Цезарий Мудянников : Телогреечка

Было чуть за полночь. Я сел в троллейбус, который согласно бортовому номеру должен был отвезти меня на домой. Чуть согревшись я дыхнул перегаром на заиндевелое стекло и потерев обнаружил, что везёт он меня не туда. Оглянулся – в салоне я один.
- Шеф! Разворачивай! Мне на Волочаевскую!
- На часы глянь. В парк едем. – шефом была баба чуть за сорок с уставшими чёрными глазами. Я прислонился в кабине справа от неё спиной к лобовому стеклу.
- В парк культуры и отдыха? Мне домой надо. Чо мне в парке делать?
- В трамвайно- троллейбусный. Тебя выпустить? – не оценила она юмора.
Выходить на звонкий мороз и пиздовать километра четыре позвякивая яйцами мне не хотелось. Такси не светило. В карманах ни хуя, кроме помятой пачки «Аэрофлота». А в кабине тепло... Даже жарко.... Блять!!! Сука!! Запахло палёной шерстью и синтетикой. Вскочив я обнаружил, что моё демисезонное польское пальто на уровне жопы насквозь прожжено теной, обогревающей кабину и не дающей индеветь лобовым стрекозиным троллейбусным стёклам. Толстый Wrangler –овский коттон устоял и 200 рублей (цены на джинсы в начале 80-тых) не превратились в дым. Но лайбами я мог теперь выёбываться через отвисшую как челюсть бегемота заднюю часть пальто. «Шеф» притормозила и открыла переднюю дверь. Сделано это было только для того, чтобы проветрить салон. Приглашения «на выход» от неё не последовало. К тому-же, где-то внизу живота зазудело и, ещё не отдавая себе отчёта, я понял - ХОЧУ.
Она критически оглядела меня и с чуть жалостной бабьей интонацией сказала: «Может ещё зашить можно?». Я представил, как я иду по коридорам института в зашитом на суровую нитку по линии ягодиц пальто. Пиздобратия оценит, конечно. Это было время, когда особым шиком считалось сочетание хороших джинс и обычной зэковской телогрейки. Отрыжки хиппизма семидесятых..... Я вдруг запел про себя:
Она в спецовочке, такой промасленной
Берет немыслимый, такой на ней
Две последующие строчки я пропел уже вслух, когда двери закрылись и троллейбус тронулся:
Ах, Надя – Наденька, мы б были счастливы
Куда же гонишь ты своих коней!
- С чегой то ты взял, что я Надя ? Меня Любой зовут.
Я чуть не сказал – А с чего ты взяла, что мы б были счастливы? - но вовремя ответил: «Я Саша».
- Тебе завтра на работу? Где работаешь?
- Учусь я.
- На кого?
- На врача.
- Ух, ты! На какого?
- Терапевтом буду.
Она взглянула с уважением. Троллейбус шёл на крейсерской скорости по пустынной, искрящей снежинками улице. Я достал аэрофлотину и присев уже на корточки рядом с ней закурил.
- А ты замужем?
- Вроде как - она чуть затянула ответ.
- Понятно.
- Чо тебе понятно?
- Ну... понятно, что ВРОДЕ.
- А сам то женат... или собираешься? – она не отводила глаз от дороги.
- Нет. Не до того. Диплом скоро, потом на три года загонят в район... потом... хрен его знает, что потом. – Я не мог оторвать взгляда от её колен и толстых обтянутых вязаными колготками икр. Аэрофлотина туманила голову и хотелось, что бы эта дорога никогда не кончалась. Но всё хорошее рано или поздно кончается. Мы проскочили в ворота ТТП и поехали вдоль ряда составленных в длиннющий поезд троллейбусов. Свернув от него направо, въехали в большой освещённый бокс и остановились открыв двери. Зашли какие-то тётки и не обращая на меня никакого внимания стали производить манипуляции с кассами и переговариваться с Любой. Я вышел на морозный воздух и одна из тёток проводила меня строгим взглядом. Только почувствовав холодок ниже пояса, я понял, что привлекло её внимание. Наконец, Люба вышла из троллейбуса облегчённо выдохнув.
- Ну! Какие планы, студент?
Я уставился на неё и спросил: «У тебя есть, куда пойти? Домой не хочется.»
Она помолчала и ладошкой показала идти за собой. В прокуреном холодном помещении вдоль стен стояли покорёженные железные шкафчики, сваренные из листового железа. Она открыла один из них и сняв свою короткую тёплую куртку надела пальто, хорошо облегавшее её не молодое, но привлекательное тело. Мне она протянула чёрную телогрейку, извлечённую из того же шкафчика. Не долго думая, я скинул пальто и засунул его в мусорный металлический бак с селёдочными головами и окурками.
- Ты что!? Его ещё зашить можно!
- Нет! Умерло, так умерло. – сказал я надевая телогрейку. В ней было гораздо уютней и теплей. Мы вышли из ворот ТТП и пошли к остановке.
- Я обычно на рабочем домой добираюсь после второй смены. Он в час идёт на промзону.
- Дома кто?
- Мать с сыном.
Сказано это было так, что не оставляло надежды быть приглашённым домой. Но чем больше я смотрел на неё, тем больше хотелось взвесить в ладонях её большую грудь и снять эти толстые вязанные колготки вместе с трусами. Она теоретически могла по возрасту быть моей матерью.. К двадцати трём годам у меня было достаточно скоротечных связей со сверстницами, которые я старался побыстрей свернуть, взяв своё.
Некоторые сворачивали отношения сами, и в этом случае я понимал, что что то во мне их не устраивало. Что именно.. я не заморачивался подобными вопросами, хотя уколы самолюбия были иногда чувствительны. Но вот эту ЖЕНЩИНУ! Я должен её отыметь!
Это нечто природное в чистом виде. Без примесей. Не эти суждения двигали мною. Это было что то внутри. Рыба идёт на нерест, не рассуждая о том, что ею движет.
Потом уже, на протяжении последующих без малого тридцати лет я часто вспоминал это, анализировал, сравнивал. Почему одних ебёшь как заводной? И чем больше – тем больше хочется. Они орут и спину царапают. И эти отношения ничто не может разрушить. Через годы встречаешь и с первого взгляда пробивает обоюдное понимание того, что друг от друга надо. И говорить ничего не надо. Только в промежутках между очередным раундом лежим и рассказываем про разводы, женитьбы-замужества, которые произошли за это время.
С другими ....... вялого приправишь и встаёшь с одним желанием – скорее уйти. И она не проявляет желания новой встречи. И теорийка последнее время на этот счёт появилась. Мол, на запах человек реагирует, который у каждого свой, как код генетический. Обоняние и не реагирует на него, а на подкорку всё равно идёт сигнал – это твоё (!) и..... «хуй – железо, пока горячо». И не важно при этом, какой возраст, внешность, образовательный уровень, занимаемая социальная ниша у того и другой. Просыпается первобытное - первородное. Вот и тогда в нас проснулось это. С третьими по разному, но первый и второй примеры - это две крайности.
Показался автобус. Она в упор посмотрела на меня и коротко сказала: «Поехали».
Через полчаса мы поднимались по лестнице блочной пятиэтажки на рабочей окраине нашего города. Дверь она открывала тихо – тихо. Через тёмный коридор мы наощупь прошли на кухню и зажгли свет, плотно прикрыв дверь. Она поставила чайник на плиту и тихо ушла в ванную. Слышны были только гул чайника и плескание воды в ванной. Я сел на скрипучий стул в углу. Через минут пять появилась Люба в домашнем халате. Выглядела она совсем по другому. В родных стенах человек сбрасывает с себя не только верхнюю одежду, но и ещё какую то оболочку. Становится самим собой.
Чай мы пить не стали. Она выключила газ и взяв меня за руку увела в свою комнату. Свет мы не зажигали. Уличный фонарь достаточно освещал всё внутри. Дверь мы закрыли на щеколду. Описывать, что потом происходило я не буду. Иначе это уже будет порнорассказ. Но такой интенсивной, вдохновенной и безудержной ебли у меня на то время не было ни с кем. Там было всё, что потом, в эпоху видео можно будет увидеть на порнокассетах. Ушёл я, когда уже забрезжил бледный рассвет. А телогреечка долго ещё согревала меня воспоминаниями. Её я хранил в гардеробе на плечиках, рядом со строгими костюмами и элегантными пальто, которыми обзавёлся позже.