ТаранОружиеГероев : Байки Бадди. «Седой и Белая».

Знаю, ребятки, знаю, в этом паршивом районе только две традиции соблюдаются из года в год. Во-первых, это, конечно, старинная народная традиция контрольного выстрела. Ха-ха... А во-вторых – День Совершеннолетия. Каждый год, в этот день такие вот как вы ребятки идут в наш кабак. Каждый год, сколько я здесь сижу, а сижу я с тех пор, как Белые Братья вышвырнули меня из своей банды. Так вот, такие как вы парни получают карточки совершеннолетних, и приходят сюда, чтоб послушать истории старины Бадди, выпить на законных правах и набить друг другу морду. Люблю этот день.
Вот только память моя уже не та, с пол оборота ничего и в голову не приходит. Давайте-ка, кто-нибудь из вас пройдется до стойки и закажет у доброго доктора Чека немного лекарства от склероза для дедушки Бадди, а я пока пораскину мозгами, может, что и вспомню.
Что говорите? Историю Седого и Тани Белой? Вот как... Удивлен. Обычно-то просят про другое, побойчее чего, погромче… Ну что, помню их, помню, а как же. Но для надежности все-таки не мешает подлечить память. Давайте-давайте, закажите дедушке лекарства, а то и слова на язык не идут.
...............................................

Вот так, уже лучше, уже проясняется. Слушайте меня, ребятки, слушайте.
Случилось это давным-давно – по вашим меркам, а по моим, так будто бы вчера. Времена были не легкие, прямо скажем. Парней, что помоложе, в армию забрили и отправили месить грязь и подыхать от малярии. В городе только девки, старики да дети остались. Ну, и те, у кого денег хватило на то, чтоб купить себе волчий билет, и времени, чтоб подсуетиться. Голодно было, желудок в обнимку с позвоночником жил, по лопаткам елозил. Электричество два часа в день, и то не всегда. Воды горячей нет, котельную топить не чем. А потом и вовсе карточки на продукты ввели. Многие тогда не выдержали: кто с голоду умер, кто зимой замерз, а кто и с ума спятил от такой жизни. Были и такие, что свинца нахватался, когда продуктовые склады вскрывал. Да что там говорить, если по ночам на улицу выходить боялись: ходили слухи о Мяснике, который вроде как людей убивал и ел. Ну, историю Мясника я вам в другой раз расскажу. Если вспомню подробности. Вы ж теперь в этом заведении частенько будете появляться.
Но история Седого и Тани (тогда ее еще никто Белой не называл) началась еще во времена сухого закона.
Они поженились как раз за пять лет до начала войны. Тоже было не самое легкое время, прямо скажем, но и благословенное: миллионы превращались в пыль за какие-то мгновения, но и нищий мог стать королем так же быстро. Верьте старине Бадди, потому что он все это видел собственными глазами, трогал вот этими вот руками, и был достаточно молод, чтоб запомнить. А с Седым бывало сиживал за этим самым столом, да-да...
Седой, сын лоцмана, и сам неплохо знал подходы к городу с моря, а в период сухого закона такие знания можно было смело переводить в доллары. Целый год он работал по ночам, от этого, говорят его волосы-то и выцвели, совсем стали белыми, вот почти как у меня. Только ему тогда и тридцати не было. Ловкий был парень, ловкий и везучий. Сколько раз мог на дне остаться, рыбам на корм пойти, но выжил. Пару раз, правда, даже со своим везением свинца хватанул. Ну, я вам так скажу: лично я в Клоаке не знаю ни одного парня, который бы железо не попробовал. Кому перо под ребро, кому пулю в спину. Рано или поздно, так или иначе. Я и сам меченный: и за долги резали, и в перестрелках бывал, и просто так, по пьяни... Тут вопрос в другом - если выжил, считай, повезло, забудь и живи дальше. У нас по-другому не прожить. Мотайте на ус.
Когда сухой закон отменили, у Седого уже деньжат было скоплено. И на собственный дом хватило, и на дело. Открыл автомастерскую, пару ребят нанял. Днем один бизнес, ночью другой. Днем в основном машины опускал, лоу-райдерам всяким, стилягам трахнутым. Вы бы видели их тачки, парни! Брюхо считай по асфальту чешет, а самым шиком было так тормознуть, чтоб задний бампер по асфальту полоснул и искры выбил. Вот такие штуки и делал Седой. Днем…
А по ночам в мастерскую пригоняли машины из Большого Города. Ну там, номера перебить, километраж скрутить, иногда перекрасить на скорую руку, короче, то, се, третье-десятое. Обычная, в общем работа, не из легких, конечно, и хлопотная, но зато и без денег не сидели. Руки у Седого из нужного места росли, и работников под стать себе нанял. Делали все качественно, быстро, а главное молча, лишних вопросов не задавали. Деньги же, они тишину любят. Вот только, совсем тихо вокруг денег никогда не бывает. Парадокс… Знаете такое слово? Ну-ну, так уж спросил, мало ли…
Со временем Седой прикупил цех на заводе, расшился. Ну и, само собой, дорогу кое-кому перебежали. Деньги, ребятки, рано или поздно друг другу дорогу перебегают. Когда незаметно, а когда и навахой по кадыку. Это тоже традиция такая, только она не только в Клоаке действует, а везде, хоть даже в Дублине, хоть в Москве. Знаете такую страну – Москва? Это на севере Африки. Там все люди либо священники, либо революционеры. А по улицам даже днем медведи-гризли ходят. Их там считают вроде как священными, и даже молятся на них.
Э-э-э... Что я сказать-то хотел? Вот же... Давайте, ребятки, закажите еще лекарства для дедушки Бадди, а то память совсем не та уже.
...............................................
Вообще-то, все левые тачки из Большого Города гнались через еврейчика по имени Киба. Нормальный был парень, хоть и носатый. Бывало, я и с ним тут сиживал, хотя реже. Он обычно в кабак около синагоги ходил, что в переулке Невинных Младенцев. Ну, да-да, которую пять раз сжигали только за вашу жизнь, а за мою - так и не счесть. Но не в те времена. Тогда евреи марку держали, точно вам говорю. Про банду Пророки не слышали? Ну, как-нибудь расскажу…
А что до Кибы, то он, повторяю был нормальным парнем, хоть и из этих. На конфликт особенно не лез, цену не давил, мог и с оплатой подождать и процент скинуть. Про ночной бизнес Седого он, конечно, знал. Клоака же, как труба – в одном конце шептуна пустил, в другом уже воняет. Да и вообще, рано или поздно все тайное всплывает, и становится ясным. Как говно в канале…
Но до поры до времени, пока Седой особенно не зарывался, Киба смотрел на нарушение своей монополии сквозь пальцы. Он мог себе это позволить. Ну, а уж когда Седой цех прикупил и начал крутиться по крупному, да еще и клиентов чужих переманивать, тут Киба глаза-то и раскрыл. Пригласил он Седого на разговор, предложил работать на себя, неплохие проценты назначил. Спокойно говорил, не давил, все по полочкам разложил, все объяснил. Только Седой отказался. Молодой еще был, горячий, о будущем не думал. Да и на везение свое рассчитывал, так я думаю… Киба же дал Седому три дня на размышления, а ночью на четвертый в цеху взорвались балоны с газом. Рвануло так, что пол завода чуть не сгорело к чертям собачьим.
Хозяин завода шум поднял, началась суета. И какими-то путями выплыло, чем Седой тут по ночам занимался. Не прошло и трех дней, как заглянули на огонек мальчики в кителях.
Война началась за несколько месяцев до того, но Седой вовремя откупился. И правильно сделал, у него уже двое пацанов к тому времени было, и Таня третьего носила. Но с этим взрывом он влип по полной. Так влип, что было у него, ребятки, только два варианта: либо садиться за скупку краденых автомобилей (а шили ему именно скупку), либо одевать форму и вперед, на фронт.
Что война продлится так долго, никто естественно не знал. Зато другие сроки вполне конкретно были описаны в кодексе и прочих документах. Ну, и еще кое-что имелось: если бы Седой сел, замели бы и тех парней, что на него работали, как подельников. А так их вроде бы пообещали не трогать. Короче говоря, Седой записался в армию.
Но уже перед самой отправкой, пришел к нему в тюрьму Киба. Я же вам сказал, ребятки, нормальный был парень, хоть и еврей. Пришел, значит, и говорит, так-то и так, парень, не хотел я, чтоб так все вышло, не думал, что полиция выйдет на краденые машины, и подставлять тебя не собирался. Так что, за Кибой, дескать, должок.
Седой, конечно, поначалу взвился. Много лишнего наговорил… Киба все это снес молча, дождался пока Седой остынет. Все-таки, как не крути, но каким бы Седой горячим не был, а с головой дружил. И еврей это понимал. А может просто вину чувствовал, что человека через него в камеру кинули. Но, в общем, успокоился Седой. Обдумал все, извинился даже. И попросил Кибу об одном - позаботиться о его жене. Присмотреть, чтоб какая-нибудь падаль поблизости не возникла пока он не вернется, ну и, при случае, с деньгами ей помочь. Само собой в долг.
Таня… Ох ребята, что за бабенка была! Ростом, вот… вот как Чек наш тупоголовый. Волосы были черные, как душа негра, и никогда она их не красила, даже в те дни, когда вся бабья часть Клоаки вдруг в блондинок обратилась. Красивая была, зараза, и с норовом. Под стать Седому, короче.
Киба засомневался, не пойдут ли слухи, но Седой сказал ему, мол, мне тебя учить, как со слухами бороться? В общем, еврей согласился. И обещание свое сдержал. Помогал Тане, приставил к дому охрану из своих парней, продуктов подкидывал. Сам же при этом даже близко к ее порогу не подходил. И все равно кое-кто начал ненужное поговаривать - у людей же только дурное на уме, только дай возможность грязными пальцами в чужом белье покопаться… Тогда Киба нашел парочку рассказчиков, и отрезал им языки. Днем. Прямо на Большом Кольце. Больше об этом никто и ничего не говорил.
Я же говорю, нормальный был парень. Еврей только...
Чек!!! А ну плесни нам с ребятами. Парни взрослыми стали, а ты как тюлень там за стойкой! Мог бы и сам догадаться, чего взрослым парням надо в такой день. Правильно я говорю, а, парни? Да, кстати, Чек, мне тоже плесни. За компанию! Ребятки угощают.
...............................................
Ну так вот. Через год после того, как замели Седого, произошла одна заварушка. Как раз на границе Большого Города и Клоаки. Это тоже отдельная история, скажу только, что в заварушке той положили половину парней Кибы, а самого накачали свинцом так, что и сам он через пару дней отправился в поля большой охоты. И сделал это тип по прозвищу Мыло.
Таня уже родила, трое парней бегали по дому под присмотром няньки, сама Таня работала в шляпочном ателье. После того, как Киба отдал душу своему ветхозаветному Богу, этих денег едва хватало… И все же, как-то вертелась. И каждый день шла на работу мимо почты – ждала письма от Седого. И он писал. По письму в неделю, а то и чаще приходило. Другие жены только завидовали…
А потом вместо письма Таня получила похоронку. В те дни ее волосы стали белыми, как мел. Нет, они не поседели, из них словно ушла краска. Они – побелели…
Но ей надо было жить, надо было кормить пацанов. И Таня скрутила себя в тугой узел и справилась с этим, только в глубине ее карих глаз поселились два голубых куска льда. Все их видели, все. Потому что, ребятки, кое-что не спрятать и не скрыть, как не старайся. Душу можно заставить молчать, сердце можно заставить биться ровно, мозг можно заставить думать о чем-то другом, но глаза – глаза не врут…
Времена меж тем становились все тяжелее. Голод разгулялся по настоящему. А зима выдалась такая лютая, каких я с тех пор и не видел. Каждый день по Клоаке проезжали грузовые машины, куда закидывали трупы: замерзшие, умершие с голодухи, висельники. А были и те, кто не выдержав, выходил на улицу, и засыпал. Навсегда.
Ателье, в котором работала Таня, закрыли. Сиделку пришлось уволить. Концы с концами сводить становилось все сложнее. Но она все еще держалась, все еще не сдавалась.
Но вдруг серьезно заболел младший сын. Тех денег, что еще оставались, хватило всего на месяц голодной жизни. Таня пыталась шить на дому, но это почти не помогало. Малец чах на глазах, лекарства купить было не на что. Врачи из нашей больницы помогали, чем могли, но нужно было очень дорогостоящее лекарство, такое, какого в нашей больнице никогда не водилось.
Вот тут-то и объявился снова Мыло. Он, конечно, знал Таню. Да и кто ее не знал? Она была одна такая на весь город: смуглая кожа, глаза, как две темные миндалины, бедра широкие, а талия, как у осы. Не зря Седой беспокоился за нее, когда уходил на фронт, не зря попросил Кибу присмотреть за ней…
Мыло пришел прямо к ней домой, и без лишних слов выложил на стол нужную сумму…
Что я вам могу сказать, ребятки... Бывают в жизни такие моменты, когда приходится делать шаг над пропастью… иногда по-другому нельзя. Если у вас в жизни будет возможность не делать его, ребятки, если будет выбор, то лучше бегите подальше от этого края, бегите со всех ног…
А у Тани такой возможности не было!..
Закажите-ка стакан старику Бадди, что-то ему грустно стало.
...............................................
После того случая Таня все чаще стала появляться на Большом Кольце... Во все времена туда выходили городские шлюхи предлагать свой товар. И тогда, и теперь. А Таня ведь осталась совсем одна, и ей надо было кормить детей. Кто-нибудь из вас может ее в этом упрекнуть?
Так появилась Белая. Она брала дорого, но каждый раз находился богатенький сынок из Большого Города, готовый выложить нужную сумму за Танину красоту. Единственное, чего никогда не делала Таня - она не приводила их домой. Снимала с кем-то еще из шлюх квартирку в двух шагах от Большого Кольца. Но слухи разошлись все равно, и некому было уже вырезать языки ублюдкам. Дошло до того, что когда Таня шла по улице, ей плевали в спину…
Три года… Они пролетели, как вода из сливного бачка в унитаз. Много грохота и вони, греха и долгов, нужды и безнадежности, и все – в один миг. Начали возвращаться парни, начала приходить в норму жизнь. Заработала котельная, отменили карточки, снова открылась шляпное ателье…
Но Таня продолжала продавать себя, потому что никто не захотел принять на работу шлюху с Большого Кольца. Никто. Люди поставили крест на ее жизни… И как знать, не поставила бы его и сама она, если бы не трое сыновей Седого…
Он вернулся в конце сорок шестого. Весь в шрамах, пройдя через множество госпиталей. Мало что оставила война от того рубахи парня, что провозил контрабанду под самым носом у полисов в славные денечки сухого закона. Мало что, но это только казалось, потому что там, под изуродованной кошей, под криво сросшимися костями, под перебитыми, прострелянными внутренностями жил тот самый парень, что перебежал три года назад дорогу еврею Кибе…
Таня не стала уворачиваться, скрывать, врать. Да и смысла не было – рано или поздно как-нибудь доброхот все равно открыл бы Седому правду. Таня рассказала все прямо, все с самого начала. И про Кибу, и про заварушку на Большом Кольце, и про похоронку. И про Мыло. И про то, как вышла на панель. Все. Седой выслушал ее молча, и ни один мускул не дрогнул на его иссушенном лице. Ни один! Оно оставалось спокойным, и только слезы текли из его холодных глаз. Так же молча он встал, собрал вещи и ушел из этого дома…
В ту ночь Таня не вышла на работу, в ту ночь она плакала. И в следующую, и через ночь. А неделю спустя, когда ее вновь увидели на Кольце, все были поражены. Ее карие глаза стали голубыми! Так разрослись в них куски льда. Лед и пустота стали самой Таней. Казалось, она перестала быть человеком, казалось, сама тоска идет по Кольцу в облике прекрасной беловолосой шлюхи с голубыми глазами.
Но в тот же день… в тот же день на Кольцо пришел Седой. При нем не было тех вещей, что он забрал из дома, и вместо формы – новый костюм. Изменилось все, походка, голос, взгляд. Остались только знакомые белые волосы...
"Если ты пришел винить меня, - сказала ему Таня, - то не надо. Уходи и не возвращайся. Тебе больше некого винить, меня больше нет. То что ты видишь, это давным-давно не та женщина, которую ты любил, Седой..." Но Седой покачал головой и ответил ей спокойным, незнакомым голосом: "Седой не вернулся с войны, он погиб, и та похоронка сегодня стала правдой. Его нет, и теперь некому и не в чем тебя винить. Ты свободна, и ты никому ничего не должна. Но если бы ты согласилась уйти отсюда со мной, и никогда не возвращаться... Я… прошу тебя об этом… Белая". Так он ей сказал, и это был чужой голос. Он говорил и смотрел ей в глаза, но это был незнакомый взгляд. А когда они пошли прочь от Кольца, у него была походка, совсем не похожая на походку Седого. На следующий день Седой и Белая навсегда исчезли из города, исчезли сами и увезли детей. Куда? Я не знаю... Кое-что лучше не знать, правда ведь?
Но в тот же день исчез и Мыло. И тоже я не знаю куда, но, говорят, когда обеспокоенные родственники ввалились к нему в комнату, Мыла там не было. Зато было очень много крови, целая кровавая дорога. И вела она от кровати прямо к окну. А за окном, если мне не изменяет память, был берег канала, и на берегу тоже была кровь. Я, конечно, не специалист, и уж подавно не врач, но кое-что я в жизни видывал. Так вот, сдается мне, что если человек идет по комнате с перерезанным горлом, то выглядит это именно так, как выглядела спальня Мыла. Но утверждать, конечно, не берусь. Тем более, что и водолазы ничего не нашли.
Вот так вот.
Ладно, парни, закажите-ка мне последнюю рюмку, и я пойду. Вы уже выслушали мою историю и набрались достаточно, чтоб начать бить друг другу морды. А я уже стар для этого. Чек! Ты что оглох?! Не слышишь, о чем просят эти ребята? Давай, не тяни сопли. Время - деньги…