Йхтиандыр : Жеклер

Душным летним вечером точно также, как и вчера, он сидел в открытых воротах своего бункера и лениво переворачивал на старых рогожах, проплесневевших от подвальной сырости, молодую, выкопанную в прошлые выходные картошку. Где-то за стенкой во внутренностях своей старой «копейки» ковырялся и виртуозно матерился сосед Николай Петрович. Петрович по-нашему, а по дворовому иногда Литрович за любовь заложить за воротник шкалик-другой тайком от своей старухи. Толпы ребятни, выпачканные в уличной грязи, разбившись на «наших» и «не наших», лупились в футбол где-то наверху, оглашая своими тонкими голосами окрестности. Иногда легкий ветер, набегавший со строны Амурского залива, доносил запахи близкого моря, машинного масла, горелого рубероида и дерьма.
- Васильич, ты тут? – послышался пропитый бас Кузьмича. В проеме замаячило здоровенное пузо на тонких ножках, поток воздуха слегка шевелил на лысой, растрескавшейся как переспелый арбуз, голове жиденькие волосинки некогда роскошного чуба. – Здорово! Слушай, тут какая-то хуйня с жекрелом, продуть бы, а? Поможешь? С меня причитается, - вошедший ухмыльнулся и сделал знакомый жест к горлу.
- От чего ж не продуть? Сейчас мы его продуем, - приподнялся со своего раскладного трона Васильич. – Старуха вот картошку сушить отправила. Сама где-то шастает. У-у, ну и париловка, мать твою… Сейчас бы искупаться да пивка бы холодненького, э-э-х…
- Так кто ж тебе не дает? – раздался голос подошедшего Петровича. Хмурое, худое лицо, почерневшее в результате двадцатилетнего продувания жеклеров, смены прокладок, свечей и прочих серьезных манипуляций, сопровождающихся употреблением алкоголя, слегка подергивалось в тике. – Бабка что ли? Так ты ее расчепуши, старую, глядишь и даст на шкалик. Они после ебли что старые, что молодые, добреют. Хошь варенников наварят, хошь бутылку поставят. А, Васильич? Женщина ить тож человек, внимания хочет и ласки.
Васильич хмуро усмехнулся. Да уж, эту приголубь, держи карман шире. Сама приголубит кого хочешь, под горячую руку лучше не попадаться. Старая совсем нюх потеряла, кидается как бешеная. «Трахаетесь вы там в гараже», - не раз звучала эта набившая оскомину фраза, когда в двенадцатом часу ночи он вваливался в дым пьяный через порог своей квартиры. Конечно, трахаемся, и еще как! С бомжихами, живущими в проходящей рядом теплотрассе. С бродячими собаками, которых прикармливает сердобольный Петрович. Но в основном с машиной, купленной пятнадцать лет назад в порядке очереди, чтобы ездить на эту гребаную дачу, корячиться жопой к верху в борозде и взращивать урожаи сельским богодулам. Трахаемся, хе-хе! Пенелопа ты моя малохольная, растудыть в качель, с тобой только и трахаться, эхе-хе-х!
Молча, заговорщицки, они проникли в гараж Кузьмича. С волшебством скатерти-самобранки на газетке обозначились граненые стаканы, плавленный сырок, колбаска, хлебушек и кильки в томатном соусе, затем из грохочущего в углу при тусклом свете лампочки старого холодильника «ЗиЛ» возникли запотевшие темные пивные бутылки и водочный графин. Не тратясь на лишнюю демагогию, они смазали извилины, корявыми заскорузлыми пальцами кроша хлеб, закусили и принялись продувать жеклер.
Жаклер продувать – это вам, сучьи детки, не пупки вазелином мазать! Продувание – это целая наука! Сначала его надо найти, махонького, словно бабский клитор, отковырять из карбюратора. А потом оттереть от гари и дуть, дуть, дуть изо всех сил, выдувая копоть и гниль мощным выдохом перегара и табака «Космос». А продувши, заправить его так, как он был поставлен на заводе, собрать карбюратор, поставить и попробовать завестись. А, что, съели? Эт вам не в хер воздух выдувать! Тут нужны драгоценные навыки и опыт, передающиеся по наследству внутри гаражных сообществ. И каждый продутый жеклер есть величайший подвиг, который, как водится, надо зафиксировать и обмыть. Ведь машина – она же как любимая женщина, идти к ней надо с чистой, незапоганенной душой, сильными умелыми опытными руками, под что надо заточенными, а также светлым, ясным умом.

Время перевалило за одиннадцать вечера, а у Кузьмича не утихали длинные разговоры. Тихие звуки приемника перемеживались позваниванием сдвигаемых стаканов, геноссе унд камарады опрокидывали стаканы и филососфствовали о жизни, времени и людях. Где-то в рядом стоящих панельных клетках у телевизоров дремали не понявшие их за долгую супружескую жизнь, старые, истасканные Галатеи. Ворочались обвешанные бигудями, извечно неудовлетворенные половой жизнью своих детей любопытные тещи. Спали детишки, живущие припеваючи под крылышком папаш и мамаш и плодящие себе подобных бездумно и без души под воздействием сиюминутного животного инстинкта. Они жили за чертой, которая была прочерчена еще в тот день, когда Петрович продул первый жеклер Васильичу. Черта проходила красным, прокрашенным суриком, уголком ворот и делила их, «черный интернационал», от глупого, абсурдного и пустого мирка, в котором варилось, варится и будет еще годы вариться российский мужик.