sverhsistema : И нет другой судьбы./?

Холодная, одинокая и рыщущая в пространстве в поисках хоть чьей-то любви сверхновая не могла представить себе, что она – дыра, черная и фатальная, больше никогда не найдет удовлетворения и покоя…

- Очнись, приди в себя! – кричал кто-то.
- Не трогай его, пусть он вызовет скорую! Давай в дом, быстро! Вызывай их! Андрей!
- Пиздец, как же так, так нельзя! Как же так?!
- Блядь, я не могу к нему подойти, я не могу!!!
- Ты мне одному предлагаешь его тащить?
- Да не трогайте вы его, вдруг он живой еще!
- Ты ослеп, сука, живой в такой позе лежит? Сука, что ж ты сделал?
- Я не думал, я не думал, что…
- Андрей! Иди в дом! Вызови скорую! Андрей! Андрей!

Мне было всего 12 лет, когда сестра впервые уговорила родителей отпустить меня с ней на дачу к ее взрослым друзьям. Я помню, как радовался, что поеду со старшими, но не родительскими друзьями, отдыхать. Мне казалось, что я вырос, я большой и могу все. Я уже представлял, что буду спокойно курить, и даже в затяг. Я думал, что сестра даст мне выпить. Я точно знал, что хочу попробовать водку. Мне вспомнилось все, что мои противные одноклассники рассказывали про алкоголь: для того, чтобы реально опьянеть нужно прыгать на одной ноге после каждого стопаря, или пить через затяг. Я плохо представлял, как можно пить через затяг, но был полон решимости и предвкушений.
Мы выехали в обед на двух машинах. Сестра посадила меня рядом с собой на заднее сидение, а я жутко обламывался, потому что она меня опекала при всех. Помню, что я шипел на нее, дескать, отстань от меня, я сам…
По дороге я смотрел в окно на проплывающее в кронах деревьев солнце. Оно то сплавлялось в ослепительный шар, то делилось на сотни составных, которые членила листва. В те секунды оставался один лишь свет, но он тускнел до такой степени, что я мог смотреть и не щуриться, а потом, резко, вновь единое солнце ослепляло меня, и его свет щекотал нос. А я щурился, тер его и ловил себя на ощущении, что вот-вот чихну.
- Смотри-ка, малой нос трет! – смеялся тот, что сидел в ярко зеленой футболке на переднем пассажирском, глядя на меня в те минуты, когда сводил глаза с груди моей сестры. Когда я отвлекался от летящего вслед за мной солнца, я все подмечал, потому что плохо знал всех этих ребят, а отец меня учил быть внимательным в незнакомой компании. Я уже знал, что если он полезет к сестре, я ему кое-что скажу, чтоб он отстал. И мне не было страшно. Я был как они, взрослый.
Вот так мы доехали до дачи кого-то из этой большой компании. На самом деле нас было восемь человек, но для меня это было много. Как лилипут в стране великанов я старался тянуть спину, чтобы казаться выше и старше, но это не помогало. Меня трепали за волосы, подшучивали, гоняли за всякой ерундой в машину. Но уже сейчас я понимаю, что мое присутствие стало почти спасением. Я был не просто значим, несмотря на свой возраст и рост, я стал для них центром мыслей и чувств. Конечно, уже сейчас я понимаю, отчего так случилось, но до сих пор предпочитаю думать, что дело тут не в психологии. Вы назовете меня фриком? Возможно, так и есть. А может быть каждый человек почти физически нуждается в моменте, когда кожей почувствует, что он единственный, кто владеет умами и сердцами. Пусть в моем случае это были жуткие минуты, может даже несколько часов, но они были!

Все вышло не совсем так, как я предполагал. Мне налили водки, как я и просил. Сестра запрещала, но пацаны загибали ей руки за спиной, все смеялись, она вырывалась, они ловили ее и прижимались очень близко, как бы не пуская, но на самом деле используя момент. Это были мои первые ощущения сексуального характера, и одновременно, некоторого отвращения. Да… сестра, которую с двух сторон плотно зажимали эти, еще полумужчины. Ее раздражающий неестественностью хохот, визги…Я, конечно, всему глупо улыбался, но во мне тик-так…тик-так…тикали часы уходящего детства. Я чувствовал, что сейчас подойду и попробую отшвырнуть их, потому что это была моя сестра. Я ревновал… я пил водку и пытался затянуться…я был равным им, но никого я не отшвырнул…я глупо улыбался.
Потом кто-то достал шишки, и я впервые дунул. Позже, в самый разгар веселья, мне стало плохо и сестра, продолжая гоготать, отвела меня в какую-то комнату, пахнущую сыростью и деревом. Она уложила меня спать, но прежде взяла слово, что я ничего не расскажу родителям, потому что они ее убьют и больше никогда не отпустят гулять, особенно, вместе со мной.
- Тебе же понравилось, - вязким голосом, еле разлепляя губы спросила она.
- Да, очень! – с трудом ворочая языком, говорил я.
- Тогда не испорти все, а-то это будет последний раз, когда я тебя взяла с собой. Ладно?
- Ладно.
- Ну все, спи, Рюшик, - так называла меня мама и, видимо, сестра в тот момент чувствовала себя такой же ласковой, укладывающей ребенка спать мамой.
- Не называй меня так, - проваливаясь в полубред-полусон говорил я. – Не называй меня так.

Я проснулся оттого, что вокруг стояли крики, шум, топот… Я встал, и у меня очень сильно закружилась голова, но я чувствовал, что должен выйти. Когда я оказался на улице, вокруг было совсем темно. Только свет окон дома прорезал темноту, пятнами обнажая участок перед дачей. В одном из таких пятен я и увидел парня, того, что сидел на пассажирском, когда мы ехали сюда. Он лежал на земле как-то странно, на боку, с закинутой за голову рукой, раскинутыми ногами и опрокинутой лицом на траву головой. Но я сразу его узнал, по ядовито зеленому цвету футболки. Вокруг все бегали, кричали, кто-то пытался подойти к лежащему на земле, но шарахался в сторону. А я искал взглядом сестру. И тут услышал, как она кричит, чтобы я ушел в дом. Я не видел ее, она была в темноте, но я слышал ее перепуганный голос. И тогда я понял, что, видимо, парень мертвый. Я хорошо помню, что совсем не испугался. Мне стало интересно! Я, не реагируя на крики, с кружащейся головой, все еще в бреду, медленно направился к нему.
Я приближался, и никто не останавливал меня. Краем глаз я видел, что тени собрались в круг, и слышал визгливые обвинения вместе с нелепыми оправданиями. И все кричали, пытаясь успокоить друг друга.
А я медленно шел к парню. Его лица почти не было видно, хотя он лежал на свету. Я старался увидеть – дышит ли он, но тело оставалось недвижным. И вот когда я почти приблизился, мне вдруг показалось, что он зашевелился. Я остановился как вкопанный. Но не от испуга, а от удивления и боязни спугнуть его. Мне казалось, что он как бабочка, севшая на балконный подоконник. Неловкое движение, и она исчезнет. Я тихонько сел на корточки и замер. «Он умер только что» проскользнула мысль в моей голове. Я увидел его последний рывок к жизни. Я заметил его, потому что был наблюдательным ребенком. И тут мне показалось, что я вижу еле уловимую взглядом дрожь в воздухе. Я боялся моргнуть, чтобы то, что я видел, не исчезло, как бабочка. И оно не исчезло, а медленно поднялось выше и выше, пока не растворилось в темноте ночного неба.
«Он улетел в космос» думал я, «он улетел куда-то в небо. Наверное он увидит как выглядит Земля, единственная живая планета всей солнечной системы, голубая планета. А потом в полной темноте вдруг появится маленькая точка, растущая с каждой секундой. Это синий и холодный Нептун, а дальше мы пролетели мимо Урана, величественно дышащего одиночеством. Когда стало страшно впереди показались кольца Сатурна, и на смену страху пришло душевное ликование.наверное, именно это чувствовал человек, впервые увидив огонь или кашалота. Почти запахло земной грозой, но это куда опаснее, гигант Юпитер, спрятанный за миллионами всполохов и вечными грозами, как рычащий страж пропустил нас дальше, потому что мы стали неотьемлемой частью совершенного механизма. И перед нами разгорелось Солнце, и поглатило нас, превратив в космическу пыль. И так, тысячей писчинок, мы станем блуждать в вечной тишине, до тех пор, пока не встретим сверхновую, открывающую путь в другой мир».
Меня вырвали из самого прекрасного, что я видел и вернули на землю, к мертвому парню, шуму и уже стихающим крикам. Внезапно все уставились на меня, и кто-то сказал, что я в шоке, что меня нужно срочно увести в дом. Вдруг подошла сестра и, обняв, повела с собой, а все потянулись следом, словно на свет огня слетаются мотельки. Они посадили меня рядом с теплой печкой, кто-то сказал, что нужно сделать чаю. Я смотрел на них, все еще не веря, что только что был в другом мире, с ним, куда он взял меня просто так. Я не мог говорить, потому что понимал, что первое мое слово и я останусь здесь навсегда, прикованный «даром» речи к земле. Меня трясли за плечи, пытались дать в руки кружку с горячим чаем, а я сидел и начинал ненавидеть их, за то, что лишили меня самого чудесного.
До приезда скорой помощи я хранил молчание. Ко мне подошел каждый, пытаясь вернуть в сознание. Они говорили столько всего, что я наполнялся изнутри их вниманием и любовью, которые были искреннее многих чувств, рождаемых мною в людях. Потом приехал врачи и я услышал, что случилось. Парень упал с крыши дома, играясь с кем-то. И хотя дом был невысоким, он сломал себе шею. Рок…

Гораздо позже отец спросил меня, испугался ли я. Но я ответил правду, наверное, в последний раз в своей жизни, по крайней мере о том, что касалось моих истинных чувств. Я сказал: «Нет. Я хотел бы вернуться в тот момент, папа. Потому что это было…такое…что я не мог дышать…Я хочу провожать умирающих людей, чтобы видеть такое…а потом меня будут любить». Так я и сказал.
Я не гомосексуалист. Я не больной человек. Я другой. Возможно, это была, что ни на есть, детская травма, может быть запоздалый приход в пьяном бреду? Или я немного сошел с ума? Я никогда в своей жизни не испытал того же. Я не люблю смотреть передачи BBC о космосе. Я избегаю всех планет, которые видел как свои руки. Кроме тех, что остались за Землей. Они меня не ранят, не заставляют дыхание прерываться. В свом роде, они даже интересны, как неизведанные космические тела.
В любом случае, тот день решил мою жизнь. И конечно же, я никогда не признаю, что далекая детская травма, связанная со смертью человека на моих глазах сделала меня таким, каков я есть – хирургом, в глубине души мечтающим проводить кого-то в другой мир или спасти кого-то, чтобы в меня вдохнули чистую любовь. Я застрял здесь и нет мне покоя. Одна тоска, заключенная в хрупком человеческом теле. Хотел бы я другой судьбы./?