Шэнпонзэ Настоящий : Лена-Дура

Никто кроме, пожалуй почтальонки Тёти Любы, не знал как её зовут на самом деле, не знали люди и её фамилии. Возраст её тоже можно было бы назвать тайной, если бы кто-нибудь им интересовался. Все звали её Лена-Дура.
Одевалась она простецки, но всегда опрятно. Всегда была причёсана и умыта. Пышные светлые волосы спадали на круглое румяное лицо олигофренки. Она всегда улыбалась, со всеми здоровалась. С ней тоже многие здоровались. Многие улыбались. Но чаще старались отвести взгляд – с пухлых улыбающихся губ зачастую капала слюна. Она была дурой. Олигофрения в стадии дебильности – это приговор.
Жила она, почему-то одна. Не в интернате, а в небольшом деревянном домике, который был её собственностью. Люди постарше вспоминали, что когда-то давно Лена-Дура жила с какой-то женщиной, то ли тёткой, то ли бабушкой, но ту давным-давно схоронили, и осталась Лена-Дура одна. По понятным причинам, Лена-Дура не работала, жила на пенсию по инвалидности. На неё она покупала чёрный хлеб, иногда – сыр, и всегда – мороженую мойву. Ела ли она эту мойву сама – неизвестно, но вот её единственный друг – огромный пушистый кот – ел точно. Это был замечательный кот. Какова была его кличка, никто не знал, да и была ли вообще. Лена-Дура при людях к нему никогда не обращалась, звала его только «кис-кис-кис». Соседи Лены-Дуры тихими вечерами иногда слышали, что она с кем-то разговаривает. По всей видимости, разговаривала она с котом. Кота знала вся округа, люди звали его просто и длинно: «Кот Лены-Дуры». Это звучало почти как дворянский титул. Окрестные ребятишки пробовали его кормить колбасой или мелкой рыбёшкой, что ловили на удочки в соседнем пруду, но кот никогда не у кого ничего не брал и на руки никому не давался. Такой вот был кот.
Однажды летним вечером группа пьяных отморозков лет пятнадцати-шестнадцати поймала кота Лены-Дуры. Кот вырывался, но не кричал. Он молча рвал когтями сначала рукава рубашки державшего его пацана, а потом и кожу. По всей видимости, этому пацану и пришло в голову повесить кота. Его повесили на ветке ивы с помощью капроновой верёвки, невесть откуда взявшейся у пьяной компашки. Умирал кот тоже молча. Умирал долго. Парни смеялись и тыкали в него горящими окурками. Кот дёргался, но молчал. Наконец он затих. Ещё три окурка были затушены о неподвижно висящее тельце. Кот не дёргался. Тогда компашка весело разбрелась по домам.
На утро Лена-Дура была первой, кто нашёл повешенного кота. Она полдня простояла около него, гладила. Она впервые в жизни не улыбалась. Ближе к вечеру Лена-Дура сняла кота с верёвки, взяла на руки, как младенца, и понесла домой.
Через десять дней после этого события соседи забеспокоились: Лены-Дуры никто ни разу с тех пор не видел. Вызвали участкового. Тот взял соседей в качестве понятых и вошёл в дом. Дверь была не заперта. В доме была чистота и порядок. Лена-Дура лежала на кровати в обнимку с протухшим трупом кота. Мёртвая…
Как установили врачи, она умерла на восьмой день от обезвоживания организма. В доме у неё были только кровать, старинный бельевой шкаф, ширма, вешалка для одежды, умывальник и более трёхсот картин в простых рамах, вполне профессионально написанных акварелью. На всех них был изображён кот.