sverhsistema : В ЗАБВЕНИИ ПОКОЙ….

Несколько дней назад врачи сказали, что мои провалы в памяти – это быстро развивающаяся амнезия. Они сказали, что совсем скоро я забуду всё и всех…

Сам для себя я решил, что это станет игрой. Я взял много фотографий близких мне людей, вырезал их и наклеил на бумагу, где написал всю нужную информацию. Об отце – кто он, когда родился, где учился, как познакомился с мамой, чем занимается сейчас, чего не любит. О матери – как я люблю ее, что она дарила мне в детстве, как живет сейчас, когда ушла от отца.
О сестре – почти ничего, только место работы и социальное положение. О любимой – почти все, что я мог вспомнить, почти все, что успел вспомнить.
Это досье на каждого я положил рядом с кроватью, на маленькую тумбу. Больше всего я боялся, что, проснувшись, уже не смогу вспомнить, потому фотографии лежали у исходной точки. Кроме этого я подписал почти все предметы в моей квартире, смешно сказать, но даже на унитаз я приклеил надпись «мой унитаз». Я сделал почти все в течение суток. А позже я стал думать, что могу не вспомнить, что делают с этим унитазом, для чего нужны лампы в доме, как открывать кран. Просто я совсем не знал чего мне ждать от собственной головы, и доктора ничем не могли меня утешить. А точнее, я просто игнорировал их, решил, что раз все так плохо, то хотя бы побуду в максимально комфортной обстановке, хоть какое-то время. И все же была одна вещь, от которой я не мог избавиться: я не переставал думать, как ЭТО случится? В какой момент я больше ничего и никого не вспомню? Сколько у меня в запасе времени? И что будет после?

Она пришла ко мне совсем рано, я еще спал. Открыла дверь своим ключом, вошла почти неслышно, тихо разделась и легла рядом. Я еще помнил, что она так часто делала, и что мне это так нравилось!
Потом она осторожно начала гладить меня, сначала руки – от плеча вниз до запястья, потом обратно. Дальше она легко обвела кончиком пальцев вокруг моего соска и легко его ущипнула. Я сделал вид, что начал просыпаться. На самом деле я слышал ее с того момента, как в двери повернулся ключ. Я боялся пошевелиться, чтоб не спугнуть ее. Все у меня замерло, и она поверила, что я еще сплю. Но разве я мог? Я лежал там, в кровати и впитывал в себя каждый шорох, который она производила, каждый ее звук, ее духи и тихое дыхание. Наверное, я все это забуду, и ужасней всего, что эти «мелочи» покинут меня в первую очередь. Думаю, что я буду помнить, что такое унитаз и что с ним делают, но уже не смогу воспроизвести в памяти эти касания и запах ее кожи.
- Ты что, плачешь?- прошептала она, испуганно отдернув руку.
Я молчал.
- Боже мой, прости! Я не хотела! Ну, солнышко, посмотри на меня!
И она стала целовать мои глаза. Свежая, обнаженная, прекрасная. Я запоминал.

***
- Давай сходим сегодня туда? Нас звали и очень ждут, - она меня почти уговаривала. Наверное, ей казалось, что мне не помешает развеяться. Я почти все дни проводил дома, а она работала, ездила за продуктами, видела людей, общалась с ними, разговаривала с мужчинами, ездила рядом с ними в метро, они возможно, подавали ей руку, она, возможно, улыбалась им в ответ.
- Я не хочу.
- Там будут наши друзья, только друзья. У Марины все же день рождения, она нас очень звала. Давай сходим! Ты, если устанешь, или просто захочешь уйти – скажешь, и мы тут же уедем домой. Но нельзя сидеть вот так, взаперти столько дней. Милый, прошу тебя, поедем на пару часиков?
- У меня ощущение, что это ты туда хочешь, может, это ты устала тут сидеть вместе со мной, а?
- Зачем ты так? - вдруг серьезно сказала она. – Я думаю о нас, о тебе…
- Так я не хочу идти туда, понимаешь?
Она замолчала. Я вдруг подумал, что это похоже на ссору и мне стало нехорошо. Может быть завтра я не вспомню кто она такая и этот вечер, а она будет всегда помнить, что в последний день я вот так говорил с ней и спустя одну лишь ночь – забыл ее. Ей будет тяжело всю ее жизнь, потому что этот вечер мог быть самым лучшим у нас. Хотя я прекрасно понимал, что уже не будет самого лучшего вечера. Мы оба глотали печаль и страх и улыбались от горя. Я не спрашивал ее, что она думает. Боялся все это слушать. А она часто пыталась поговорить со мной об этом и, видимо, обижалась, что я прерывал эти разговоры. Но я не мог. Просто не мог.
- Ладно, я, может, и правда пересидел дома, - сказал я, и она удивленно на меня посмотрела.
- Это значит, что мы пойдем? И ты не будешь потом пилить меня пол года за то, что поддался уговорам и провел самый скучный вечер в жизни?- улыбаясь, выпалила она, подойдя ко мне и щипнув мой бок. А потом запнулась. Мне показалось, что я почти услышал, как она мысленно вздрогнула. Я поцеловал ее и сказал: «Нет»

У Марины было столько людей, что у меня начинало мельтешить в глазах. Уж точно, здесь были не одни «только друзья». На меня старательно не обращали внимания, я это почувствовал, даже почти уловил их напряженную игру в то, что они мне помогают, не обращая на меня внимания, не стесняя меня своей жалостью. Но я чувствовал, что они все следили за мной, куда я иду, что ем, с кем разговариваю. А стоило мне открыть рот, как в комнате на долю секунды воцарялась полная тишина, и мои слова множились и всасывались в ушные раковины всех без исключения. Они сопереживали. Они жалели меня. И ее. Мне чудилось, что мужчины старательно обходят ее стороной, только чтобы не смутить меня. Даже казалось, что стоило ей начать говорить, они шарахались в сторону, оглядываясь на меня. Но я-то смотрел дальше! Если они так напрягались, значит, она им нравилась! Значит, когда меня не станет, ну, то есть, когда я забуду ее – выстроится целая очередь, и она небрежно будет выбирать. И ведь выберет! Не быть же ей одной всю оставшуюся жизнь! Я это понимал, но… но, как же быть мне?
- Привет, - услышал я и обернулся. Передо мной стояла какая-то приятельница. Я уже ее не помнил. Как всегда про себя я тихо удивился этому. Хотя я забывал миллионы мелочей, я удивлялся каждой из них. Это странное ощущение – видеть, скажем, скрепку и не помнить что это скрепка для того, чтобы логично скреплять бумагу. В общем, я стоял и изучал ее и гадал, кем она могла быть.
- Привет, ответил задумчиво я.
- Ты хорошо выглядишь!
- А я и не болею, она поперхнулась чем-то.
- Извини, не в то горло пошло.
Она немного откашлялась и продолжила:
- Я смотрю, ты ни с кем не разговариваешь…
- Это от меня все шарахаются, - она снова чуть не поперхнулась. Меня это начинало даже веселить. Но тут у нее во взгляде что-то промелькнуло, она сглотнула и тихо так произнесла
- Тебе, наверное, страшно, да?- я молчал. – Я просто, мне и думать – то страшно! Что же будет когда ты…
- Умру?
- Нет, испуганно сказала она, и до меня дошло, что она уже очень пьяна, - нет, когда это случится. Ты прости, но как же она то будет жить? Ты ведь
- Так говоришь, будто я вот - вот импотентом стану и она, бедная, повесится. Я грубо ответил, я понял это, потому что эта пьяная шарахнулась от меня с жалкой слезой на глазу, которую она поторопилась пустить, потому что сейчас уместней было бы мне отвесить пощечину, так скорее.
Но тут я понял, что эти люди думают обо мне, как о заразном. И они меня начинают хоронить, уже сейчас. Но я ведь живой, и даст Бог, проживу дольше их все!
Я нашел глазами единственное родное лицо, подошел к ней и попросил уехать. Мы тут же собрались, все демонстративно расстроились, но я знал, что как только мы выйдем за дверь, в комнате откроют окна, потому что все выдохнут с облегчением и столь обильный запах алкоголя станет неприятным. Я стал скабрезным. Я имею право.

- Что случилось?
- Я просто устал.
- Я думала тебе хорошо там. Тебе стало плохо?
- Послушай, у меня не рак, не СПИД, не…- я услышал себя со стороны. Звучало грубо. Я закончил гораздо спокойнее – я теряю память, а не здоровье. Мне не стало плохо. Я просто захотел домой. От меня все равно все шарахались.
- Это не так, - взволнованно сказала она,- ты себе надумал. Все нас ждали. Очень ждали. Но ты ходил с таким лицом, что им страшно было к тебе подходить!
- А что мне, лить блаженные слезы, что ли? Или улыбаться как идиоту? Или подходить ко всем и желать прожить жизнь как можно счастливее и полнее? Да они на меня как на труп живой косились. Я не умру! Я завтра не умру!!! Я просто теряю чертову память! Но я готов к этому. Я буду потихоньку жить и кое - что припоминать. Да, так и будет! Но я же не умру!!! Ты же так не думаешь?
- Нет, что ты,- она кинулась ко мне, - я никогда так не думала, что ты!
- Или тебе даже легче так, а? – я глянул на нее исподлобья. Она сидела на кровати, хороша собой как никогда, - послушай, я же не осел какой, я же все понимаю! Я же не вспомню кто ты! И что ты будешь делать? Не страдать же тебе? Найдешь себе мужика, хорошего, и будешь иногда приходить ко мне, а я и не вспомню, кто ты, я ему, может, даже руку буду пожимать! Я ж не буду догонять, что сейчас Он тебя трахает, что ты ему готовишь, что ты его трогаешь! Я и тебя-то знать не буду. Может ты права, меня надо просто похоронить…
- Я этого не говорила, - тихо и очень жестко сказала она, не отрывая глаз от пола.
Я подошел к ней и опустился на колени
- Посмотри на меня! Я очень тебя люблю. И я тебя ненавижу. Ты сейчас со мной, и ты мне не изменишь пока мы вместе. Но я смотрю на тебя и сейчас уже понимаю, что ты все это время мне изменяла, потому что ты уже сейчас не моя! Я призрак трогаю сейчас, понимаешь? Ты уже в чьей-то постели, ты уже не моя! Я это знаю так же точно, как то, что совсем скоро имени своего не вспомню. Кстати, я вот только что подумал, что не сделал досье на самого себя! – я схватился за голову и шарахнулся от нее, - ты понимаешь, что происходит? Я даже не представляю, что все забуду. Мне страшно, и я не знаю за что я сейчас, еще почти вменяемый человек так страдаю? За что? Я хотел прожить это время спокойно, я хотел заниматься с тобой сексом каждую ночь, я хотел говорить с матерью, но я только и скалюсь как собака забитая, на то, что впереди, на то, что я всего лишусь. Когда? Через час? Может завтра? А может через лет пять, а? Как тебе? И каждый день я буду съедать себя тем, что вот-вот все потеряю. Просто не вспомню больше. И ты будешь лежать подо мной, а я буду знать, что вот-вот ты будешь лежать вот так с другим! Я…
Она плакала, а я корежился на полу, и сам захлебывался слезами. Она не подошла ко мне, с места не сдвинулась. А я всхлипывал как ребенок, на полу, свернувшись калачиком.
- Прости меня, но я так не могу. Мне очень больно, - еле выговорила она.
- А мне? – заорал я,- мне же жить не хочется!
- Прости, я должна уйти. Так будет нам обоим легче. Я пойду, - она встала и чуть пошатнувшись, сделала первый шаг… от меня…чтобы придать меня забвению…сделала это раньше моей памяти
- Ты куда?- я вдруг очнулся и пополз к ней, - не уходи, я прошу тебя! Ну не оставляй меня! Прости!
Она очень быстро вышла. И я остался один. Под моими ногами разверзлась бездна.

В дверь позвонили. Я неохотно встал, посмотрел на часы: десять вечера.
- Кто там?
- Это Вера.
«Вера, Вера. Может соседка? Или мама? Нет, мама бы так и назвалась. Вера…»
- Открываю, - сказал я и потянул замок.
На пороге стояла она. Я узнал ее. Вспомнил без труда. Она была очень хороша собой, но первое, на что я обратил внимание – это слишком яркий макияж.
- Входи, - сказал я дрогнувшим голосом. А она поняла, что я узнал ее, и глаза стали влажными. Видимо она очень волновалась.
Вера вошла, разулась, положила сумку в прихожей, сняла пальто, и прошла на кухню.
- Я закурю?
- Кури.
- У меня в сумке бутылка шампанского, достанешь?
- Достань сама, - сказал я и принес ей сумку.
Она глянула на меня недобро и вынула бутылку сама. – Откроешь хотя бы?
- Открою.
- А я могу бокалы достать. Где они у тебя?
- Проверяешь?
- Что ты! Просто забыла, - меня передернуло, но я сказал, где их можно достать.
- Зачем ты пришла?
- Какой сегодня день недели?
- Четверг.
- Запомни этот день недели. И запиши в моем досье, что она приходит по четвергам, и мы занимаемся сексом.
- Вера!
- И по понедельникам, и по вторникам и средам, в пятницу и в выходные!
Я обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она сидела и смотрела на меня. Не плакала, хотя голос дрожал. Я поставил бутылку на стол и опустился перед ней на колени. Дотронулся до ее лица, мягкий пушок на ее щеках я еще помнил. Рукавом я стер помаду с губ и тени с глаз. Распустил ее волосы. Расстегнул ее кофту и снял все остальное.
- Я хочу добавить в досье все части твоего тела. Пойдем. Ты ляжешь на кровать, а я буду писать все, что раньше ускользало.
Она улыбнулась и, наконец, расплакалась, но я не стал успокаивать, чтобы успеть насладиться. Я забуду, как она плачет.
Мы пришли в комнату, она легла на кровать, и я рядом, с листами, исписанными ее привычками, ее любимыми вещами, ее чертами и ее именем, которое я забыл.

«Мы сидели в парке, и я обратил внимание на складочки у нее наше, они и сейчас есть у нее. И она не любит, когда я обращаю на них внимание. Родинок у нее почти нет, но те, что есть маленькие и красивые. И сейчас она трогает мой пах. Мне приятно. Мне приятны все ее ласки. Она кусает меня. Часто и больно. Но я это люблю ( я улыбаюсь). У нее красивые грудь и соски, она любит, когда я их трогаю. И не любит, когда я трогаю ее пупок, всегда сворачивается и смеется, почти обижается на меня. Как сейчас! (сейчас она уже надулась). Лицо ее я уже почти все описал, не сказал только о том, что когда она плачет, она не очень красива, но только не сейчас. Сейчас она так прекрасна, что я буду последним проклятым, если потеряю это воспоминание. Она кончает почти незаметно и это не должно меня смущать, просто у нее перехватывает дыхание. Я уже записал, что она говорит, какая она умная, я уже написал, что иногда она бывает просто глупой, капризной как ребенок. Я уже записал, что она ушла, но это я вычеркну, потому что я не забыл ее. Почему я не снял ее на видео, да и никого не снял – это вопрос, действительно, вопрос. Но я не сделаю этого и теперь. А сейчас у меня отнимают ручку, потому что меня хотят! Я пошел. Мне с ней хорошо сейчас!
Сегодня я очень долго не мог поверить, что листы с фотографиями сделал я сам, мне казалось, что меня убеждают. Не очень доверяю написанному, даже сомневаюсь. Я и сейчас не помню, как писал, но перечитал досье Веры. Она сейчас лежит в комнате, на кровати, а я сижу на кухне и пишу, чтобы в следующий раз знать, что так уже было. Она пришла и сказала, что бывает здесь каждый день, что мы спим вместе. Я не вспомнил, но перечитал записи. Видимо так и есть. Она мне нравится, только необычное чувство, заниматься сексом с женщиной, знать, что делаешь это каждую ночь, но совершенно не помнить ее. Вот маму я иногда вспоминаю. Да. Но Веру… Я пойду, сейчас я буду заниматься сексом с ней. Видимо и завтра.
Вера плачет. Пишу, чтобы знать, что это бывает. Последнюю запись я делал почти пол года назад. Так она сказала. И теперь она говорит, что она проститутка, которой я плачу, чтоб она приходила ко мне. Но я перечитал все записи и совершенно ничего не понял. Говорит, это мне же врачи посоветовали сделать. Я только что занимался с ней сексом. Мне это нравится, она мне нравится. Но раз она проститутка, я спросил, могу ли увидеть еще кого-нибудь, возможно, она сможет привести еще кого-нибудь. Почему бы нет? И она плачет теперь. Я не знаю, что ей нужно, приходит, спит, плачет…
Сегодня была мама. Я пишу это в досье Веры, потому что заканчиваю его. Мама сказала, что моя жена умерла. Плакала. А я снова перечитал все записи и совершенно запутался. Кто это – Вера, что правда из того, что я писал, а что нет – понять не могу. Но мне, конечно, грустно заканчивать досье. Оно очень длинное, длиннее всех. Видимо она бывала со мной часто. Я начал его пять лет назад и сегодня заканчиваю. Видимо хотел, чтобы была возможность вспоминать, но воспоминание так перепутаны, что уж и не знаю, что из этого мне было важно. И что правда было. Немного грустно. Ушел человек, который, видимо, меня знал очень близко. Думаю, я ее любил. Мама сказала, что любил. Ей я верю, она говорит, что она моя мама, показывает мне фотографии, каждый раз. У меня в досье она описана во всех деталях. Сейчас она изменилась, но я, если так можно сказать, ее узнаю. Заканчиваю досье вопросом – почему о Вере ничего не написано как о моей жене? И отвечаю словами мамы – мы поженились всего пол года назад, потому что она ждала ребенка. Мама говорит это, потому что я забуду, так же как забыл сделать о свадьбе запись, потому что ничего не понял. Она не знает, что я запишу это».
Я позволю себе запутаться, раз уж в мое забвение отчаянно прорывается горе. Я закончил ее досье маленькой ремаркой, в самом конце: «Теперь читай и успокаивайся, все что написано – это не совсем правда. Все хорошо. Просто ты сам хотел почувствовать, что ты живой, что ты страстный и сильный человек. Ты пережил сильные эмоции, ты живешь! Посмотри на себя в зеркало, может быть, что-то припомнишь. А теперь иди и постарайся уснуть. А лучше сожги это досье. Ее больше нет. А остальное – воспоминания, которых у тебя тоже не осталось. Ты проклятый человек, так что просто улыбнись».