Шырвинтъ* : Аяхуяска Аяхуяска.. (Светлой памяти К. Кастанеды посвящаеццо)

Уже два месяца Пинчо Чамако и Хулио жили в глухой деревне Сан-Росарио на берегу моря Кортеса, порядком остопиздив за это время местному населению. Своими разборками, перманентным невменяловом и соответствующим внешним видом они вносили дисгармонию в размеренную жизнь рыбацкого поселения, предпочитавшего «жить по-людски, как живали наши предки».

В отличие от пресловутых предков, два в дупель объебошенных пассионария, демонстрировали постоянные и, как будто, неосознанные промахи в делах и неверность, граничащую с жестокой изменой здравому смыслу. Впрочем «как живали наши предки» теперь уже не знал никто. По крайней мере, в Сан-Росарио, где напрочь отсутствовал мало-мальски задержавшийся на этом свете яйцеголовый и приветливый старикашка, гораздый от нехуй делать и за пол кило зубов от белой акулы, необходимых для мастырки амулетов, сымпровизировать незатейливый исторический экскурс, непременно увязав его со злобой сегодняшнего дня на манер политинформации.

Собравшихся на литературный вечер мексиканцев невозможно отличить от тибетцев. Лица мужиков смуглы и узкопленочны. Девки в полосатых не то юбках, не то передниках, с черными толстыми косами на прямой пробор и в таких же, как у мужиков, черных широкополых шляпах. Все, ежась, кутаются в разноцветные тряпки, подбитые мехом ламы, в темноте здорово смахивающим на ячий.

«Где я?» — Задался бы темой для диссертации бочком затесавшийся антрополог, слюнявя карандаш для записи шедевров народной глупости при неверном свете костерка. Шепелявая испанская речь (не тибетское покашливание), переходящая в науатль, возвращают в Мексику. Сверчки, цикады, прочие гады… «И вот Кортес, собираясь в очередной археологически-воспитательный поход, спрашивает своего верного солдата Берналь Диаса: «А скажи-ка, любезный, не приходило ли тебе в ум в качестве дара Ее Величеству отправить самый прекрасный экземпляр койотля, который встретится нам во время исполнения сегодняшней миссии?». «Никак нет!» — Отвечает Диас, только-только проблевавшийся коричневыми батончиками пейотля и заработавший стойкие позывы на харчеметание еще 40 лет назад, когда впервые услышал стандартные тольтекские окончания. «А вот посмотрим, как карта ляжет», — Кортес доволен шуткой и многозначительно косится на развешенные вместе с пустыми флягами на изгороди походные дароносицы»…

Кто-то клюет носом… Деревенские девушки силятся разлепить веки, глазки черняво маслятся… Кецаль обещал вернуться… он был блондином, как Кортес… заезжий антрополог тоже блондин… А-а-ахх спать хочется…

«И вот нагваль велит всем собравшимся тольтекам — а набралось их на развалинах Тулы… чего-то, как я посмотрю сегодня никому делать нечего?.. усесться восемь раз по восемь… а еще надо определиться с бабами… хули брать с собой в вечность старых проблядей, пусть их лучше Орел жрет, глядишь отравится, легче проскочим… В общем, — Дед пожевал синими губами, — когда они наконец прекратили свою глупую возню, сопровождаемую визгливым выяснением отношений, кто и при каких обстоятельствах трещиной между мирами прищемил пятку силы своему партнеру, то оказалось, что опасность давно миновала. И на сей раз, археологически-воспитательному отряду карта вышла правым боком…(Дед показывает на печень). Приступ желтой лихорадки, свирепствующий сейчас на строительстве Панамской аферы, внезапно поразил конкисту. Вот так нагваль в очередной раз продемонстрировал совершенное владение искусством сталкинга и напомнил своим воинам шесть его основных принципов. А новая акционерная компания по строительству Панамского чуда будет продана за 40 миллионов долларов.» -Глубокомысленно заканчивал дед, прикидывая, не спиздел ли он где, но щербатые улыбки благодарных опизденевших слушателей свидетельствовали о том, что знание — сила!

Но даже этой милости Мнемозины, генетически модифицированной под индейский гемокод, была лишена деревня Сан-Росарио.
Практика передачи знания от поколения к поколению вымерла в ней как узелковое письмо и общение посредством проходящей сквозь землю медной жилы. Историческая память приказала долго жить…

И даже в такой ситуации Хулио и Пинчо Чамако ухитрялись быть там чужими.
И лысые тупые овцы, завидев отморозков, спешили спрятаться за кактусами, которых вокруг деревни росло превеликое множество. Деревня Сан-Росарио славилась на всю Мексику обилием видов этих полезных растений. Здесь были представлены, и агава синяя — из которой предприимчивые индейцы гнали, быстро превращающуюся в брэнд, текилу, и кастанедовская мечта — пейот, и всевозможные трехсотлетние исполины, используемые населением в строительстве. Произрастала здесь и еще какая то разновидность, определенно имеющая латинское название, получившая его в результате хроник и этнографических описаний, созданных ацтекской знатью и испанскими монахами, а также культурного сотрудничества оных, выражавшегося в обмене рецептами традиционных индейских и христианских напитков и совместного их потребления, и которую Хулиовая двоюродная бабушка Франческа использовала в производстве алкогалюциногенного напитка под названием — «аяхуяска».

Секрет изготовления аяхуяски передавался из поколения в поколение, требовал инициации и серьезной подготовки, но в середине 17 века, в самый разгар обмена рецептами, Тлалок окончательно отвернулся от прапрабабушки бабушки Франчески. В результате рецепт, достойный внесения в Многотомную «Всеобщую историю вещей Новой Испании» был проебан по пьяни прапрабабушкой, которая оказалась к тому же слаба на передок, и объяснять отказ внести в реестр драгоценный рецепт ненавистью к иноверцам-завоевателям не получилось, из-за потери добродетели от великой к ним (и к рому) любви…

В итоге каждый раз напиток на выходе получался с разной крепостью, и непостоянными приходно-водородными показателями. Испанские-монахи пожимали плечами, и делали вывод о превосходстве дискурсивно-логического мышления над интуицией. Старая блять вне сомнения подорвала авторитет и погубила цивилизацию ацтеков. Скрипичных дел мастер — Страдивари, к примеру, при изготовлении своего лака заебался гораздо меньше, ибо как истинный европеец знал, чего хотел. Когда результат совпадал с поставленной целью, Страдивари объявлял это дело стандартом.

Как ни старалась бабушка Франческа, достигнуть стандарта — так ни разу ей это и не удалось. Она не знала, что должно получиться на выходе. Сравнивать было не с чем. Она также не имела права именоваться тольтеком — человеком знания. Знания не было… Какой индеец без знания? А отсюда, собственно говоря и начались неприятности у подельников.
***
Два месяца тому, Пинчо Чамако и Хулио заработали в соседней Аризоне состояние. Состояние представляло собой большую сумму денег в американской валюте и слитках. И было добыто в результате удачного гопстопа трех вооруженных гринго, везущих деньги на строительство аризонской железной дороги. Друзья быстро пересекли с богатством границу, решив передохнуть несколько дней в Сан-Росарио, в гостях у Хулиовой бабушки Франчески. По дороге до деревни они долго спорили о предстоящем вложении своих капиталов, но так к единому мнению и не пришли. Мечтой беспредельщика Пинчо Чамако было приобретение винтового фрегата, для занятий на Карибах пиратской деятельностью. Более уравновешенный, и как выяснится далее, способный Хулио представлял себя держателем акций компаний, достраивающих Панамский канал. В одном друзья были точно уверены. В охваченной революцией и гражданской войной Мексике — делать нехуй.

Пинчо Чамако и Хулио смыли в море Кортеса дорожную пыль, постирали в нем свои одежды, и залив баранину с табаской двумя бутылками псевдо — аяхуяски завалились спать. Проснувшись через сутки, они похмелились тем же напитком, и с удивлением обнаружили пропажу сумки с состоянием. На предъяву о пропаже — бабушка Франческа ответила стандартным посылом нахуй, обиделась и ушла в себя. На предложение вставить старой пальцы в дверь, Пинчо Чамако получил от напарника в ухо. После чего, от боли и обиды, он чуть не запиздил Хулио ржавой мачетой. Благо, тот успел укрыться от друга в кактусных зарослях. Учуя беду, бабушка зашифровалась на ночь у рыбацкой родни, а Пинчо Чамако, еще немножко побуянив в пампасах, вернулся домой. Там он допил остатки квази-аяхуяски и забылся до утра.

Утром, продрав глаза и сняв со лба половинку разрезанного вдоль куска целебного кактуса, Пинчо Чамако был рад узнать своих родных и близких. Сверкающий бешеными глазами Хулио протягивал ему пол стакана опохмела, а скелетоподобная бабушка Франческа шкворчала сковородками у плиты. Хулио поспешно поведал, что состояние было спрятано им под большим кактусом недалеко от дома. И что видели это — только овечки. И, для памяти, место захоронения помечено серым камнем.

На место захоронения сокровищ пришли в сумерки. Из серых камней, лежащих вокруг кактусов, рядом с кактусами, а также подпирающих кактусы, можно было построить еще одну Сан-Росарио. Конечно, если просеять глину, развести ее водой, камни отмыть для лучшей схватываемости… Но экспансия деревни в пустыню не входила в планы товарищей. А сокровище …Где?

Вот тут-то и произошла великая метаморфоза Хулио. Он уже не был мексиканским индейцем, он не был отморозком, он не был психонавтом и алкоголиком. Он медленно превращался из Индейца в Европейца.

Европеец знает, чего хочет и знает, что для этого нужно сделать. Индеец знает, что должно получиться в итоге, поэтому вся радуга его желаний — бесмысленна. Хулио хотел найти сокровище, потому что хотеть другого он не мог, ибо сокровище должно быть найдено. Оно было, оно есть, оно источник, оно исток и устье. Это закон. Индейский. Индейскость закона подтверждало присутствие во всей этой истории аяхуяски — ритуального напитка для достижения цели. Индейскость Хулио подсказывала ему, что аяхуяска сделает свое дело — найдет сокровище. Пока он ошибался только в одном. После старой пизды — прапрабабки бабушки Франчески у Индейцев уже не было знания. Знание было у Европейцев.

Хулио каждый день бухал суррогат и переворачивал с другом все камни под всеми кактусами. Он ежедневно получал от Пинчо пиздюлей, кактусных колючек в жопу, был пижжен 6-ти килограммовым тунцом по голове и служил приманкой для акул. Доводы Хулио были для Пинчо прозрачными и убедительными и заключались в том, что раз сокровища были спрятаны под аяхуяской, то и найдены они могут быть только под ней. Возразить Пинчо не мог. А хули тут возразишь? Просто в тот злополучный день бабка немножко лоханулась с пропорциями.

Жить было не на что, и Пинчо Чамако начал побираться и помогать на причале рыболовам, продолжая истязать друга, убивать коего не было резона. Сокровища не находились 2 месяца…

Хулио духовно взрастал день за днем. С одной стороны — безжалостные пиздюли от лучшего друга, с другой — возросшая толерантность к аяхуяске позволили ему абстрагироваться и наблюдать свое состояние как бы со стороны. Хулио научился устанавливать причинно-следственные связи. Аяхуяска — это не аяхуяска. Не индейская аяхуяска, а хуй знает что… Хулио разметил пустыню на квадратики, разгородил их бечевкой и проходил в день по ряду. Иногда он использовал для выбора очередного квадрата с кактусом метод случайных чисел. Аяхуяску пил, но не как транспорт к цели, а для убеждения в собственной правоте. Хуевая аяхуяска неминуемо вела индейцев в резервации, откуда им уже никогда и некуда выбраться. А хули им выбираться, когда они не знают куда? Аяхуяска-то хуевая! Мысли о бушующей в Мексике революции стали занимать его все чаще и чаще … А тут еще и Троцкого запиздили некстати. Пока …

…В один прекрасный день Франческе не привезли с оказией из Колумбии нужной коры. Пришитый к мешочку лэйбак с надписью “authentic” гарантировал, что отправителем кора была надрана именно с нужной лианы, в нужное время года.
На следующий день, Хулио разбудил друга, и велел собираться в путь. Сказав при этом замечательную фразу, что живут они у бабки уже три дня — пора и честь знать. В руке у него была сумка с сокровищами. Которые, как оказалось, все это время лежали на чердаке.
Отправились в сумерки. Распаханное и выкорчеванное Хулиом поле, разбитое на ровные квадратики, селяне осваивали под посадку соевых бобов.
Откуда-то из-за поворота вынырнул очкастый альбинос-антрополог и, пытаясь догнать друзей, все кричал, пока они не скрылись из виду:
— А рецепт? Франческа не может… она не знает, как у нее получилось… эй, вернитесь!..
— Куда? — друзья рассмеялись, прибавили шагу и запели мудацкую испанскую песню под названием — “ Mi muchacha tiene una cosa pequena”.

-Ку - ку -ррру -ку - ку…
Em Hm
Ай яйй яйй яйй…
F7# Hm
Ай яйй яйй яйй…
Em Hm
Ай яйй яйй яйй…
F7# Hm
Ай яйй яйй яйй…

Автор благодарит поэтессу Цуру помогшую нашпиговать этот текст психоделическим изюмом.