: СМЕРТЬ В ОЖИДАНИИ

СМЕРТЬ В ОЖИДАНИИ

И все кто-то ходил по комнате, подбирая с пола конфетти и конфеты. А за окном падали ржавые хлопья снега. А в умывальнике пылился твой череп. Ты нашла его два года назад, принесла домой, и с тех пор я не трогал его. Пыльный умывальник – что может быть грустнее.

Мой друг принес вчера шесть ящиков спиртного. Два часа звонил по телефону. Все это время я рассматривал твою фотографию, считая веснушки на правой щеке. Увеличение было чудовищным. Мозг и глаза работали на полную мощность. Веснушки не считались. Ты заговорщицки улыбалась, бирюзово подмигивая. Через час я решил позвонить тебе. Брат Рафаил сказал, что ты в небе.

Все это время в квартиру приходили люди. Они лепили снежных баб и рассаживали собственных по диванам и креслам. У меня очень большая квартира, я иногда не нахожу из нее выхода.

Приходил старик из соседней квартиры с взрослым сыном-идиотом. Сын написал стихи: «Фронтовики, не прячьте ордена в комоде. В этом сезоне награды в моде.»

Аня целовала меня в кухне, гладила по шершавым щекам. Я видел в зеркале свои красные, как у кролика, глаза. Тихо улыбался себе. Мой друг говорил Ане, что я перспективен. Что он подумывает о том, чтобы поставить мою пьесу. Что от деда мне осталась «Волга». Что я могу полночи кряду трахаться, он сам видел, когда мы купили двух проституток и менялись столько раз, что запутались. Что у меня доброе сердце, хотя я и избил в прошлый раз Олега в прихожей старыми лыжами.

Аня позвала меня в комнату, самую дальнюю. Там на неровной стене висит портрет женщины с белкой на плече. Женщина красива, как ты. Белка серенькая, как твои волосы. Женщина с белкой нелепа, как ты со мной. Мы лежали под коричневым клетчатым пледом и Аня казалась мне мертвой. Ее белые, как гипс, ноги заставили вспомнить морг, куда тебя привезли как-то раз по ошибке.

В комнату ввалилась парочка и парень стал срывать с девушки одежду прямо возле двери. Потом они катались по полу, как дерущиеся подростки. С брезгливостью, я переступил через них и вышел в залу. Свет нелепой хрустальной люстры играл гранями не менее несуразных фужеров. Гости сидели на всех предметах мебели, на подоконниках, на полу.
Мой друг что-то скомандовал им, и они хором, гнусаво запели “Sous les jupes des filles”.
Ничего более глупого я не слышал.
Взяв со стола грушу, я стал подбрасывать ее в руке и вдруг, не отдавая себе отчета, что делаю, метнул ее в стеклянную дверь. Витражи осыпались с очаровательным шелестящим грохотом.
«В атаку!» - заорал я и принялся бросать подсвечники, пресс-папье, бутылки, чашки, мобильные телефоны, чугунные компостеры, каминные часы и другие шармантные безделушки в стеклянные двери шкафов и буфетов, в окна и застекленную крышу. Я развил невероятный темп, случайно уцелевшие свидетели говорили, что мои руки не были видны, что заметны были только вращающиеся смазанные круги, будто боком летели вертолеты. Гости падали, рассеченные осколками стекла и зашибленные летящими предметами. Никто и не думал бежать, за что я был им благодарен.
Через несколько минут разгром был завершен. В комнате не осталось ни одного целого стекла. Последний из уцелевших гостей выбросился в окно на крышу парадного. Мой друг лежал на паркетном полу, устремив благожелательный взгляд в потолок с безобразной лепниной.

Я сидел верхом на стуле, щекой прижимаясь к верху деревянной спинки. В комнату вошла сонная Аня. Она спокойно погладила меня по голове. «Вот видишь, - сказала она, - а я буду молчать. А я буду с тобой. А я – не она.»

Потом мы лежали на полу и я не мог понять на ощупь, что на моих пальцах, кровь из горла девушки в сером платье или Анины bodily fluids. Пока она любила меня, я смотрел в мраморные глаза девушки в сером платье.

Потом я лежал на полу с мертвыми гостями.
Я вставал и входил в бесчисленные ванные комнаты.
Я тер пемзой окровавленные ладони.
Я пил холодный чай с лимоном.
Я смотрел, как Аня моется.
Я звонил тебе, слыша лишь долгие дрожащие гудки.
Я наблюдал восходы цвета ликера Гренадин и закаты, похожие на пенку с мясного бульона, перемешанную с кровью.
Я читал стопки газет.
Я видел, как разлагаются трупы.
Я привыкал к смерти.
Я ощупывал свою голову, не понимая, почему она не растет. Не в силах постигнуть, как в ней помещается столько мыслей о тебе.
Я совсем забросил учебу.
Я стал считать пальцы на руках, понимая, что закончить это дело никогда не удастся, потому что после того, как закончена одна рука, всегда возникает вторая.
Я писал тебе письма с одним словом «когда?» и съедал отличную мелованную бумагу с кривыми черными строчками.
Я летал под потолком, языком снимая паутину с углов. Я грыз паркет, оставляя в досках зубы.
Я забыл свое имя.
В задумчивости я съел до локтя свою левую руку.
Девять дней я спал, завернувшись в ковер.
В зеркале вместо своего лица я видел флаги.
Мертвый кот перестал со мной здороваться.

Сегодня в 11 утра я, наконец, умер.
В момент, когда моя серая от ожидания душа глупою совой вылетала в форточку, в бритвенном зеркальце мелькнуло твое лицо.