Француский самагонщик : Ростки нового

1
Чёрный «Ягуар» помигал фарами, створки ворот поползли в стороны, машина зарулила на стоянку, замерла на клетке, помеченной символами «Е111ЕЕ».
Нина Викторовна вышла из «Ягуара», скользнула взглядом по стоянке – о, Дашина «Маздочка» уже на месте, золото девочка! – и деловой походкой направилась к подъезду.
Без пяти девять. В большом круглом фойе Департамента экстралицензирования при ГУВД уже толпились посетители. Не последние люди в стране, привычно подумала Нина Викторовна, с возможностями люди, раз экстралицензии запрашивают или там продлевают, – а ведут себя тише воды, ниже травы. Или наоборот, она точно не помнила. Но мысль эта всегда радовала.
По-хозяйски цокая каблуками, Нина Викторовна миновала дежурного милиционера – тот почтительно козырнул, – поднялась на VIP-лифте на седьмой этаж. Массивная дубовая дверь с табличкой «Заместитель руководителя Департамента Ксавериева Н.В.» бесшумно открылась от лёгкого толчка пальцем.
Помощница Даша резво, но без суеты поднялась со своего места.
– Доброе утро, Нина Викторовна!
– Доброе, Дашенька. Что у нас? Документы готовы?
– Уже на столе. Кофе, Нина Викторовна?
Правда, хорошая девочка. Приходит за полчаса до начала рабочего дня, уходит – когда надо, тогда и уходит, хоть за полночь. В курс дела вошла за неделю. Всё помнит, во всём ориентируется. Настроение всегда ровное, выглядит на твёрдую пятёрку, одевается как надо – не вызывающе, но и без ханжества. Молодчина. Далеко пойдёт.
– Через полчасика кофе. Что, можно подписывать? Смотрела? Ничего там особого?
– Нет, Нина Викторовна, – сдержанно улыбнулась Даша, – ничего.
Чиновница прошла в кабинет, села за стол, провела пальцем по поверхности. Ни пылинки. Кожа кресла тоже радовала чистотой. И окна. И вообще всё.
На столе лежали три папки: «Решения комиссии – на подпись», «Экстралицензии – на подпись», «Предписания – на подпись».
Нина Викторовна взглянула на настольные часы работы середины прошлого века – ровно девять, – вынула из сумочки «Монблан», придвинула к себе папку с решениями комиссии и принялась за дело. Начала с экстралицензий. Эта часть работы всегда доставляла ей особенное удовольствие. Не зря живём, думала она, подписывая красивые – сразу видно, государственные! – листы, заполненные полными значительности словами и числами. Живём не зря, работаем не зря, и ценят нас по достоинству.
С решениями комиссии обстояло чуть сложнее. Преобладали, конечно, положительные, но встречались и отказы. Нина Викторовна вспоминала, как накануне, вместе с Дашей, принимала решения об этих отказах, как они формулировали основания, – и раздражалась на заявителей, готовых платить за экстралицензии немалые деньги, но при этом совершенно неспособных собрать правильный пакет документов. Вот зачем эта дубина приложила копию диплома об окончании каких-то неведомых курсов, когда в Регламенте ясно сказано: о высшем образовании. Мусор, ей-богу, мусор человеческий… Ну, сам не в состоянии понять, что от тебя требуется, так секретаря возьми толкового… Нет же…
Она покончила с двумя папками, когда Даша принесла кофе.
– Спасибо, Дашенька. Останься.
Помощница присела на стул у дальней стены. Загляденье: сидит ровненько, спинка прямая, головка чуть повёрнута в сторону начальницы, и ведь не глазами ест, а как надо смотрит, деликатно, коленки плотно сжаты, руки на них спокойно лежат, аккуратно так.
Нина Викторовна, не торопясь, прихлёбывала кофе. Ну, последняя папка, самая неприятная – предписания.
Казалось, вся безалаберность человеческая здесь скопилась.
Подпись «Н.Ксавериева» сделалась жёсткой, нервной. Настроение ухудшилось.
Вот тут-то Даша и была очень кстати. С недавних пор Нина Викторовна это точно знала.
Она подписала последнюю бумагу и отрывисто сказала:
– Печать проставь везде. И в экспедицию. Проследи там.
– Да, Нина Викторовна, – с едва заметной хрипотцой и очень даже заметным сочувствием отозвалась помощница.
Она подошла к столу, быстро привела папки в идеальный порядок, взяла их подмышку и вопросительно посмотрела на начальницу.
«Мужики всё-таки сволочи и павианы, – мелькнуло в голове у Нины Викторовны. – Не все, но в основном. А девочка – прелесть…»
На сердце полегчало. Да и другие реакции не задержались: где полагается – потеплело, где полагается – увлажнилось.
– Положи пока, – сказала она, тоже хрипловато. – Отдохни, солнышко, мы это заслужили. Ну, иди сюда. Только сперва дверь запри.

2
Рабочий день заканчивался. Полчаса всего оставалось. Павел Леонидович с хрустом потянулся, зевнул и решил что на сегодня хватит. Устал. Четыре с лишним часа разруливал одну (прописью– одну!) проблему.
Так никаких нервов не хватит. Тяжёлое дело большой бизнес. Надо накатить.
Он встал, прошёл через весь кабинет, набрал на кодовом замке нужную комбинацию, потянул дверцу. Сейф-бар тихо открылся.
Что выбрать? А пожалуй, вискаря вот этого. Тридцать лет выдержки, черри финиш, все дела.
Он сел в глубокое мягкое кресло перед низким столиком, плеснул на два пальца. Поболтал стаканом, понюхал, сделал глоток. Хорошо.
Но захотелось есть. Хоть орешков, что ли.
– Свет! – заорал он. – Светик!
В кабинет суетливо влетела чернявая секретарша.
– Да, Павел Леонидович! – вскрикнула она, словно получив разряд электрического тока.
Шеф поморщился. Всегда она вот такая – на взводе. Впрочем, дело знает. Да и темперамент её бывает вполне даже уместен. На ковре этом, к примеру.
– Слушай… – протянул он, но Светка прервала.
– Пал Леонидыч! – крикнула она. – Там письмо, важное, по-моему! Ещё днём пришло, я доложить хотела, а вы меня послали… – Она трогательно покраснела, запнулась. Но справилась с собой. – Из Депар…
– Твою мать, Светлана!!! – взревел Павел Леонидавич. – Уволить тебя или прям задушить на месте?! Правил не знаешь?! Сегодня пришло – завтра с утра доложишь! Отдыхаю уже, не видишь?! Ослепла?!
Секретарша моргнула, по её щекам побежали крохотные слезинки – ровно по одной из каждого глаза.
– Быстро орешков мне каких-нибудь! – резко скомандовал шеф, почему-то указывая толстым пальцем на стакан. – С голоду умираю! И потом сигару притаранишь из стола моего, я уж ходить туда-сюда не буду! А о делах чтоб молчала!
Светлана с горестным видом кивнула и кинулась добывать орешки. Павел Леонидович вдруг ощутил жалость к этой, в общем, хорошей, словно собака верной девке. Ору вот всю дорогу, подумал он – да и понятно, непростыми делами ворочаю, – а она терпит, терпит. И всегда на всё готова. Всё отдаст, если прикажу. Буквально всё.
Поласковее бы с ней.
На сердце потеплело. И где надо – шевельнулось.
– Стакан для себя прихвати! – крикнул он в спину секретарши.
Через четыре минуты блюдечко с орешками – любимый микст шефа – стояло на низком столике, Павел Леонидович сидел уже на диване, держа в одной руке стакан, а другой обнимая за узкие плечики Свету.
– Да выпей, дурёха, не бойся! – уговаривал он. – Что тебе бояться-то, не за рулём же!
– Крепкое оно очень, Пал Леонидыч, – потупив глазки, отнекивалась пунцовая Света. – Я же, вы знаете, как крепкого выпью, хоть граммулечку, так уж и работать не могу, голова сразу кругом идёт…
– Вот и славно! – прогудел шеф. – Вот и пусть идёт! А работать мы сегодня больше не будем. Мы сегодня с тобой другим займёмся, а потом и по домам!
Он шумно хлебнул из стакана.
– Пал Леонидыч, – тихо произнесла Света дрожащим голоском, – вы вот пьёте, а там письмо из Депар…
– Что, опять?! – не поверил своим ушам бизнесмен.
Света затравленно взглянула на него и отчаянно осушила свой стакан.
– Вот! – сказал Павел Леонидович. – Другое дело! Так-то! Ну, всё, дела побоку! Гуляем! Только дверь запри.

3
Правильная жизнь пошла, думал капитан Луценко, выдвигаясь на патрулирование. Новое руководство дело своё знает. И народ свой оно знает. Хватит, поминдальничали.
Вот как делают, так и надо, тютя в тютю. Ростки, можно сказать, нового рождаются, без преувеличения, на наших глазах. То есть не на зрачках там или радужных оболочках, а в смысле, что мы это прямо видим, пошутил Луценко сам с собой.
Вот я, продолжал размышлять капитан, я – инспектор ГАИ, правильно? Так точно. А что такое инспектор ГАИ в прошлые, чтоб их, времена? Это ленивый, жирный, жадный упырь.
А эти, которые, так сказать, по другую сторону баррикад, они кто? Они, коротко говоря, козлы и лохи. Как, собственно, и всё, практически поголовно, население. Они, суки, так и норовят нарушить что-нибудь, никаких моральных прав на то не имея.
И вот упырь отлавливает козла, и начинают они своё му-му. В итоге козёл, или, что то же, лох, расстаётся с некоторой суммой бабок, а упырь на эту же сумму соответственно богатеет. Сколько, спрашивается, в этом толку? Отвечаю – ноль. Деградация населения по обе стороны баррикад ускоряется… как это… экспоненциально! Мужики вырождаются, бабы, если рожают, то уродов. Мрак и мразь.
Это так раньше шло. Теперь по-другому. Теперь ростки нового. Вот я, инспектор, выслежу козла – это я так думаю, что он козёл, – который, допустим, нагло прёт по встречке. Или, к примеру, в мясо пьяный за рулём. Я его – цоп! – приди на грудь, моя малютка! С вас, Иван, скажем, Иваныч, тыща вистов! Или десять тыщ, в зависимости от. А он мне – раз! – экстралицензию в зубы. И уже с меня ему тыща вистов. Или десять. И не отвертишься, всё записывается.
И получается – это не он козёл. Это я козёл. И в органах мне не место. Моё место у параши. Отбор? Отбор!
А расплачиваюсь я с ним – между прочим, вист нынче дорог, нефть вон как вверх ломится, да и высокотехнологичные подымаются потихоньку, – расплачиваюсь, значит, и что? И то – зубы на полку. Жену, детей, кормить не на что. Вот отбор так отбор! И правильно! Нечего козлов плодить. И лохов. Хотя это в принципе одно и то же. Руководство оба термина употребляет.
Потому я, капитан Луценко, должен быть хитрее, умнее, изобретательнее любого лоха-козла. Понять должен, просечь – кого трогать, кого стороной обойти, а то и козырнуть. Вот и выходит, что современный корпус инспекторов ГАИ – это цвет нации. Да и эти, экстралицензиаты – тоже, как ни крути. И всё к тому, что уже не по разные мы с ними стороны баррикад, а по одну – по ту, где козлы не выживают.
Ну, конечно, на нашей с ними стороне тоже небольшие такие баррикадочки имеются. Но это надо правильно понимать: сними их – в момент и тут все в лохов выродимся.
Луценко съехал на обочину, перевалил свою патрульную «Краун Викторию» на тротуар, поставил его за павильоном подземного перехода, чтобы на проезжую часть не отсвечивать, а сам в этот тёмный переход на три ступеньки спустился – и стал наблюдать.
Не то… Не то… И это не то, чутьё говорит – не трогай, капитан! Лучше даже выскочи, честь отдай!
Так и сделал. Из «Ягуара» барственно кивнули. Баба за рулём. Интересно, бизнесвумен какая-нибудь или госслужащая? Пожалуй, что гос, решил Луценко, возвращаясь на позицию. И немаленького ранга. Вот же бабы попадаются…
Так, дальше. Не то… Не то… А вот, похоже, то! Тачка, конечно, огромная, богатая – «Геландеваген», – да только чутьё… Риск, конечно, но – надо верить в себя! Мы люди будущего!
Луценко выскочил на обочину, махнул жезлом. «Геландеваген» вильнул вправо – неуверенно вильнул, – остановился. Опустилось стекло. Ну и хряк! На капитана накатила мощная волна перегара.
– Капитан Луценко, – чётко козырнул он. – Документы, пожалуйста.
Хряк ухмыльнулся, порылся в бардачке, небрежно протянул документы.
– Так, Востряков Павел Леонидович, – сказал Луценко. – Пили?
– Гы, капитан! – откликнулся хряк. – Слепой? Или читать не умеешь? Экстру видишь, нет? Десять штук вистов с тебя, короче. – И громко рыгнул.
– Попрошу ко мне в машину, – сухо сказал Луценко и, повернувшись, пошёл к «Краун-Виктории».
– Казззёл! – прошипел Востряков, но последовал за инспектором.
Милицейский автомобиль просел под весом владельца «Геландевагена».
– Да, капитан, – издевательски проговорил Востряков, – поздно пить боржоми. Мой терминал вот он, давай, свой вытаскивай!
Луценко пробивал экстралицензию по базе. Он кожей чувствовал, что не ошибся, однако напряжение испытывал. Само собой, бля такого удачливого инспектора десять штук не слишком большая потеря: чутьё ещё ни разу не подводило, да и ловкость применить случалось – это когда нарушитель уйти пытался, а в таких случаях на штраф ещё и проценты начисляются, да какие! Так что накопил за новые времена немало. Только вот для самолюбия это удар получился бы – ошибиться.
Ну!
Есть! Ай да Луценко!
– Действие вашей, Павел Леонидович, экстралицензии на нарушение ПДД приостановлено с седьмого числа этого месяца. С вас, – он подчеркнул голосом «вас», – десять тысяч вистов за управление транспортным средством в нетрезвом состоянии. Если желаете пройти, наркологическую экспертизу, пожалуйста – имеете право. Предупреждаю: в случае положительного результата вы обязаны будете оплатить её стоимость – пять тысяч вистов.
– Как приостановлено? – севшим голосом прошептал Востряков.
– Ознакомьтесь. Вот, в списке, видите? Могу развернуть текст.
– «В связи с неисполнением в установленный срок, – прочитал вслух Востряков, – предписания Департамента экстралицензирования при ГУВД о предъявлении оригинала действующей справки из психоневрологического диспансера о непостановке на учёт, приостановить действие экстралицензии номер… выданной… до устранения отмеченного недостатка. Зам. руководителя Департамента Ксавериева Н.В.» Да не получал я никаких предписаний! А уж этого уведомления тем более!
– Это ваши проблемы, – холодно сказал Луценко. – Да, почта иногда задерживает корреспонденцию. Что не освобождает вас от ответственности.
– Светка, сучка, говорила что-то…
– Это тоже ваши проблемы, – отрезал Луценко. – Десять тысяч вистов будьте любезны.
Востряков трясущимися руками привёл в действие портативный терминал.
– Не радуйся, капитан! – сказал он вдруг. – Для меня десять штук – тьфу!
– Можете нарушать дальше, – ответил Луценко. – Там наши ещё стоят, они будут рады.
Востряков, изрыгая неразборчивые ругательства, полез из машины.
– Дверь за собой закрыть не забудьте, – сказал инспектор.

4
Трое сидели за столиком, крытым зелёным сукном. Ждали Главного.
Помощник по связям с общественно-политическими организациями довольно поблёскивал чёрными глазами. Пресс-секретарь тасовал колоду. Помощник по общим вопросам поглаживал сукно.
Молчали.
Открылась дверь, вошёл Главный. Помощники дружно встали.
Главный приближался к ним, энергично отмахивая левой рукой. Согласно результатам опросов общественного мнения, от этой его манеры шестьдесят семь процентов женщин репродуктивного возраста испытывали сексуальное возбуждение, а семнадцать процентов – оргазм. Среди мужской части населения эти проценты были поменьше, что, в общем-то. радовало.
– Садитесь, – негромко произнёс Главный. – Раскинь, Витя.
Пресс-секретарь раскинул. Сдавать выпало помощнику по общим вопросам.
– Как всегда? – спросил он, сдавая. – Вист по курсу?
– Разумеется, – подтвердил Главный. – Вист по курсу. И ответственный. Ленинградка. Полтинник.
– Пас, – сказал помощник по связям.
– Пас, – откликнулся пресс-секретарь.
– Играю, – сообщил Главный, сгребая прикуп.
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – пошутил помощник по общим.
– Семь пик, – сказал Главный.
– Вист.
– Пас.
– Ложись.
– Восемь, – скупо улыбнулся Главный.
Игра пошла.
– Ну, что, – спросил Главный. – Какие будут мнения? Удался эксперимент?
– Не то слово! – воскликнул пресс-секретарь.
– Очень! – подтвердил помощник по общим.
– Ростки нового так и прут, – сказал помощник по связям. – И есть такое предложение: расширить это дело. Я вам докладывал, помните? Собственно, весь административный кодекс перевести на такую систему. Для начала. А потом и уголовный с гражданским.
– Так, – произнёс Главный. – Все закрылись? И что вышло. Да, вижу.
Он достал свой терминал, остальные последовали его примеру. Рассчитались.
– Хорошо поиграли, – сказал Главный. – А предложение – что ж, хорошее. Вы тут проект указа начинайте готовить. Завтра с утра попрошу представить вчерне. Да, не забудьте: на базе департамента при министерстве отдельный госкомитет по экстралицензированию создать.
Он поднялся. Помощники встали навытяжку.
Главный, всё так же отмахивая рукой, направился к выходу.
– Слышь, – сказал помощник по общим пресс-секретарю. – Ты самый молодой. Вот тебе и дверь запирать.