горди : Х, Х и П.

Жили-были на свете Херопотам, его Хуй и его Привычки. Собственно, Херопотам был самцом человека, и, понятное дело, как у всякого человека, у него были привычки, а как у всякого самца – хуй. Но его Хуй был столь велик, а Привычки столь сильны, что они жили собственной, подчас почти независимой от Херопотама жизнью. Поэтому стратегически важные решения Херопотам принимал коллегиально, то есть внимательно советуясь с Хуем и Привычками.
В процессе взросления Привычки менялись, Херопотам и Хуй – нет. Херопотам всегда тянулся к знаниям, свету, интеллектуальным и духовным наслаждениям. Хуй всегда тянулся к пёздам. Это нередко создавало проблемы в жизни Херопотама, ибо пёдзы и духовность – «две вещи несовместные» (с).

Вот так они все вместе жили-поживали, пока в один прекрасный (или не очень) день Херопотам не встретил свою Жену. Несмотря на протесты её родителей, почуявших беду, он сразу повел её в ЗАГС и там так активно на ней женился, – а Хуй, напомню, был такой большой, – что новобрачную пришлось выносить из ЗАГСа на руках, благо весила не много. Решение жениться было принято двумя голосами против одного – Херопотам и Хуй голосовали «за», Привычки – «против», потому что среди прочих у Херопотама не было Привычки работать и, главное, Привычки, чтобы его пиздила самка человека. Но со временем такая Привычка появилась, и в течение последующих нескольких лет это не единожды спасало семейную жизнь Херопотама.
Но, бля, всему есть предел, и как-то раз Жена неосторожно превысила допустимые лимиты пиздюлей.
Однажды возвращается это наш Херопотам с блядок (ну а хули, он привык блядовать, привык и возвращаться), а Жена его встречает – сковородкой в грудь (выше-то она, слава богу, не доставала, а то бы давно снесла ему череп к хуям). И всё бы ничего, Херопотам и до этого не единожды чем только не отгребал от супруги в законе; но на этот раз на сковородке оказалось масло. Дело в том, что в ожидании мужа дамочка чегой-то проголодалась (тоже ж с блядок пришла, только пораньше, вот на жор и пробило). И решила она замутить себе яишенки по-пырому. С этой целью она поставила вышеупомянутую сковородку на огонь – и уже масло на нее налила, когда Херопотам так неудачно вернулся. Она, не долго думая (да по ходу ваще не думая, - хули, мент…) схватила сковородку с маслом прямо с плиты – и въебала любимому в молодецкую грудь. Окатила раскалённая жижа нашего героя с шеи до пят – еле Хуй успел руками прикрыть
(кстати, именно с тех пор волосы у Херопотама не растут нигде, кроме головы и Хуя).
Слегка придя в себя от острых ощущений и немеряного ахуя (а вы бы не охуели от таких раскладов?), наш добрый Херопотам озвучил Жене примерно следующее: «Ты либо охуела, любимая? Я ко всему с тобой привык, но, бля, терпеть ненавижу, когда по телу течет кипящее подсолнечное масло!» И подкрепил своё высказывание действием – то есть выписал-таки Жене пиздюлину непосредственно по морде. Не знаю как семейная жизнь, но лицевой скелет (читай: ебло) благоверной в этот момент реально треснули.
Надо ли объяснять, что Херопотам в скором времени с Женой решил расстаться. Хуй и Привычки расставаться с ней не хотели, но Херопотам им внятно объяснил: «Если дела и дальше так пойдут, то скоро мне – а, соответственно, и вам, – наступит песдец. Так что если хотите жить – идите за мной». И они пошли – в тот же ЗАГС, писать заявление на развод. То есть, писал, конечно, Херопотам, а Хуй и Привычки удручённо сопели, но молчали.

Так Херопотам снова оказался один – со своим Хуем и своими Привычками.
С годами Привычки Херопотама становились сильнее, а Хуй – слабее. Это облегчало принятие жизненно важных решений (ибо голос Хуя уже практически не учитывался), но больно било по мужскому самолюбию. И наступил-таки момент, когда Хуй и вовсе затих. Долго пытался Херопотам вернуть его к жизни, на многие хитрости шёл – и шестиклассниц в парке подкарауливал, и в жопу дал коллеге по работе, – всё безрезультатно. Стало Херопотаму очень тяжело таскать большой бесполезный хуй своим ослабевшим стареющим телом. Но Привычки заставляли Херопотама продолжать жить с Хуем. Когда силы были уже на исходе, Херопотам, отвергнув громкие протесты Привычек, единолично принял решение: он пошёл на кухню, взял большой хлебный нож, положил Хуй на край стола – и отрезал. Ему не было больно – Хуй был давно мёртв, а Херопотам – очень стар.
Но одинокая прозрачная слеза покатилась по щеке Херопотама.
У него было чувство, что он предал старого друга.