Немец : Повседневное I

У меня есть друг, он башкирин, и зовут его Рамиль. После нескольких рюмок алкоголя, когда тот начинает действовать, Рамиль так озвучивает свое состояние: УРА, я напился!

Мой двоюродный брат старше меня на 2 года и в полтора раза больше размерами и массой. Я то и сам далеко не карлик, но вот братишка просто реально большой мужик. При этом господь наградил его густой черной растительностью по всему телу (именно по всему, у него и спина волосатая), так что выглядит он весьма и весьма устрашающе. Последние лет 15 он занимается частным бизнесом. Магазин там у него был спорттоваров, еще чего-то. Короче, такой себе типичный паразит на теле государства. При этом всем, братишка еще тот мультик. Многих, правда, вгоняет в недоумение наше с ним чувство юмора, но это уже дело вкуса.

Пятница, пол шестого вечера.

Звонит брат, говорит:
—Здорова. Слушай, Лерка тут видать с компом чо-то сделала (Лерка его дочь, 4 года), изображение на мониторе съехало в сторону. Зайди сегодня, глянь.
—Валер, на мониторе три кнопки. Ты можешь с ними разобраться.
—Я пытался, ничего не выходит.
—Брат, три кнопки — это не сложно. Включи интеллект.
—Ну, мы университетов не кончали. Нам можно и дураками походить.
—Ладно, а ужином ты меня накормишь? Я сегодня еще ни черта не ел.
—Так, я понял, — в голосе брата оживление. — Я сейчас придумаю что-нибудь по-быренькому, а ты тогда пузырек захвати.
—Начинается… А без пузырька мы уже не ужинаем, да? Без пузырька еда в глотку не лезет. Да, алкоголик?
—Без пузырька закуска превращается в банальную еду. И потом, чо ты развыступался?! Праздник сегодня.
Какой именно праздник я не спрашиваю. Вполне может оказаться, что День Строителя, или там какого-нибудь Физкультурника. В любом случае, мы всегда имеем отношение к какому-то празднику. Я говорю:
—Ладно, уболтал, чертяка языкастый. Сейчас домой заскочу, переоденусь и приду. Посмотрим на твой монитор.

Суббота, двенадцать утра.

Стук в дверь. Открываю, брат на пороге, в руке пластиковая бутылка на полтора литра с каким-то алкогольным коктейлей темно вишневого цвета. На моей физиономии брезгливость. Я показываю пальцем на эту бутылку и говорю:
—Я. Это. Пить не буду!
Брат молча проходит на кухню, отвинчивает крышку и присасывается к бутылке. Отбулькав несколько глотков, шумно выдыхает и говорит:
—Что? Ни грамма в рот, ни сантиметра в жопу?
—Со второй половиной этого высказывания я согласен, а в первой чувствую подвох.
—Так тебе налить? — брат, сама учтивость.
—Валера, ты взрослый человек, и я даже скажу, где-то разумный. Через пятнадцать лет тебе будет пятьдесят! Этим дерьмом за 15 лет ты сведешь свою печень в полный ноль. А что, в пятьдесят разве тебе не будет хотеться нажраться водки?! А печение то уже и не будет. Будешь, как дурачок, нарзан пить, или, о господи, кефир!
—Вот когда ты мне все так раскладываешь, — отвечает брат и снова присасывается к бутылке, — я начинаю по-другому смотреть на проблему. Но теперь уже поздно. Уплочено — деваться некуда.
—Лучше бы ты пива купил. Знаешь, как я пить хочу.
—Я тебе сочувствую, — отвечает эта скотина и растягивает свою физиономию в довольную улыбку. — Я, кстати, к тебе пришел не просто язык почесать. Одевайся, пошли ко мне мебель собирать. По дороге и пиво себе купишь.
—Да ты совсем охренел! Я пойду собирать тебе мебель, и еще и пиво буду себе сам покупать! Ты о таком слове, как «совесть» слышал?
—Ты же алкоголик, о какой совести ты можешь говорить? И потом, про совесть я знаю, но вот с наличностью напряг. А о совести можно думать без напряга, когда стабильный заработок имеется. У тебя стабильная работа? Вот ты о совести и думай.
—Как бы там ни было, а пиво с тебя. Пошли уже. Жмот.
Мы выходим на улицу и там солнце и вообще тепло. Просто отличная погода, учитывая, что последние две недели практически без перерыва шел дождь. Я что-то такое вспоминаю из Стругатских, там, где тоже постоянно шел дождь, и они спасались коньяком…
Я говорю:
—Блин, Валера, такая девочка была вчера хорошая! А я нажрался, аки последняя свыня!
—Кто ж тебе виноват?
—Это как понимать «кто виноват»? Ты, конечно, виноват — кто же еще?!
Брат смеется, отвечает:
—Ну да, привязал тебя к холодильнику и вливал водку силой.
—Во-первых: ты мой старший брат и обязан за мной присматривать. Во-вторых: я купил одну бутылку на пол литра. Это пятьсот грамм, понимаешь? Я не просил тебя бежать еще за литром водки!
—Да? А перед тем, как в кабак попасть мы у тебя коньяк допивали — тоже я виноват? Ты же меня к себе и тащил, чтобы мы этот коньяк оприходовали. «Скиснет, скиснет!», — орал на весь микрорайон.
—Я не орал, я объяснял тебе неразумному, что запить водку коньяком просто необходимо. Я же терпеть водку не могу, а коньяк он вкусный. И пахнет приятнее. И вообще — от водки я злой, а он коньяка добрый.
—А в Веронике решил запить коньяк пивом? — брат смеется.
Я в недоумении. Спрашиваю осторожно:
—А мы что, там пиво брали?..
Брат ржет в голос.
—Да ты совсем нажрался в китях! Ни хрена не помнит! Конечно брали. В этой Веронике ничего больше то и нету.
—Господи, у этого организма вообще дно есть, куда столько алкоголя помещается?.. Кстати, почему это не помню, все прекрасно помню… И вот еще что, Валера, запомни уже раз и навсегда — Веронику сравняли с землей лет пять назад. Этого кабака уже сто лет в природе не существует. Тот отстойник, куда мы вчера попали, называется Виктория! За-по-ни-най! Виктория. Я тебе уже сто раз говорил об этом. Перед людьми уже стыдно — брат слово запомнить не может, ужас!
—Все эти кабаки для меня на одно имя — Титаник. Там люди тонут. Постоянно. А вообще, мне достаточно хорошо вчера было. С девчонками пообщался… Прикинь, даже не было желания кому-то в морду дать!
—Это прогресс, черт возьми! Я прямо рад за тебя! Надо же, обошлись без мордобоя! И потом, кому ты там собирался в морду давать? Там же кроме нас и этих девчонок не было никого.
—Ты алкаш. Я же говорю, что ты ни черта не помнишь. А черножопый приезжал! В белых штанах, у стойки барной сел, пиво сосал, на нас посматривал. Ты чо?! Я все думал, бросить в него чем-нибудь, или сам созреет… Настроение не то было, товарищ пиво допил да пошел себе дальше по городу белыми штанами светить. Черная морда, белые штаны, блин…
—О господи… Один посетитель! Это, знаешь, не густо.
—А ты вот расслабился по-полной.
—Не надо грязи, дядя! Я вел себя прилично! Приставал только к одной девушке, и то весьма культурно, матом не ругался, и вообще держал себя в руках… насколько это было возможно.
—Ага. Я девчонкам рассказываю, что типа я то сам занят, типа у меня семья и на мою страшную морду они могут не рассчитывать, а вот типа брат у меня холостой, при нормальной работе и своей квартире, а брат этот зигзагами между столиков перемещается и стулья роняет.
—Ну зацепил пару стульев, то же мне проблема... Все равно кабак говно. Я там пытался коктейль заказать. Там бармен какой-то не русский. Похоже, он и слово такого «коктейль» не знает. Я ему объясняю: берешь грейпфрутовый сок, выливаешь туда рюмку какой-нибудь гадости, добавляешь лед — все, напиток готов. Если обмазать край стакана солью получится «Соленый пес», но я уже не пытался его такими сложностями напрягать. А он смотрит на меня и улыбается, придурок.
—Женя, в том кабаке не бывает грейпфрутового сока, а про лед они только слышали, что он бывает зимой на реке. Сейчас лето. Все что он мог тебе сделать — это стакан гадости с солью.
—Да, пожалуй хорошо, что он не начал делать мне коктейль… Погоди, и что, из всех моих достоинств ты выделил только то, что я холостой? И со своей жилплощадью?! Да что с тобой такое, Валера?! У меня пятьдесят тысяч талантов, а ты про квартиру! Мог бы, хотя бы, намекнуть, что я гениальный писатель!
—Я об этом не знаю, и знать особо не хочу. Когда книжка выйдет, может быть почитаю. А пока твои рассказки меня не волнуют.
—Блядь, где ты это слово откопал: «рассказки»?! Рассказы я пишу, рассказы! Убью тебя когда-нибудь. Хоть и не легко будет это сделать. Брат, все таки…
—Короче, про свои таланты ты сам рассказывай. А вот когда реально потрахаться негде — это уже недостаток существенный.
—Ты прагматичная и циничная сволочь.
—И рад этому.
Мы заходим в магазин. Я говорю:
—Валера, не забудь про мое пиво.
—Чего? Облезешь.
Но я уже открываю холодильник, выуживаю две банки Стелы, и ставлю на прилавок перед продавщицей.
—Давай деньги, — говорит брат.
—На, жадная скотина, — я протягиваю брату полтинник.
Он берет купюру, анализирует цифры, на ней нарисованные, поднимает на меня глаза. Ну, вы понимаете, человек ЧП — умеет считать деньги. Он говорит:
—В эту бумажку две банки пива не влазят.
—Правда, что ли? Считай лучше, там еще сдача будет.
Брат почти орет. Он в возмущении разводит в стороны руки и орет:
—Я безработный предприниматель! У меня жена работает, я у нее на иждивении! А ты на мне экономишь! На своем брате!
Это у нас сейчас такие современные безработные. На брате реально крутое шмотье, часы и мобильник далеко не самые дешевые. Самый несчастный, черт возьми, человек в этой стране. Я смеюсь, говорю:
—Ничо-ничо… Я знаю твои таланты, ты справишься. Это тебе не монитор настроить.
Брат выказывает лицом обреченность, переводит на продавщицу свой блядский взор, говорит:
—Девушка, дайте ка нам еще вон ту бутылочку водки, будем лечить этого алкоголика, — эта скотина кивает в мою сторону, — и пельмени.
Надо отметить, что при всей своей наружности, брат умеет улыбаться женщинам. Как он это делает, ума не приложу. Просто так себе смотрит и улыбается, и они с готовностью улыбаются ему в ответ. Господи, ну почему женщинам нравятся улыбающиеся обезьяны?! Не иначе, как блядским взором это не назовешь. Вот и сейчас, продавщица расплывается в улыбке. Вот ведь сволочь…
Я указываю на себя пальцем, говорю:
—Этот алкоголик будет пивом лечиться. А вот с этим алкоголиком, — я смотрю на брата, — я водку пить не буду.
—А я тебе и не предлагаю.
Мы выходим из магазина, и меня посещает гениальная идея. Я говорю:
—Слушай, брат, я придумал тебе отличную работу. Иди на «Бродвей», одевайся по максимуму круто, садись у «Центрального», я тебе табличку распечатаю: «Безработный предприниматель. Не хватает 200 штук, дабы открыть свое дело». И сиди там днями. Уверен, меньше полтинника никто бросать не будет.
—Конечно, не будут. За меньшую купюру можно ведь и по лицу схлапотать, — брат смеется. — «Ни фига себе, ты сколько бросил?! Десять рублей!? Я что, выгляжу на десять рублей?!»
—Во-во. Будет еще не плохо туда кресло представительское подтянуть. А то как-то не солидно будет такому бомжу и без кресла.
—Я рассмотрю твое предложение.
—Конечно, оно тебе понравится — работать то не надо. И кстати, поскольку идея моя, то и на процент от прибыли я право имею…
—Облезешь. Ты ж все равно все пропиваешь. На фига тебе деньги?
—Чтобы пропивать. А зачем они еще нужны?
—Вот–вот. Столько книжек прочитал, а все мозги в Харькове остались.
—Ну, может ты свои и привез сюда, только они все равно уже на холодец похожи. Сознайся, свой интеллект ты уже пропил.
Брат очень серьезно отвечает:
—Нет еще. Но уже скоро. Уже не за горами.
—Правильно. Так и надо. Наметил в жизни цель, определился и идешь несворачивая. Только так должны серьезные мужики поступать.
—И цель наша — светлый алкоголизм!.. А все-таки жалко малость…
—Чего тебе жалко?
—Интеллект. Он у меня хороший… был.
—Валера, давай только без истерик, ладно? Потому что интеллекта — его у тебя никогда не было. Ты же спортом занимался в юности сильно, а в спортсмены с интеллектом не берут.
Брат поднимает подбородок и с деланной горечью в голосе декламирует:
—Поэта обитель легко.
—Дашь мне как-нибудь пару своих виршей, а то я чот подзабыл твою поэзию.
—Ну здрасте! «На лукоморье вырос дуб…»
—Все, вспомнил, можешь не продолжать! Дуб вырос! Баобаб там пророс!
—А что? На что-то похоже?! Вот блин, определили…
—Эх, Валера, Валера… Такая девочка вчера была хорошая. А ты мне тут про свои стыренные стихи!.. Вся миленькая, глазки сверкают, маеча красная грудь обтягивает аппетитно, попочка подтянутая, ножки стройненькие! Вот где поэзия! Ну да тебе, старому алкашу, такого не понять!
—Чего ж ты телефончик не взял?
—Шутишь? Я через две минуты имя забыл — какой к чертям телефончик?! Я в таких ситуациях свой даю — я себе не доверяю. Девушкам — всегда. К тому же, если перезванивают, значит я даже пьяный произвел впечатление, что само по себе уже хорошо.
—И часто перезванивают?
—Гм… пока такого не случалось.
Брат ржет. Я говорю:
—Ага, поэта легко обидеть.
Брат все еще ржет. Я объясняю:
—Это дело веры, дурень. Тут не важно, что этого пока не происходило. Если в это верить, то рано или поздно это случится.
—Ты к этому времени станешь семидесятилетним пердуном, и тебе перезвонит шестидесятилетняя девушка!
—Ты пессимист. Надо верить в хорошее, доброе и светлое.
—Ты пока вчера раскручивал свою хорошую-добрую-светлую, имя которой забыл через две минуты, я легко развел двух остальных.
—Ты пошлый.
—Ты просто всегда выбираешь проблемных женщин.
—У меня просто вкус есть! Я даже пьяный красивое вижу! Это тебе абы куда-нибудь свой член пристроить!
—Ой-ой-ой! А тебе свой вообще типа никуда пристраивать не надо, да? Он у тебя сам по себе может болтаться? Смотри, чтобы не засох, пока будешь красивое наблюдать!
—Ты циничная скотина. А еще в поэты набивался! Из бульдозера легче сделать любовника, чем из тебя.
—А мы на статус Казановы и не претендуем. Нам и на своем пне уютно.
—Никакая она, кстати, не проблемная. И вообще, хватит грязи. Девочка была хорошая. Я бы в такую мог и влюбиться. И она, кстати, далеко не ребенок, ей уже лет под тридцать. Просто у нее муж есть.
—Тоже мне проблема. Мы когда уже из Вероники возвращались, меня эта… как там ее… на кофе звала. Я такой спрашиваю: «А чо, дома нету никого?», а она отвечает: «Муж, но он спит». Прикинь. Я думаю, да нафиг мне такое кофе! Мне еще только бытовухи не хватало!
—Из Виктории вы возвращались. Из Виктории!
—Из Титаника.
—Слушай, а от того бармена под конец и польза была. Он же мне френч мой нашел.
—А ты что, его потерял?
—Выходит, что так. Я долго не мог понять, куда сигареты дел. А они в кармане френча оставались.
—И что ты курил?
—У девчонок стрелял.
—Я фигею! Кавалер! Сигарет даже своих не было!
—Да были сигареты, только я их посеял вместе с пиджаком.
—С френчем! Посеял сигареты вместе с френчем! А типа не курить час ты не можешь, да? Наркоша!
—Я обидные слова от алкашей не воспринимаю.
—Ой! Разволновался!
—Как тут не волноваться? Годы идут, а мозгов не прибавляется.
—Ага, годы идут, и девчонки проходят с ними! Пить надо меньше.
Эта скотина ржет в голос. Я говорю:
—Ты прям как сен-сей. Сейчас мне такое откровение выдал! Я даже не знаю, что с ним делать, на какую полку пристроить!
—Сейчас водки выпьем, полегчает. Сразу придумаешь, куда чего класть. А потом и пельмени подойдут.
—Не буду я твою водку. Я расстроен. И вообще, ты можешь помолчать хоть минуту?!
И брат на самом деле затыкается. То есть, конечно, не потому, что я это сказал, а потому что уходит в какую-то свою мысль. Он идет и чего-то себе думает. Потом вдруг выдает:
—Я вчера домой иду, на часы смотрю, а там 3 ночи и сам себе такой говорю: «Скотина! Скотина! Пидарас! Дома жена ждет и дочь, а я шарохаюсь по кабакам, с девками какими-то тусуюсь!»
—С пидарасом ты погорячился, а насчет скотины я с тобой согласен. Редкая скотина. Та еще.
—Говорю себе: «Скотина, скотина! Пидарас!» Ну вот нафига мне это нужно?!
—Дался тебе этот пидарас. Успокойся уже. Капля самобичевания только на пользу. Но только если без перебора. Нормально все. И потом, ничего ж такого ты не делал страшного. Составил мне компанию. Посидели, пообщались, разошлись — все прилично. Ты же свой телефон никому не оставил?
—Боже упаси.
—Ну и нормально… А я домой пришел, комп включил и хотел еще на Live Journal ленту почитать.
—Ну и как?
—Никак. Не смог пароль набрать.
—Цивилизованные компьютеры всякую пьянь не обслуживают. Даже если эта пьянь — программист.
—И не говори. До чего прогресс дошел...

***

Мебель мы собрали, пельмени съели, и водку, каюсь, пил. А на следующее утро я проснулся, обнимая замечательную девушку. Я о ней вам расскажу позже… может быть. Дело ведь в вере. Всегда в ней.