, - деловито сказал Сомов,- где у тебя крышка от этой кастрюли?
- В нижнем шкафчике посмотри,- хрипло проговорил я, опустился на табурет и, одним махом открыв бутылку пива, сделал жадный глоток.
- Нашел!- вскликнул Сомов и закрыл кастрюлю с варевом.
- Пойду умоюсь,- бросил я.
Обычно с утра, да если еще и с бодуна великого, я не особо разговорчив.
В ванной, стараясь не смотреться в зеркало, я умылся ледяной водой и вычистил зубы. Когда я вернулся на кухню, меня ждала тарелка картошки пюре с отбивным мясом, стопка водки и бутылка пива.
-Садись,- по-хозяйски распорядился Коля.
-С опохмелом?
-С опохмелом!
Мы принялись за еду.
-М-м-м,- жевал я мясо,- обалдеть можно! Ты где так, Колян, готовить- то научился?
-Да жизнь заставит – еще и не тому научишься, любезный.
В перерывах между едой мы обменивались рациональными мыслями и предложениями:
-С опохмелом?
-С опохмелом!
Едим.
-С опохмелом?
-С опохмелом!
Едим.
-С опохмелом?
-С опохмелом!
После того как с трапезой было покончено, Коля сгреб тарелки и отправил их в раковину. Выпуская тонкие струйки сигаретного дыма, мы махнули еще по одной.
- Ну –с, какие планы на сегодня?- спросил меня Коля,- продолжим культурно- развлекательную программу?!
-Вообще – то мне на работу завтра,- робко заметил я.
- Ну ведь завтра только завтра, сегодня –то воскресенье,- говорил захмелевший Коля.
И вновь засверкали стопки. И понесла нас нелегкая в цитадель пьянства и разгула.
Открылась очередная дискуссия.
-…когда работаешь со словом ,- парировал Коля,- привыкаешь не доверять высоким выражениям и красным словцам, а напротив веришь в грубое, жесткое наречие. Тут я солидарен с Томпсоном, кстати моим коллегой… Сказать можно что угодно, важно создать неразрушимый фундамент своих слов! …кто ясно мыслит, тот ясно излагает…
… вот ты говоришь гармония, гармония, -продолжал он,- А я по-твоему гармоничный человек, живу ли я в гармонии с этим миром? Нет, отвечу я тебе. Я в поисках нового образа, новой метафизики, новой жизни если хочешь… Все материальное для меня чуждо и непонятно. Я не могу понять как это человек может жить по какому –то клише. Вот составил себе план: карьера, семья, дом, рыбалка и все. Разве это жизнь! Обидно мне, что с возрастом человек теряет юношеский авантюризм, превращается в социальный автомат. И ты, Саныч, уже не тот. Ты вспомни школу, институт, вот где была жизнь. Короткая, но жизнь! Разве плохо нам было, страдали мы как сейчас?! Один раз ведь живем, елки – палки! Так давайте скинем с себя тяжкие оковы, обратимся к истокам! Будем ходить голыми никого не стесняясь и не кого не осуждая. Давайте же любить друг друга, в конце – то концов! К чему эти убийства и насилие! Мы давно забыли, что все мы братья, божьи дети. Зачем нам братоубийства!
На кой нам зависть! Все в мире условно. Чему завидовать? Все мы равны. Это игра. Но в наше тяжкое время это игра на выживание.

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отговорить Колю пойти на улицу голышом и «сеять добро на право – на лево». Вышли все- таки в одежде.
Для начала было решено покататься на электричках и непременно зайцем. Уж не помню сколько мы выпили по дороге, помню лишь суровые взгляды контролеров и себя с Колей, сбегающих от них через открытую форточку. Запомнилось и название станции где мы сошли: «Угробово», веселенькое, надо заметить, названице. Помню сельский «самопляс», отель «конюшня», говно, сладко воняющих доярок, участкового и бесконечные Колины выкрики: «люди, опомнитесь, хватит поедать друг друга, вернитесь к истокам!».
Затем Коля предложил вернуться в, как он выразился, «городской склеп».
По приезду в город Коля сказал:
- Если мы собрались что –то менять, начинать нужно с малого.
И юркнул в первый попавшийся подъезд. Я проследовал за ним.
- Жди меня на первом этаже, - проговорил он и загрузился в лифт.
Я ждал минут десять. Любопытство перемежевывалось с беспокойством.
Через некоторое время дверь лифта распахнулась и моему взору предстал этот ходок к истокам. Стоял он вниз головой.
- Ты чего?- опешил я.
-Да так, - он вернулся в исходную позицию,- всегда хотел попробовать. Люди привыкли ездить на лифте на ногах, а я отныне буду ездить только на руках. Потому что ощущения гораздо острее.
-Теперь помчали к нашей школе, - Коля был неугомонен.
- Зачем?
-Пошли, пошли, узнаешь.
Пришли к родной школе. Время было позднее, поэтому учеников в школе не наблюдалось.
- Помнишь ту стерву биологиню, которая мне трояк влепила?- спросил он.
-Ну.
-Вон ее кабинет.
-И что?
Он схватил обломок кирпича и швырнул в окно:
-А вот что!!!!!!!!!
Зазвенели стекла, сработала сигнализация.
-А теперь, ноги.
И мы, два великовозрастных дядьки, убегали прочь как нашкодившие дети.
-Через дворы погнали,- кричал на ходу Коля.
Потом мы пили из горла портвейн, карабкались на деревья близ женского общежития и подсматривали за переодевающимися девушками, забегали в подъезды, звонили в квартиры и тут же убегали, за что и получили хороших люлей. Принимали душ в городском фонтане, выплачивали штраф за нарушение общественного порядка, ночевали в вытрезвителе, аскали в переходах с длинноволосыми неформалами. Вспомнив былые обиды со стороны учителей, выбили еще пору окон в родимой школе, читали матерные стишки у памятника Ленину…

P.S.
С тех пор прошло немало лет. Я вынужден был уехать за границу . Коля остался на родине, тщетны были мои попытки уговорить его поехать со мной.
-Здесь мой дом,- гордо ответил он и ушел.
Месяца два он упорно не хотел со мной видеться. Встречая меня на улице, отводил глаза в сторону, переходил на противоположную сторону тротуара, на звонки не отвечал.
Но перед самым уездом, позвонил. Звонок раздался в тот самый момент, когда я, собрав чемоданы, выходил из квартиры.
Он примчался в аэропорт. Мы обнялись и он протянул мне сверток.
-Что это?- спросил его я.
-Водка,- ответил он и заговорщицки подмигнул,- здесь три бутылки. Наша любимая за сто тридцать пять рэ. Выпей ее на чужбине когда совсем плохо станет, вспомни обо мне. Выпей за здравие!!!
- Нельзя, ты же знаешь, на таможне не пропустят,- сказал я.
- Договоришься как ни будь. Держи.
Он крепко пожал мою ладонь. Я заметил, что у него слезились глаза.
- Прощай,- чуть слышно сказал Коля и быстро зашагал к выходу.

Какое –то время мы переписывались с ним. Из писем я узнал, что он снова женился, получил штат в той самой газете. Говорил, что закончил роман и обещал прислать его бандеролем. Часто вспоминал наши бурные похождения и в красках описывал умопомрачительные события, которые происходили с ним.
С течением времени я все реже и реже ему отвечал, а потом и вовсе переписка наша оборвалась. Лишь изредка я звонил ему, для того чтобы поздравить с очередным праздником.
И вот сегодня я получил письмо от его жены с известием о Колиной кончине.
На ватных ногах я прошел к бару, достал Колин подарок, «тот самый за сто тридцать пять рэ», налил полный стакан и выпил… за упокой.
И. Катков.