Воспитатель дебилов : Мой сиребринъй шар.

Здравствуйте! Сиводня я расскажу вам пра чилавека удивитильной, но трагичискай сутьбы, пра Гиннадея Папова. Гинадей радилсо в прастой рабочей симье, детство его прашло на Тамбовщине, среди вольных хлебоф, грубых пралетариев, пиянства и быдлячества. Рос он сорной травой, удил рыбу на утренней зорьке, ганял на непанятнай сборке веласипете, да грел бока на речьке летом, студёнай же зимой лыжи да каньки вот и все забавы на рабочей акраине.
Юнасть Генадея прешлась на семедесятые годы двацатага века, время застойнае, брежневскае, кагда свабоды были писаны тока на бумаге, а в самам деле тока и мог Генна поправдарубнечать на сваей маленькой куханьке в обществе себе падобных уебанов-птушнекав. Начал в то время он прекладываться к бутылке, к этай зладейке с наклейкой, не адну чилавечию сутьбу анна сламала, пакарёжела-пакрутила-павертела да и вабросела на памойку.
Был Папов хоть и мал ростом, но хорош сабой (так он думал, заблуждался цука, да хуй с ним) падлец. Палучил он спицияльность парекмахера и стал трудитсо не пакладая ножнец в полностю женскам калективе. Стриг да пил, пил да стриг…
А жизня шла, катила катком па чилавекам, давя их, размалывая в труху. Падашла перистройка, Генну выперли с работы, стали дражать руки, и он несколька раз резал клиентов. Тагда и вспомнел брадабрей пра сваю птушнаю спицалинасть, устроэлся работать на железную дарогу. И продолжал пить, случальсь и светлые моменты в его бытие. Уснул на рельсаг пяный,а поэст на переехал, валялся зимой при двадцатиградусаф мароза на улице-падняле довели да дому харошеи люди.
Выгнале в зашей Генну и с ж.д., жина-падлюка бросила, связалась с чуркой, в паследствии долга и нудна лечилась от сифелеса. Этио быле страшныи годы в Паповскай беографее, связался он с пияню и рванию местнай, зек на зеке сидит и зекам паганяет. Варавале они па сасетскем дварам, брале всё чо плоха, лежит, медь, люминь, кансервы, сыстныэ препасы. Быле ловлены аднажды мужиками и атпизженны не падецки, но не вняле.
Но скока верёвке ни вица, всё равно петля. Спалился Генка, спиздел кавёр, баллон газавый, да пол мишка сахару у адной женщъны, был пойман с паличным и асужден к четырём гадам лешенея свабоды. Сидел, на зоне не бедствавал, кармилсо патстришкой заключоныг, пратризвился, а мастирство та ни прапёш, вспомнел как стрич-бритъ. Неплохо жил, сигареты, сгущёнку имел, да и так пажрать переподало.
Вернулся с заключения думал па новой жизню настроить, в новае неведаннае русло паток сазнанея пустить, дак видно не сутьба. Запил снова горькую, дружком абзавёлся закадычным, па паганялу генерал. Генерал был бывшим афицером, кажется майором, спившимся и вытуренным ис армии. Жили Ани вдвайом у Генке дома, пиле сабо самой, халодными зимнеми начами сабутыленеки жгли пасреди комнаты кастёр – грелесь так экстравагантна. Срале Ани в шкапу платяном, на улецу в марос им была в падлу хадить, а шкап напоминал туалет. Не тужили кароче, инагда галодный Генна наведывалсо к сасетскай старушке, в дрожащей руке он нёс пустую железную миску и ложку, бабужко – дабрейшей души чилавек, наливала и даже падагревала иму супу иле щей и алкаж трясясь всем сваим дохлым естеством с благадарнастью в слезящэхся, сабачих гласах благагавейна питался целебным варевом. Патом за всё харошее навёл цука на бабужко минтов, спиздел у кавота шпалы, спалилсо и пизданул мусарам что типа прадал их бабужко-сасетко. Минты ясен хуй, никакех шпал не нашли, а гражданин Папов в дальнейшем палучиф прафилактичных пиздюлей ат внука старушке, и был атлучён им (внукам) ат приёма бисплатно-благатваретельной писчи.
Минты же дадумалесь падкинуть бродяге (так акрестела Генну жына бывшая) несколька граммов героина!!! Это его и падкасила аканчательна. В ожеданее прегавора и ссылки лет на семь Генка запил ваапще па чёрнаму, стал пахож на труп и в полувменяемом састаянее сшебал па писят капеек на цынтральнам рынке для апахмела. Бывшея жына иго пачуяв, что дело пахнет канчиной (да не той,бугага) переселилась снова к Генке, под благовидным предлогом вырыванея тов. Папова ис цепкех лап алкагалезма и брадяжнечества.
Самаже паскуда састаяла в любовной свяэи с узбеком, маральна разлагалась, курила, но не пила. Перманентна страдая ат недалечиного сифилиса срывала всю сваю злобу на несчастном бывшем муше, желала иму скарейшей канчины ат алкагольнасадержащех прадуктов. Развлекаясь с узбекам жына Генина не пускала его в дом, держала несчастнаго в сыром, халодном, неотаплиевам подвале. В подвале он и скончался в один солнечный, марозный январский денёк.
Как сказал бы пиит:
Смерть пришла в январе,
снег кружил во дворе
а в подвале холодном
на смертном одре
спал Геннадий Папов
типа бля охлаждался.
Лежал там он несколько дней, пока жена не обнаружила, бабужко соседко-кормилица ещё помница сказала выдапющуюся фразу « А как же он там стока лежал? ведь он же испортица мог», как будто это кусок колбасы! Эх, бабужко он давно «испортилсо», а сколька таких испорченных на Руси – матушке!!! Не в скаске скасать ни пиром аписать как гаварится…
4.08.2007. В.Д.