Кобыла : Твист

Из всех летних хлопот больше всего я люблю сенокос. К Петрову дню c нетерпением ждёшь, пока установиться погода; готовятся косы, вилы, грабли, чистится сеновал, в который раз проверяется косилка – и началось! Пьянящий медовый запах скошенной травы, тянущейся ровными бесконечными рядами. Весь день в поле. Промокшая насквозь от пота рубашка, мозоли на ладонях. Бутылка с водой, сколько её не прячь, всё равно нагреется. Сперва подвяленную траву сбиваешь в валки, затем ворошишь их по несколько раз за день, вечером сносишь в копны, а завтра – всё по новой. Бывает, зацепишь граблями незаметный под сеном скошенный кустик ветлы, а там - осиное гнездо! Бегаешь с радостным визгом по полю, удирая от рассерженных ос. Потом упадёшь в копну и смотришь, как высоко над тобой плывут белые задумчивые облака… Наконец, копны грузят на машину, меня всегда загоняют на верх, главное – успевать набрасывать пласты на борта и трамбовать середину. Всё! Без сил валишься на душистое сено и всем телом чувствуешь, как взревел мотор; машина трогается, кренясь то на один, то на другой борт на поворотах и подпрыгивая на кочках, а вместе подпрыгиваешь и ты с сеном. Весело и страшно! Так я один раз слетела с нагруженного МАЗа, отлёживалась неделю. Что и говорить, сенокос тогда закончился без меня.

В это лето июнь был мокрым и травы много. Приходится нанимать помощников. Народ в здешних местах не избалованный, многие весь сезон батрачат только за магарыч. Наши новые помощники – пожилая чета, Аркадий и Ирина. Я часто вижу их окучивающими чью-то картошку или пропалывающими чужие огороды. Своего хозяйства они не держат. Летом батрачат, чем перебиваются зимой – не знаю. Мы сидим на краю Пчельни, здесь когда-то стояла колхозная пасека, у самой опушки, отдыхаем от жары. Тут же, в тени берёзок, разложен наш нехитрый обед. Сердито гудят шмели, резкими виражами проносятся слепни, оглушительно стрекочут кузнечики. Вездесущие муравьи пытаются проделать дорожку между нарезанным салом и кусками чёрного хлеба. По навязчивой привычке я жую соломинку и слушаю, как Аркадий неторопливо рассказывает о своей жизни. Мотался по всей России, работал на комсомольских стройках, запил.

Ласкаясь, подходит Барс, наша старая чёрная лайка, и хитро поглядывает на еду.
- А-а, Барсуха, не заходишь к нам в гости! Редко у нас косточки бывают?!
- Завели бы кур десяток, Аркадий Николаевич, ведро пшеницы – полтинник, на месяц растяните…
- Да, брось ты, Варюш, - прерывает Аркадий мои нехитрые вычисления, - На кой оно нужно?! – Он достаёт из кармана пачку “Примы” и закуривает, задумчиво глядя куда-то вдаль своими огромными голубыми глазами. Есть что-то гордое, люмпеновское, в его горбоносом профиле, и я действительно понимаю – зачем это им?!
-Белые пошли,- он наливает стопочку и опрокидывает, не закусывая: - Завтра сходим. А знаешь, как моя бабка танцует, когда белый найдёт? А, ну, Ириш, покажи!

Ирина смеётся, послушно подскакивает и, отбежав чуть в сторону, чтобы её хорошо было видно, начинает весело отплясывать твист. На секунду я представляю её молодой озорной девчонкой в коротком платьице, где-то на рижском танцполе задорно танцующей твист и рок-н-ролл.
- Ну, всё, Ириш, хватит, - Аркадий носком сапога тушит бычок и хмуриться – В прошлый раз вот так танцевала и ка-ак грохнется! Сознание потеряла. А я не понял, испугался. Врачи говорят – давление, - он встаёт и, взяв лёгкие деревянные грабли, уходит переворачивать валки.
Он всё ещё очень красив, а каким был раньше? Сколько женских сердец заставлял биться сильнее этот голубоглазый блондин?

Ирина, тяжело дыша, садится рядом и, словно читая мои мысли, вздыхает:
- Да, Варюша, сколько ж я с ним натерпелась! – она говорит с печальной улыбкой, с какой-то почти собачьей тоской в голосе, будто оправдывается за своё нынешнее состояние. Родом из Риги, закончила институт, учительница. Первый муж, Виктор, служил мичманом во флоте. Её лицо светлеет:
- Какая у нас любовь была! Мы всего восемь месяцев прожили. Витька погиб, затонул на корабле. А я молодая была, глупая. Испугалась, аборт сделала, больше детишек не было. Знаешь, как я плакала, когда меня Аркашка уговорил?! Мы ведь с ним тридцать лет живём, а все не расписаны. Да, просто сожители. Вот помрёт первым, кому я нужна? Даже к себе не прописал, - и по её морщинистым щекам одна за другой привычно катятся прозрачные слезы.
Порыв теплого ветра обдаёт ароматом цветущей сныти и таволги. Берёзы тихо шелестят листвой. В редкой траве сочные ягоды уже отходящей земляники, рядом – крошечные жёлто-рыжие шляпки молодых лисичек. Надо будет вернуться через пару дней – срезать.

…Ирина волнуется зря. Первой уйдёт она, следующей весной, а вслед за нею ещё через полгода уйдёт и Аркадий - куда-то туда, далеко-далеко, где можно вдвоем весело и безмятежно лихо отплясывать твист.