Шизоff : Дежа вю Часть3

Часть 3

….вот с кого Саше надо брать пример! Эля выплыла в солнечный вечер, и в глаза ей сразу бросилась незнакомая чёрная «бомба», нагло запаркованная наискось и абы как. «Его!»-- сразу поняла Элеонора, и внутри что-то жалобно всхлипнуло. Какой мужик! Нет, у Саши тоже есть сильные знакомые… Вот и поддерживал бы отношения с такими людьми, а то всё какая то мелочь пузатая, поэты и врачи недоделанные. Кому это надо? Жить надо, хорошо жить! Странно, что они с Сашей наравне. Хоть Алексей и покруче будет, но видно, что Саше это всё равно…Друзья. Плохо, что друзья. Ей приятно было, когда он её приобнял. Сильные руки. Одет классно. Не красавец, конечно, но и не урод. Настоящий мужик. Двести долларов – легко! Хорошо, что она сегодня в салоне побывала. Как он на её декольте уставился… чего им в этих сиськах? Дурачки, даже Алексей этот. Дети. Надо о нём Сашу порасспросить будет аккуратненько. Наверное и жена, и дети, и любовниц куча… Сучек длинноногих, типа – секретарш. Что то она расслабилась. Саша вроде как заметил … и Арнольд этот тоже… Ну и заметил?! Какая разница?! Не она его друзей обнимает, а они её… Хотя, конечно, если разобраться… Неохота разбираться, пусть идёт, как идёт! Надо купить чего получше, не ударить в грязь… и чтоб побыстрее, не крутиться там на кухне…Что она ему, домохозяйка?! Сбегай, принеси! Этот хоть денег дал, а мой красавец сидит, скоро уже опять в дрезину… что то и не хочется с ним сегодня валандаться. Был бы нормальным, так можно поехать куда-нибудь…к Алексею этому на дачу, например…Завтра выходной, а ты кисни в этом городе! Потому что такого как Саша не вытащить никуда, сидит, как пенёк… Водка! Что там мой специалист советовал? Пить надо родную, отечественную. Где продавщица?! Сколько можно ждать?! Совок проклятый! Клиент с деньгами должен ждать!
Запутавшаяся в противоречивых мыслях Элеонора с наслаждением выругала девочку из винника, и к кулинарному отделу подошла с просветлевшей душой…

….душой любого общества. Маленький, да удаленький. Мог стать и стал. Пил он понемногу. Саше только освежал. Алексею было без разницы, сколько пить. Он только что громогласно выразил удовольствие от очередного анекдота, выданного на гора немецко-еврейским доктором. Саша тем временем уплывал. Он уже не смеялся, а лишь кривился с трудом. Мыслей не было, присутствовала неприятная тяжесть, давящая бетонной плитой сознание и тело.

-- Саша, тебе что, нехорошо? – из Волыны мог выйти неслабый шпион. Он быстро сёк и реагировал на мало-мальский импульс.
-- Устал я, мужчины… Плющит напрочь. – Язык еле шевелился.
-- Погоди подыхать. – Лёха достал бумажник, и из укромного уголка вытянул кусочек фольги. – На, нюхни. Отживёшься, зуб даю!
-- Что это? Кокс?
-- Прямо, кокс! Кокс, это для шкур, если лениво шевелятся. Это какая-то ботва вроде СПИДа, только сильнее в несколько раз. Чистая энергия, никаких глюков. Потом голова может заболеть, но это поправишь парой рюмок. Половину оставь, я, перед тем, как за руль садиться, тоже взбодрюсь. Да не писай криво! Я не торчу, сам знаешь. Лепила один из ВоенМеда подогнал. Практически лекарство, не помню только, как его… язык сломаешь.
-- Надеюсь, что не пентахлорфенол. – буркнул Саша. -- Купюру дай!

Лёха выдал новенькую сотенную, Саша аккуратно располовинил кучку кристаллов, свернул трубочку и в два приёма убрал причитающуюся часть.

Ух, трах – тебидох! Светлым пучком стрельнуло в затылок, забило в висках, а по телу пошли волнами рваные пульсы. Сами собой полезли наружу глаза, а мир стал конкретным и доскональным. Даже звуки обрели форму.

-- Попёрло. – сообщил он в открытый от волнения рот Волыны. Движения чёткие, точные, резкие. Сложил фольгу, протянул Лёхе:
-- Спасибо.
-- На здоровье. – усмехнулся тот, пряча зелье.— Для хорошего человека добра не жалко, а то хороших нынче днём с огнём, а?-- подтолкнул он локтём Арнольда, задумчиво вглядывающегося в изменения на лице Александра Николаевича. На сей раз скорый на язык Волына подумал:
-- Людей много, только нормальных почти нет. Самый нормальный человек, которого я видел, был абсолютно нездоров с точки зрения психиатрии. Да и с точки зрения большинства людей – тоже. Бывает такое. А хороших -- ещё меньше, это точно. Медицинский факт. К сожалению…Хотя, был один, был…
-- А кто это, Арнольд? – Саша наслаждался чёткостью восприятия. Каждая мысль, слово, звук… Приятно поговорить.
-- Священник один из глубинки. Тебе полезно было бы с ним поговорить, но он уже умер. Как-нибудь расскажу, сейчас ни ко времени. Напомни.
-- Всякое бывает. Из моей команды звеньевой в монахи подался, перемкнуло бедолагу… Какой ему монастырь? На нём шесть жмуриков, а туда же… Не догоняю!
Таких вещей Лёха точно не догонял, и Саша сменил клерикальную тему:
-- У меня самая красивая девушка, из тех, кого я знал, ушла в конюшню работать. Дерьмо в стойле разгребать. До этого в Лондоне училась, и в Париже стажировалась. Три языка. Мужики вокруг, как мухи. И не кислые дяди, хочу заметить. Потом вернулась, и попы лошадям вытирает, где-то на задворках российской империи. Я, помню, очень удивлялся…
-- Теперь не удивляешься? – Арнольд со вниманием выслушал историю, и вопрос задал не случайно.
-- Теперь нет. Сам бы куда сорвался, во глубину сибирских руд.
Он задумался, а Арнольд покачал головой, что то отследив для себя.
-- Я в Сибирь не поеду. – заявил Лёха, разливая остатки джина. –Пусть лучше здесь валят. Кажется твой бабец вернулся, а, Сань? Всё в силе?
-- В силе.
-- Кто у нас в силе? – кокетливо проворковала Элеонора, появляясь в комнате, и ставя на стол бутыль «Стандарта». Платинового. Под цвет волос. Одна платина с самого утра! Пиво, водка, глупая Элькина голова. Дежа вю. Саша уже перестал удивляться. Отмечал про себя странности и ждал. Странный день, странные люди, странная жизнь. – Саша, кто у вас тут в силе?
-- Я! – заявил Лёха. – Я всегда в силе!
-- Он. – подтвердил Саша.
-- Безусловно. – кивнул Волына.
-- Да ну вас! – махнула рукой Элеонора, чувствуя, что все посмеиваются над ней, слабой женщиной. – Я на кухню.

Никто не запротестовал, а сильный человек свернул башку литровке, и деловито зажурчал по рюмкам. Пришло время пить водку…

….пить водку – традиционный российский экстрим. Вроде гонки с преследованием по пересечённой местности. Тренировки спецназа. Затяжного прыжка в бездну. Бездну противоречивых эмоций, безответственности и неожиданных прозрений. Это не средство общения, лёгкой релаксации, или необходимой дани традиции. В России это «дао», путь. Цель не имеет значения, значение имеет только процесс. Процесс входа в процесс, выхода, входа в ту же самую дверь с другой стороны. Жизнь статистического россиянина – передвижение по квартире со смежными комнатами. В проходной пьют водку, и куда бы ты не направлялся, -- засады не миновать. Разве что продвигаться с зажмуренными глазами и на ощупь, вроде сбившихся с пути Брейгелевских «Слепцов». Есть такая картинка с выставки, нерусская притча о русской судьбе,. Всё равно ты наткнёшься на неизбежное, вновь выйдешь на привычную дорогу. Ну а уж если нет, то сверзнешься в яму, увлекая за собой не менее слепых дурней, имевших неосторожность поверить твоей вздорной ереси. Был один такой, богом отмеченный. Вовремя не поняли, что за тип, так начали с борьбы за трезвость, а кончили тем, что имеем…

Теория Арнольда Карловича на предмет пьяного великоросского даосизма пришлась по душе всему обществу. Даже наклюкавшаяся Элеонора согласно качала уже вполне платиновой головой, ничего не понимая, но вполне доверяя вкусу обоих мужчин, которым хотела родить детей. Единственно, она никак не могла сообразить, как провернуть это таким образом, чтобы никому не было обидно.

-- Тебя в депутаты надо командировать, чтоб хоть за нормальные деньги путал, верно, Сань?
-- Лучше в президенты. Президент Волына Арнольд Карлович. Демократично и угрожающе. Или в цари.
-- Да, с таким президентом мы не только всю страну окучим. Весь мир в бардак ввалится.
-- Спасибо, дорогие мои избиратели, за наказ, но я уже старый и больной. Я в бане давно не мылся, меня девушки..
-- Поехали в баню! – вскинулся Лёха, уловив знакомое сочетание слов. – Натурально: помоемся и девочек туда-сюда… У меня там бассейн десять на пятнадцать.
-- Я плавать не умею, -- грустно заметил Арнольд. – потону, так уж точно президентом не стану.
-- Моя тоже не боец. Раненый, да и голова у меня уже совсем ни бум-бум. Звякну тебе через недельку. – Саша врал. Голова вела себя прилично, разве слегка темнеть в глазах начало. Но ехать не хотелось.
-- Хрен ты звякнешь, а через неделю я и сам не знаю где буду. Может в Таиланде, а может и на Южном кладбище… Шучу, конечно.
-- А я хорошо плаваю. – подала голос обиженная невниманием Элеонора. – Саша, поехали! Ну не будешь купаться…. Просто помоешься.
-- Элечка, милая, ты вообще головой соображаешь? С какого такого перепугу я поеду с развороченной рукой под душем мокнуть? Мне больше делать нечего? Я устал, дорогая моя, спать хочу до безобразия. Если тебе припёрло -- попросись с Лёхой. Поезжай, устраивайте там заплыв вольным стилем, кто кого интересней догонит… Лёша! Отвези ты её в баню, пусть поплавает. Я хоть отдохну чутка.

Элеонора была неприятно поражена столь явным безразличием. Если бы не пускал, качал права…да, она пожалела бы, но вот так… Как всё нескладно, господи!

-- Ну что, поехали, водоплавающая ты наша? – тяжёлая рука опустилась ей на плечи, и у левого уха затикал хронометр. Тик-так, тик-так. Или этак, или так.
-- Так мне ехать, Саша? Ты…Ничего? – перед необходимостью принимать решение она вдруг потерялась, ощущая, что всё происходит как то не так, по неведомому сценарию с непонятным концом. – Скажи хоть! Я как ты скажешь…
-- Да отправляйся ты с богом! – рассердился Александр. – он же не Чикатило, не съест тебя. Ты что, рабыня Изаура? Я тебя насильно не держу. Хочется –поезжай.
-- Всё, едем! – Лёха встал, незаметно подмигнув помрачневшему вдруг хозяину. – Нечего тут с ними кисляк давить, Элька, ну их в жопу! Завтра отоспишься, позвонишь, может и братки эти уксусные подтянутся… Поехали, цигель-цигель! – он выразительно постучал ногтем по сапфировому стеклу.
-- А у меня купальник… -- Элеонора поднялась и, покачиваясь, жалобно глядела на друзей-товарищей. --…у мамы.
-- На хрена тебе купальник?!!! – в один голос рявкнули оба, обессилевшие в борьбе с женской тупостью.
-- Все же свои, Эля! – серьёзно пояснил Волына. – Поезжайте, а я за Сашей пригляжу.

Полюбовавшись с лоджии, как Элеонора элегантно усаживается в мрачную представительскую «БЭХУ», Саша сплюнул им вслед, и вернулся в комнату.

Съёжившийся в огромном кресле Арнольд смахивал на ребёнка. С детской серьёзностью он хмурил лобик, прижимая к уху трубку. Часы на видике констатировали факт, что пьяное сочетание «пятница-вечер» было в разгаре. Начало десятого. Переведя глаза на пиршественный стол, Александр Николаевич ощутил лёгкий приступ тошноты. Куски мяса, плавающие в жирном соусе, недопитые рюмки, смердящие пепельницы…Эля дала угля! В пузыре мартини граммов триста, не более, а ведь хлебала не чистый, а смесь. Правда и голова в попу провалилась почти сразу. Лёхина дрянь начала отпускать уже явно. Тошнота эта, да и глаза давит изнутри. Слить остатки в один бокал? Разбавить? Да пожалуй что и не стоит. Чем крепче, тем надёжнее. Он кивнул Арнольду на стоящую перед тем рюмку. Тот отрицательно покачал головой.

Ну как знаешь.— пробормотал Саша и выпил. Как вода, никаких ощущений. Кроме усталости и нервоза. Выкинуть на дурной сон часов шесть, и получится, что он пьёт уже сутки. Сутки! Жив, однако, и даже не штормит, хтя ноги уже чувствуются слабо. Автопилот. А началось всё вон с него, с карлика. Впрочем, зачем он так? С Элеоноры всё началось. Она их свела. «Они сошлися –лёд и пламень» Пар получается. Вот он и раскочегарился, прёт на всех парах по бездорожью. А она…

…она наслаждалась комфортом, скоростью, и стремительно приближающимся счастьем в личной жизни. Вывернув на Выборгское шоссе, Алексей, как-то резко посвежевший и бодрый, вжал акселератор почти до упора, и теперь ей оставалось только, с замирающим от восторга сердцем, победно посматривать на скорбно ползущих по левой полосе дачных инвалидов. На своих паршивых детищах волжского автогиганта, они выглядели жалкими неудачниками, ублюдками, дегенератами…Тормозами.
Рука водителя отпустила рычаг и легла ей на ногу. Значительно выше колена. В голове промелькнула сумасшедшая мысль: «хорошо вот так сразу?!» она поглядела на Алексея, он подмигнул ей расширенным, бешеным глазом: «Всё будет хорошо, радость!» И она успокоилась, низом живота чувствуя, что и впрямь всё путём, что скоро всё изменится…Всё неплохо, а скорее действительно хорошо…

…-- хорошо никогда не бывает, Саша. За всё и всегда приходится расплачиваться. Только одни это понимают, а другие не успевают понять. Уж не знаю, что хуже. Иногда мне кажется, что лучше было вообще не рождаться.
-- Есть такое дело. – глухо подтвердил Александр, чувствуя, что физиология начинает играть с ним совсем нехорошую шутку.

Свет в глазах стремительно мерк, мир представлялся до рези контрастным, чёрно-белым и угловатым. Вдобавок он быстро терял объём и дробился. Лицо Арнольда стало серым и покрылось мелкой сеточкой. Глядишь как через поляризационный фильтр в фотокамере. Странное дело, но голова отделилась от туловища ( Это было, уже было сегодня утром; это было страшно, и теперь страшно и жутко!), и зажила своей самостоятельной жизнью на фоне бессмысленно наваленной груды углов. Одни углы: воротник рубахи, излом руки, подлокотников, коленок, спинки кресла… На плоском безжизненном лице неприятно трепыхались усишки, а слова стекали по подбородку сочными, лишёнными смысла каплями.
Сучье зелье! Он сам-то хоть пробовал это дерьмо? Или наложилось так неудачно? Поганый отходняк, страшнее самой галимой мульки. Вот зараза! Стрём накатывает, а! И ненависть, ненависть, ненависть! Опять пошло вниз, вниз, вниз… Что пошло, куда? О чём он? С кем? Дежа вю.

-- Саша! – словно палкой под рёбра ткнул голос. Он поднял голову, ощущая как натужно двигаются мышцы на сведённой судорогой шее. По лбу скатилась холодная капля, и он сморгнул обожжённым собственным ядом невидящим глазом. – Как ты? Совсем плохо? Из-за наркотика, да? Что сделать, а?!
-- Нормально. –промычал он, предупреждающе поднимая руку.—Сейчас…Пройдёт.

Арнольд тревожно глядел в бледное неподвижное лицо. Глаза с огромными зрачками напоминали пулевые отверстия. Входные. Но временами казалось, что эта рожа целится в него из какой-то злобной двустволки. Можно понять опасения самопального психиатора: довольно много прочитав о действии наркотиков, он не сталкивался с практической стороной данной проблемы. Он боялся не успеть оказать ту самую первую помощь. Были, видно, на то свои причины. Вспомнив бандитские рекомендации, он набулькал в стакан вермута, вылил туда свою рюмку, и практически насильно напоил полумёртвого Александра Николаевича сомнительным пойлом. Больной поперхнулся, липкая дрянь полилась по подбородку…

-- Всё, всё! Хватит! – он сжал виски ладонями и шумно выдохнул. – У-у-ух! Кошмар, блин! Чума… Не волнуйся, Арнольд, всё нормально… Всё хорошо, спасибо!

Отпускает, отпускает… Помог, Гиппократ хренов. Нет, молодец, что ни говори. Это не алкоголь помог, а участие. Фактор человеческий. Забота и доброта. Не сбежал, хоть и пересрался, по лицу видать. Саша мрачно усмехнулся, вспоминая своё впечатление от кончающейся на отходняке подруги. Зрелище не для слабонервных. Дежа вю.

-- Легче? – Арнольд вернулся в кресло и печально наблюдал за возвращением к жизни своего склонного к неожиданностям клиента. – может от боли чего, от спазмов? Хотя… -- он махнул рукой. – ты проспиртованный насквозь, от таблеток только хуже будет. Почему я в баню не уехал? Ну не умею плавать, так посидел бы на краю, посмотрел синхронное плавание…
-- Нет, ты всё-таки кадр! – засмеялся Саша, чувствуя, как и впрямь легчает. Забавные речи гипнотизировали и натурально обладали целебным воздействием. – Представляю, как бы ты щеманул оттуда, когда на твоих глазах Лёху начало бы колбасить.
-- Да, об этом я как-то не подумал. Если так, то я нашей наяде не завидую.
-- Ничего с ней не случится. Он почти трезвый был, да и здоровья у него поболее. Его сейчас прёт как ненормального. Эльке повезло сегодня ночью. – он недобро скривился. – Правда, утром по мордасам может надавать, если она вовремя не заткнётся.
-- Ревнуешь?
-- Да брось ты, Арнольд. Чтобы ревновать, надо любить.
-- Не обязательно. Я вот сейчас с женой разговаривал, так она меня никогда не любила, как и я её, впрочем. Но ревнует. Ревность к любви отношения не имеет.
-- К чему же тогда?
-- К эгоизму, тщеславию, глупости и слабости. К гордыне человеческой.
-- В книжках вычитал? – Саша старательно вслушивался во всю эту философскую муть, чувствуя, что как ни странно, но рассуждения его успокаивают и тонизируют.
-- От человека одного почерпнул.
-- Того самого священного старца?
-- Да. – Арнольд, напротив, становился всё более замкнут и немногословен. Он явно вспоминал что-то очень важное, значительное для себя, и теперь взвешивал, стоит ли посвящать постороннего в эту плоскость бытия.
-- Не хочешь, так не рассказывай. Тебе звонили, или сам?
-- Дочка. Маманя напрягла. Сама гордая, унижаться не будет. Любопытная, тем не менее, как все женщины. И ревнивая, как все. Может чуть меньше. У нас вообще, -- засмеялся он. – всё мелкое. Я – мелкий, жена тоже. Дочка тоже. Карликовый пудель, и дачка на шести сотках. Чувства мелкие: немножко полюбили, слегка поревновали, чуть поругались и маленько помирились. Не люди, а амёбы. «Инфузория я есть, и ничего более», как говаривал капитан Лебядкин. Знаком с таким персонажем?
-- Знаком. Ты уж меня совсем за колхозника не считай. – неприятно задело за живое.
-- Прости, если обидел. Не хотел. Сам всего несколько лет назад ознакомился, да и то, только потому, что жизнь заставила. В твоём, кстати, возрасте. А то имел шанс дураком и помереть.
-- Верю, не оправдывайся… Это я так, не отошёл ещё. Просто я много чего читал. В розовой юности. Сейчас подумаю – вроде и незачем было. С журналистики – в поэзию, оттуда в наркотики. Выдрался из дерьма, и в другое вляпался. Реклама! Достало так, что стены пошёл конопатить. И пить с горя и тоски. Какие там «Бесы»! Сам уже как бес.
-- Смелое заявление. – Волына смотрел тяжёлым и усталым взглядом. Такое выражение появляется у человека, взвалившего на спину рюкзак и подумывающего на предмет: не слишком ли погорячился?
-- Чего уж такого смелого? Достоевский своих типусов из себя клещами вытаскивал. Значит были в нём эти бесы? Были. Но он не мне чета, он человеком был, личностью. Ты вот мог ветеринаром мог стать, а стал помогать людям, что гораздо круче…

Достойный человек странно усмехнулся: кривовато и не по-доброму. Отупевший от перегрузок Саша не заметил этого:
--….а я, интеллигент в третьем поколении, постоянно скатываюсь в дерьмо. Опускаюсь, опускаюсь… Тут понял, что времени совсем мало остаётся, а вокруг что? Элеонора. Она неплохая, но просто никакая. Привыкнуть ко всему можно, как ты вчера верно заметил, это я ещё помню. Только разве это жизнь? Я её ненавидеть начал, зачем же к ней привыкать?
-- Не знаю, Саша, зачем. У всех в принципе одно и то же. Но вот что меня удивляет: если бы мы с тобой ничего не понимали, как Элеонора, или друг этот твой… Извини, если я не прав на его счёт…
-- Прав, прав. Он и не друг, друзей нет. Один, может быть, да и то не уверен.
-- Именно – не уверен. Когда что-то не то -- уверен. А вот насчёт хорошего чего -- уже сомнения. Сами не хороши, а потому и других под себя равняем. Самое паскудное, что вокруг нас и впрямь ничего хорошего нет и быть не может. Даже когда помочь хотим, то поганку друг другу заворачиваем. Лёша помог – дал наркотиков. Стало тебе плохо от них, так я рядом, уже подливаю, помогаю изо всех сил. Денег он тебе дал. Я уеду, а ты не пойдёшь в магазин? Утром, не сейчас? Пойдёшь.
-- Оставайся! Тогда, может, и не пойду.
-- Конечно! Тогда я пойду! – засмеялся Арнольд. – Мне то что: я выпил немного, почти и не опохмелялся. Кружечку пивка выпил для удовольствия…
-- Пива, кстати не хочешь? В холодильнике должно остаться.
-- Отчего же! Схожу, принесу, с вашего позволения. А ты хоть на балкон выйди, подыши воздухом.

Саша вышел на балкон. Майский вечер, тёплый и тихий. Высоко. Люди внизу как букашки. Это не Эля? Ветровка красная, как у неё. «Смотри, Саша, -- «Фенди»! Классная! Уценили, так я…» Богатая баба, а всё с уценкой, со скидкой. Потому и богатая, наверное. Он для неё тоже уценённый товар. Товар-деньги-товар. Вот и вся любовь. Какой-то дурдом! Тело куда-то уплывает, одно больное сознание. Так себя, наверное, чувствует умирающий. Только кто об этом может рассказать…

…рассказать об этом могли два человека, которых он совсем недавно проводил тяжёлым взглядом.

Лёха поддал ещё, и стрелка спидометра завибрировала на красной отметке. Предупреждающе пикнуло, и зажглась красная лампочка на панели.

-- Ограничитель, суки, всадили! Двести пять – и жопа, ни в какую!

Он начал потихоньку стравливать скорость, напрочь забыв о бабёнке, расплывающейся в призрачных грёзах. По тому, как он походя её прощупал, Эля уже поняла, что и к чему идёт, и теперь просчитывала свои мнимые шансы на будущее. Как ей представлялось, всё было не так безнадёжно. Он явно заинтересовался ею, и был гораздо проще, чем Саша, а это радовало. Энергичный, весёлый, и недалёкий. Знал, чего хочет. И она знает, чего хочет. И чего хочет он. Как там говорила Наташка? «Главное вовремя положить руку куда следует» зачем терять время? Почему руку? Можно и не только руку…

В этом месте трасса слегка изгибалась. Он начал выворачивать руль, плавно вписываясь на скорости в поворот, когда в живот ему неожиданно ткнулась безмозглая крашеная голова… «Твою мать!», дёрнулся он всем телом. Чуткая восьмигоршковая зверюга послушно вильнула в сторону…

Последнее, что он увидел, был чухонский номер на фуре, несущейся по встречной полосе. Элеонора вообще ничего не успела заметить….

…..заметить её было нетрудно. Яркие этикетки на прогнившем Западе делать научились. Обернувшись на движение в комнате, он уже сделал шаг, как заметил её, скромно притулившуюся среди фиалок. Образец американской скромности: стараться быть незаметным, нарядившись в платье, скроенное из национального флага. Опять дежа вю: который раз с утра она попадается ему на глаза. Пил, пил, а так и бултыхается в пузатых недрах полноценный гранёный стакан, если не более. Мистика. Александру легче было бы поверить своим глазам, обнаружь он на балконе египетскую мумию, или зелёных человечков с планеты Ка-Пекс. Но двести с прицепом, учитывая непрерывный процесс потребления…

Нехорошие чудеса пришли в жизнь.

А главный кудесник пил пиво.

Саша поставил бутылку:
-- Новый сорт виски. «Стеклобой». Или «Полёт в Зазеркалье». Ещё лучше – «Дежа вю». «Зеркальный звон» «Похмельный пиздец» Можно наоборот, в любом порядке. Не желаешь поучаствовать в истреблении тиранов?
-- Нет, -- помотал головой Арнольд. – Мне ещё пожить хочется. Не все, друг мой, обладают таким ярко выраженным стремлением покинуть этот бренный мир.
-- Считаешь, что могу издохнуть? – он булькнул в стакан совсем чуть-чуть. – Не бойся, если уж в себя пришёл, то теперь буду жить вечно.
-- Уверен? – маленький человек сомнением взирал на то, как Саша с перекосившейся физиономией подавил отрыжку. – А почему ты так уверен, что не помрёшь в один прекрасный момент из-за всей этой гадости? Очень многие помирают, и поздоровее тебя.
-- Чего тебя моё здоровье то волнует? – закурив, Саша откинулся на спинку, ощущая, как прижившийся самогон пошёл по жилам своими горячими сивушными щупальцами. – Ехал бы ты домой, если такой нервный. Сидишь тут, пьёшь со мной второй день, и какую-то гнилую тему прогоняешь. Нехорошо, Арнольд, нехорошо…
-- Злой ты человек, Саша. – задумчиво резюмировал Арнольд Карлович, отхлебнув из бутылочки. – Это уже точно алкоголизм, причём в последней, заключительной стадии. Последней, Саша, поверь! Как зверь какой: решил подохнуть, и уходит в чащу, вглубь. А ты сам всех выгоняешь. Одно и то же, по существу. Только ведь одному очень плохо помирать. Особенно, если всех привык ненавидеть, а себя жалеть. Дерьмовая смерть, ужасная, если быть совсем точным.
-- Напугал! – искусственно и паскудно засмеялся Александр, туша сигарету. – С чего ты взял, что всю эту хрень, что я про ненависть к Элеоноре наплёл – правда? Нормально я к ней отношусь, просто надоела до потери пульса. Тебя – так и вообще люблю, за то, что ты меня не бросил в трудную минуту. Только не пойму: какого рожна ты со мною валандаешься? Интересный случай врачебной практики?.
-- Банальный случай самоубийства. Закономерный итог слабого и амбициозного существа. Ты в курсе, что вокруг таких, как ты, всегда происходят всякие неприятные вещи? Что ты, по существу, являешься просто куклой, через которую в мир приходят неприятные приключения?
-- Что это ты имеешь в виду? – Саша заметил, что карапуз начал терять страх, отчитывая его ровным и безжалостным, вроде как даже брезгливым голосом.-- Какого дьявола ты мне лепишь-то?
-- Ну, рассердился! Не нравится истина?
--Какая, нахрен, истина?! – как и всякий нормальный интеллигент, хоть и бывший, Александр Николаевич не любил истины. Поиски и разочарования по поводу её отсутствия -- да! А вот ткнуться носом – простите великодушно!

-- Смерть вокруг тебя кругами ходит -- вот какая истина. И круги сужаются. От страха ты затосковал, из чувства самосохранения. Начал разгонять всех вокруг. Помнишь, я тебе говорил про умного человека? Так вот он мне очень убедительно объяснил, как оно происходит.
-- Ну и как?!
-- Очень просто. Большинство людей – как заводные игрушки. Поставили, ключиком повернули, а они и пошли. И идут, пока завод не кончился. По дороге могут столкнуться с такими же заводными тварями. Вот и ты столкнулся, упал набок, а пружина жужжит, лапки шевелятся, но…
-- Это ты кого имеешь в виду? Эльку?
-- Её, друга твоего страшного, мало ли кого.
-- А себя? Ведь и ты со мною якшаешься? Не рискуешь бухать с таким опасным типом?
-- Про себя я всё очень хорошо знаю. Я, если можно так выразиться, уже игрушка посложнее. Многофункциональная. Сделал однажды свой выбор, может и не совсем правильный, но жалеть уже поздно. Моё дело маленькое. Я тебя предупреждаю, предлагаю варианты, пытаюсь отговорить от чего-то. Ну а уж ты волен принимать это всерьёз или нет.
-- Хочешь сказать, что ты какой-то сверхчеловек? Пророк? Мессия? – вчерашние сомнения насчёт нормальности психотерапевта начала возвращаться. – С чего ты взял-то это, друг? Кто тебя так запарил? Психованный поп, с которым ты пересёкся? Ты часом не сектант? АУМ какой-нибудь СИНРИКЁ?
-- Вот ведь упёртый ты какой, Александр Николаевич! – Волына поставил пустую бутылку и рассмеялся. – Какая секта, окстись! Я же вчера ещё всё рассказал. Я – безобидный мошенник. Но зато приходят ко мне в силу некоторых причин, всякие странные типажи, вроде тебя. И одним я помогаю, а другим уже помочь не могу. Почему так происходит? Потому, что современный человек ничему не верит, кроме собственного убогого разума и амбиций. Объясни мне секрет моего успеха, почему ко мне, шарлатану идут и идут люди? Или я уникальный тип, что, как я тебе вчера заметил, неправда. Или дело тут не во мне, а в том, кто меня на эту должность утвердил. Ты вот сказал, что стал как бес. Отчасти – верно, но только отчасти. Скорее, ты всё-таки послушная заводная игрушка, а не бес.
-- И кого же я слушаюсь? – Саша чувствовал сильное желание хлопнуть развязного сопляка по кумполу, но решил дослушать до конца. – Тебя?!
-- Если бы…Всех подряд, Саша. Всех, кого не лень. Полногрудую нимфу свою, дружка бандитствующего, да и меня тоже. Как глупенький шар в биллиарде: поддали тебе, ты и катишься. Столкнулся с кем – изменил траекторию. Или сам кого в лузу столкнул, или сам туда же. Глупая жизнь, если рассудить, особенно если учесть тот факт, что извилин у тебя поболее, чем у многих.
-- Ты-то что за хрен такой, если всё понимаешь?! Какого рожна ты мне подливаешь тогда вторые сутки?!
-- Уже давно не подливаю, напротив – слежу, чтоб ты сдуру чего с собой не натворил. Исключительно сам трудишься. Я выполняю роль указателя на дороге, чтоб ты в кювет не угораздил. Ну а если бы я тебе по трезвости стал толковать о том, во что ты так упорно не хочешь верить? Стал бы ты меня слушать? Вряд ли. Мне тоже полезно было узнать тебя с этой стороны. Вот и выяснил, что выпить ты завсегда готов, что пьёшь ты страшно и бездумно, что остановить сам себя не в состоянии. Абсолютно одинок, слаб и безволен. Не любишь ответственности.
-- Кто же её любит? Ты?
-- Я, между прочим, сразу приехал, как только твоя мадам мне на уши села. Когда тебя кондратий чуть не хватил – тоже был рядом. Сейчас тут с тобой сижу, хотя у тебя, подонка бессовестного, руки чешутся на предмет пересчитать мне рёбра. Но пока всё не объясню – не уйду, хоть и рискую. Да и дочка меня ждёт…
-- Да на кой ляд я тебе сдался? – уже совсем безнадёжно вопросил Саша, переставая понимать что-либо из этих запуток. – Чего ты хочешь-то?
-- Хочу, чтоб ты понял раз и навсегда: тебе надо менять жизнь, иначе она очень скоро для тебя закончится. Ласты склеишь. Долго объяснять, да и бесполезно тебе пока, но в этой жизни всё так повязано, что тебе это и не снилось. Я вот сам однажды пошёл по неверному пути Паниковского, решился стать жуликом, вместо того, чтоб лягушек резать. Теперь расплачиваюсь, видя как такие, неплохие в целом люди, как ты – весело и с песнями гибнут. Только один из десяти дослушивает меня до конца, да и то без толку. Мне ведь тоже казалось, что я из-за любви к ребёнку продался…
-- А на самом деле?
-- На деле всё началось раньше. Когда я из страха женился без любви, не по любви этого ребёнка родил, а первую любовь к зверушкам – на деньги променял. Меня тот «ненормальный поп» предупреждал, что я из болота в пропасть мечу, но мне, нехристю, всё по боку было. Не поверил.
-- Теперь поверил? – Саша уже страшно устал от бреда, но чем-то бред завораживал. Было что-то, БЫЛО.
-- Поверил, мне выбора не оставили. Денег дали, безвозмездно. Клиент пошёл косяком. У меня ведь ни одной, самой занюханной, рекламки нет. Ни в одной бульварной газетёнке. Зато насосаных клиентов валом. Не странно? Ты ведь знаком с вопросом.
-- Очень странно. – с этим было трудно не согласиться.
-- Вот и мне в один момент стало странно. Но тот, кому я был нужен, мне эту странность растолковал. Вся петрушка в том, Саша, что все кто ко мне обращаются -- по сути уже в сени смертной. Да и те, кто рядом с ними, порядком рискуют оказаться в мире ином. И единственно, чем они занимаются – друг-друга в эту яму подталкивают.
-- Совсем ты меня запарил, Арнольд. Невесёлый ты сказочник. Объясни мне, какой в этом смысл?
-- Смысл простой. Человек живёт лишь до тех пор, пока представляет некую ценность. Пока он полезен кому-то, пусть даже только потенциально. Пока он хотя бы не вреден. Пока верить, надеяться и любить способен. Но вот таких людей становится всё меньше и меньше. Все хотят устроить свою жизнь, но только свою! Других используют, а за это бездумное, безответственное использование приходится расплачиваться. Ведь ты вчера по пьяни, когда Элеонора тебе по морде надавала…
-- Кто? Элька?! – Саша встрепенулся, и вдруг отчётливо вспомнил. Точно! – Вот стерва!

-- Конечно стерва! Как же! Надо было ей в ответ накатить, только сил не было. Жаль, ох как жаль! Показал бы себя мужиком, хозяином жизни. Но кишка оказалась тонка. Воспитание помешало. Просто нажрался ещё раз, в догонку. А нажравшись – в зеркало врезал от злости и бессилия. Но утешься, мой раздражительный друг! Ты ей, как и сам уже, надеюсь, понял – тоже не очень то и нужен. Она тебя лишь хотела под себя переделать, потому что никого лучше не нашла. На безрыбье и рак рыба. И даже я «нормальный мужик». Хуже было бы, если вы помирились бы сдуру. Так из вас хоть один жить будет, может быть, а иначе вы друг друга уели бы, да ещё и с «отягчающими вину обстоятельствами» Ты её продал, она тебя сейчас предаёт. С другом. Вот такая любовь и дружба. Сам то на себя взгляни со стороны, на друга своего, на подругу… Не противно, а?! Денег он тебе дал от щедрот, хотя и не забыл помянуть, что «она отработает». Отработает твой долг. Но ничего, для неё даже и неплохо будет узнать про эти ваши мужские шалости. Чтоб себя «предательницей» не ощущать, а иметь законный повод для возмущения и обиды. Советую тебе опередить события, и самому ей обо всём этом скотстве поведать. Она расчувствуется и простит, даже деньги для тебя из его кошелька таскать будет. Как же ты, такой знаток Фёдор Михалыча, не запомнил, что «каждый за каждого виноват»? Для кого он эту метафизику разбирал? Для Алексея? Элеоноры? Богдана Титомира? Нет, дорогой мой! Для тебя, потому что вся эта компания даже не знает, кто такой Достоевский, он для них что-то вроде Микки Мауса. Они, как и вся прогрессивная общественность уверены, что Достоевский придумал шампунь от перхоти. Для тебя писал Достоевский, а ты водку глушишь и стенки красишь богатым ублюдкам!

-- Сам то ты хрен с бугра! – Александр Николаевич рассвирепел, чувствуя, что речи всё чаще попадают отнюдь не в бровь. – Пророк Исайя, мать твою! Такой же гад, а…
-- Такой же, такой же… даже хуже. Только ведь какая тебе разница, какой Я ? ты лучше на ус мотай, коли «плохой человек» с очень негативным опытом тебя предостерегает. Как тебе доказать, что я не бахвалюсь тут, а правду говорю? Пойми ты чудак, что мы вчера встретились не случайно. И сегодня всё было не случайно. Нету в жизни ничего случайного, а напротив -- всё закономерно, как в шахматах. Нету ничего нового, жизнь человеков – сплошное дежа вю, всё уже…
-- Что? Что ты сказал?! – откуда он знает про дежа вю?
-- Всё повторяется, течёт по кругу. Круг есть круг, все круги похожи. Разница только в том, что они порой начинают сужаться, и могут сомкнуться на чьей-то полудохлой шее. Круги можно только рвать, поверь мне. Думай над каждым ходом в этой партии. С очень серьёзным противником играешь, а у него все ходы записаны.
-- Постой! Ты мне тут не про дьявола, часом, намекаешь? Я ни в какого…
-- Да хоть как назови. Дьяволом, мировым духом, кармой, роком, фатумом. Можешь верить в теорию прогресса, эволюцию, или идолов с острова Пасхи. Всё равно ничего не изменится до тех пор, пока тебя устраивает факт, что твоя жизнь – сплошное дежа вю. Мне вот, немецкому выкресту, верить не дано, но игнорировать момент, что ко мне прут клиенты, которые затем мрут как мухи, я не могу.
-- А как же подруга Элькина, которая твой телефон дала? Она сказала, что её мужу ты помог.
-- Ещё как ! – засмеялся Арнольд. – С её точки зрения помог. А вот с его… Не уверен. Жить будет, но вот как и сколько? Знаешь, Саша, что чувствует детский онколог, когда диагноз подписывает? Жуткую усталость. И священник, когда исповедует. Вот и я очень, очень устал. Такой диагноз: ты безнадёжно упёрт. Значит, завтра ты протрезвеешь, меня матюгнёшь в душе, похмелишься и всё забудешь. Поедешь к Лёше в баню. Там выпьете ещё. Ты по пьяни Элеоноре звезданёшь, а он тебя по пьяни грохнет. Да и её заодно, когда просечёт, что дело пахнет керосином. Ну а его днём раньше, днём позже – завалят однозначно. Нравится сценарий?
-- Не нравится. – Саша играл желваками, но понимал, что эта нелепая фантастика не так уж далека от реальности. – Это один сценарий, а вдруг будет по другому?
-- Возможно, я не Господь Бог. Может быть Лёха с бодуна ей нос сломает. Обливаясь слезами, она приедет к тебе. Ты, опять же будучи нетрезвым, вспомнишь, что ты человек, а это звучит очень гордо. Поедешь к нему… Ну а тут куча вариантов: деньги в морду, слева в челюсть, патрон в патронник…Вариантов много, но ни один добром не кончится, будь уверен. Увязли вы в дерьме, ребята… Деньги, кстати, лучше отдай мне на сохранение. И тебе, и мне спокойнее будет.

Саша без возражений протянул бумажонки:
-- Так что делать то?
-- Пить завязывай. Телевизор посмотри, лёжа на диванчике. Криминальную хронику, например. Увидишь, сколько нелепиц, страшных таких нелепиц, происходит в это лучшем из миров. Сколько неподвластного разуму скотства и боли в нашей обыкновенной, нормальной повседневности. С утра пораскинь мозгами, стоит ли быть скотиной, которую видениями глючит с утра до вечера, или пора человеком становиться.
-- А со сценарием готовым как быть? Я же ничего изменить не могу?
-- Один, может, и не сможешь. Я тоже один с тобой справиться не могу. Но вдвоём сможем. Сценарист сильный, не нам чета, это верно. Но зато: «Где двое или трое соберутся во имя Моё…» Наше дело спасать и помогать, себе самому и друг другу. Знаешь, как один человек, отчаявшись и запутавшись, проверял: есть бог, или нету? Спал на подоконнике. Бухнёт крепко, окно настежь – и спать. Такая вот рулетка. Но это по пьяни, трезвым вряд ли решился. Ты смог бы стать на краю пропасти, чтоб проверить себя на вшивость? Осталась ещё капля совести, или всю изблевал? Если бы узнал, что Лёша твой подругу бывшую изуродовал, смог бы ты себя простить за то, что ты её, пьяную дуру, с рук спихнул? То-то и оно! Подумай насчёт совести, поразмысли, благо есть чем. Представь себя на краю пропасти. А я пойду, пожалуй. Ложись спать, и не допивай эту дрянь. Лучше не станет. Ну, я ушёл….

…ушёл, мерзавец. Натуральный псих, чокнутый, урод. Везёт на уродов, прав был Лёха. В башке совсем нехорошо после этих разговоров. Как он сразу то не понял, что этот недоносок с катушек слетел, а? Тихий сумасшедший. И никого не удивило, наоборот! Со всеми подружился, всем понравился. Умно лечит, каждому гонит своё. Эля просто тварь. Трахнет её Лёха, а дальше что? Она назад приедет? Что с ней делать? Пожалеть, после того, что она ему по морде дала в собственном доме, и в его же доме блядство развела?! Пошла она, деньги пока есть… Только зачем он с Лёхой заморочился? С ним связываться – это вилы, тут мелкий прав. Лёха под богом ходит, с ним в блуду ввалиться, как два пальца об асфальт. Повело кота на блядки… Чтоб они сдохли бы все, что ли! Надоело зависеть от всей этой шушеры, обыдело. Спать, спать. Включить, правда, телевизор, пусть бубнит. Одним глазом, да вполуха. Может глотнуть ещё…

«….ещё одно чрезвычайное происшествие. Не более двух часов назад недалеко от Сестрорецка произошло ДТП. Следующий на предельной скорости автомобиль БМВ вылетел на встречную полосу. В лобовом столкновении ни у водителя, ни у пассажира не оставалось никаких шансов на выживание. Мужчину сидевший за рулём иномарки и его пассажирку пришлось по частям извлекать из искореженного кузова машины. Бригаде МЧС, прибывшей на место происшествия пришлось применять спецсредства. Личности пострадавших и причины аварии устанавливаются…»

Ещё не до конца очнувшийся от липкого похмельного сна, Саша тупо глядел на экран. Ему личности пострадавших были известны. Не далее, как несколько часов назад эти личности сидели на диване, с которого он не имел сил подняться. Пили водку и смеялись, готовились хорошо провести вечер. Строили планы на жизнь. Проклятие! «Сценарий», сказал всезнающий докторишка. Один из сценариев. Господи! Что же это такое, а? Это же Лёха! Какой бы он ни был, но это Лёха! Элеонора, пьяненькая и глупая… Он полгода с ней спал, ел, ругался… Оба всмятку. В мясной фарш. Его замутило, и он рванулся из комнаты.
Казалось, что вместе с потоком зловонной бурой рвоты он выблевал всю проспиртованную, прогнившую требуху. Мозги же остались на месте и беспощадно выдали воспоминание о том, что вчера это уже было. Дежа вю. Он тряхнул головой, смахивая омерзение и в образовавшуюся нишу заполз страх. Поганый, мелкий, животный страх. Как Волына. Маленький душегуб, похожий на мудрую крысу. «Убью суку!» -- мелькнуло в голове. «А за что?» -- полюбопытствовал кто-то сзади. Он резко повернулся. Никого. «Боже! Я с ума схожу! Глючит наяву, белочка! Дай-то бог, чтобы белочка. Правда, за что?! Он же предупреждал, что так будет, что круг сжимается… Кто он, мать его? Где он, проклятущий чёрт?» «Сам выгнал. – насмешливо заметили откуда-то сбоку. – теперь уже не спросишь.» «Спрошу! Завтра же спрошу, всё выжму из гада!» «Выжмешь, выжмешь. – захихикало сзади. – Мало тебе? Ложись спать, пока цел.»

Он накрылся покрывалом с головой, чувствуя, что весь трясётся противной, подленькой дрожью. «Ну а что, что мог сделать я? Поехать с ними? Разбиться с ними? Кому было бы легче? Чего я психую, это судьба, от неё не уйдёшь…так и мне не уйти, раз такое дело. Что этот гадёныш говорил? Завод кончится, и всё?! У них кончился. Правду сказал, не соврал. Не мог же он знать, что они разобьются, сказал только, что круги сужаются. Но ведь знал, знал! Про него, Сашу, тоже знает. Нет, я с ума схожу, точно. Столкнулись со мной, -- и в лузу. Или я с ними? Или с ним?! Он не доктор, он чёрт! Да ведь нету никаких чертей, нету! Нету никакого дьявола, нету бога… А Волына – чёрт, тем не менее!»

Он сел, прислушиваясь. На сей раз это были не галлюцинации: в соседней комнате пищала трубка. С минуту он оторопело решал про себя, кто бы это мог быть, но звонивший был упорен.

-- Да?
-- Телевизор не смотришь, Саша? – голос Арнольда был тихим и сочувственным. – Посмотри криминальную хронику.
-- Видел. – выдавил он из себя, чувствуя, как по спине ползёт какая-то скользкая гадина. – поздравляю с удачным сценарием, Арнольд. Ну а мне что напророчишь? Когда за мною косая придёт? Завтра? Послезавтра? Давай, говори, не стесняйся! Посоветуй что-нибудь!
-- Я бы, Саша посоветовал больше не пить. Никогда. И ещё раз советую. Мне жаль, что так получилось с ними, но это не моя вина. Я не волшебник, я только учусь. Моя задача – попытаться спасти тебя, а уж всех, кто вокруг – не в моих силах. Изменишься ты – изменится мир вокруг тебя. Мне же самому будет лучше, если я тебе смогу помочь. Это условия моей игры. Не смогу – мне будет минус. Да уже минус. Пока я с тобой занимался, у меня дочь ушла. Вот так. Пока только из дома. Нет, мне тебя губить не имеет смысла. Абсолютно никакого. Я привёл тебе, кажется все возможные доводы, что всё не просто в этом мире. Решать тебе. Все ошибаются, все платят за ошибки. Кто как, но платят. Приходи в себя, Саша, трезвей. Видишь как всё быстро? Не успел ещё и представить, что стоишь на краю, как уже на краю оказался. Ну и довольно, не стоит пьяным спать на подоконнике, чтобы убедиться в сложности мира и ценности жизни. Если тебе интересно, так это был я, а не мой мифический приятель. Хотелось с непознаваемым познакомиться. Вот и познакомился, сам теперь не рад. Так что советую не повторять моих глупостей. Для того, чтобы испытывать судьбу, надо быть сильным. А мы с тобой слабые. Всё, ложись спать. Приходи играть в шахматы, поговорим. По трезвости и в здравом уме…Надеюсь. Придёшь?
-- Пошёл ты в задницу, Арнольд!

Саша шваркнул телефон об пол.

Тупость, беспредельная тупость. Страх тупой. Злость тоже. Страшная усталость. Последние сутки слились в один долгоиграющий кошмар. Нет, не сутки. Последний месяц, скорее даже год. Что-то ушло из жизни. Что? Когда было что-то, о чём можно вспомнить и сказать: «Было здорово! Жаль, что это прошло» В детстве? Детство было смутным. Отец ругался с матерью. Затем ушёл. Как он жил-то? Саша не знал. Папа повесился, не оставив записки. Только завещание. Он живёт в его квартире, из которой выбросил почти все папины вещи. Те, которые не проторчал или не пропил. Ваза осталась чудом. Он в неё блюёт. Папа был учёным. Средненьким, правда, не Эйнштейном. За это маменька его и скушала, особенно, когда учёным платить перестали. Папа пил. Пил, тосковал, ощущая свою слабость и ненужность. И повесился. Мама большой человек. В своём маленьком мирке. Специалист по «Серебренному веку». Сколько он её помнит, она всегда была томной и роковой женщиной. За исключением того периода, когда презрение к неудачнику мужу переросло в скандальную и визгливую ненависть. Вокруг неё вечно кто-то крутился. Поэты, музыканты, актёры. Из породы тех, кого никто не знает. Эстеты хреновы. Тоже не дураки выпить. Впервые он напился девяти лет от роду, на Новый год. Все нашли это очень милым, даже прелестным. Нет, ничего особенно хорошего он вспомнить не может…Институт? Пьянство и блядство. Армия? Пьянство и скотство. Первая любовь? Пьянство, блядство и скотство. Плюс наркотики. В рекламной конторе пили, нюхали, предавали, продавали, насиловали. Сами попу подворачивали. Там стало окончательно ясно, что всё имеет свою цену. Гламур, бля! Приятно думать, что сам ушёл оттуда, да только это неправда. Намекнули, что пора бы…

Дерьмо какое! Пустота. Сплошное дежа, непрерывное вю.

«Не пей никогда!» Хороший совет дал сценарист, дельный. Главное – своевременный. Он больше ничего и не умеет. Только пить. Что делать, если только пьяным он чувствует себя человеком? Если для него мир – сплошной похмельный синдром? Когда он пьян, то окружающие мерзкие рожи становятся лицами. Бесплотные тени набирают вес, форму и содержание. По пьяни приятна Элеонора. Была. Добродушен и хорош мясник Лёха. Был. Порождение мрака, сумрачный вурдалак Волына – и тот хорош. Стоит протрезветь – всех поубивать хочется, включая и себя самого, впрочем.

Чего он испугался то? Чего психует? Чего теряет? Ничего! Ни хрена он, Александр Николаевич Сидельников, тридцати пяти лет от роду, русский, холостой, с высшим незаконченным – не теряет. Папа помер, а маменька только скривилась: «Допился, всё к этому и шло» Его она тоже за человека перестала считать. Объяснил ей как-то прилюдно, поднабравшись, как тянет блевать от её сраного Серебряного века, и всех этих посеребрённых выродков, среди которых она толчётся. Он и век этот не любил, правда, но ненавидеть стал из-за них, убогих бастардов. «Незаконные дети, а не сыны» Плесень, а не благородная патина. Не чернение, а просто грязь.

Впрочем! Стихи то он начал писать лишь потому, что очень хотелось написать что-то совершенно мерзкое, гадкое, ублюдочное. Вроде портрета красавца Блока с проваленным от сифилиса носом. Вместо ананасов в шампанском, чтоб киснущие в собственном соку портянки смердели на версту. Но не удалось. Стих должен простреливать навылет, валить на раз. А у него всё какие-то царапины, да застрявшая в мягких частях души утиная дробь. До картечи не дошло. Жёнушка, бледная наркоманская немочь, так и вовсе вкус отшибла.
Потом прозу мучил. Стихи – пуля в висок, а проза – разрывная в живот. Чтобы крутило, болело, тошнило, тянуло жилы и слёзы против воли наворачивало. Тошнить – затошнило. И слёзы навернулись от собственного бессилия. Не срослось с творчеством, не срослось. Всё везде не срослось. Боялся просто признаться, что уже было такое до тебя, было и получше. Дежа вю. Да и некогда было признаваться. Пьян был.

Господи! Если ты есть! За что же эта тоска? Что мы тебе все сделали, Всемогущий, что ты нас в такую мазь растёр?! Ведь нас и пожалеть некому, никому мы не нужны. Живём, не живём…Кому какая разница? Нет, прости уж, но Тебя явно нету. Правы были Маркс, Энгельс и сукин сын Каутский. Нет Тебя, а есть психотерапевт Волына, маленький кровосос с паранормальными возможностями. Жаль нет его… взял бы за шкирку, щенка, выволок на балкон… нет, лучше на крышу. Выволок --- и поставил на край шестнадцатиэтажки. На каком он там подоконнике спал? На втором этаже, или на первом? Ему, засере моховой, и с кровати то упасть уже драма. Вот постоял бы у меня на краю сам, собственной полуторометровой персоной. Может и признался бы в чём. «Не пей, Саша, больше!» Ишь ты мразь!

Саша вылил из бутылки всё без остатка. Почти полный. Грамм сто семьдесят. «Не осилить без запивки» -- привычно оценил ситуацию больной, но чуткий мозг. Водичка из под оливок – самое то. Солёненькая. Остренькая. Помянуть двух несчастных дурачков, имевших неосторожность пересечься с ним, роковым Сидельниковым, человеком и луноходом.
Он пошатываясь дошёл до холодильника. Пьян, не пьян. Устал, перепсиховался, переблевался. Изнемог. Ба! Тиньков, старый друг! Он, блин, один такой, это точно.но не один, а целых два. Правильно: утром две, крысеныш две, вот ещё две. Замёрзли, малыши…Ну, идите к папочке.

Це дило! По ящику трясут попами, только не понять кто, мужики или бабы…Какая разница? У кого голова, у кого руки, у кого попы. У всех что-то трясётся и сыплется. Жизнь такая пошла. Ну что, брат Лёха? Как тебе там, Элечка? Простите, ребятки, не знал, что всё так плохо. Кто ж знал, что такой триппер вас накроет?! Знал один, знал. Но он ещё за базар ответит, зуб даю. Дам в лоб – козла родит, уродец. Пусть земля вам будет пухом!
Прошла, прошла сучара! Даже без пива, как по маслу зазмеилась по пустым кишкам. Не зря полоснулся. «Не пей, Саша» хрен тебе, сучёнок! На любого упыря с хитрой жопой найдётся Блейд с винтом! Вот и пивка теперь, тоже винтом. Пошло, пошло! И как в масть пошло-то, господи боже! Нет, терапевт, я жить буду, меня на арапа не возьмёшь, мы люди битые, не чета вам, инфузориям. Мы вам ложеножки-то повыдёргиваем…Это ты, чмо, на краю дрейфишь, а я там могу и пивка махнуть… Как человек-паук Форрест Гамп….или Джонни Депп? Да хоть Микки Рурк, ети его в корень!

Саша встал, и захватив последнюю бутылку того, чего уже не раз видел, довольно сноровисто, почти не качаясь вышел из комнаты. В прихожей повернулся к несуществующему зеркалу. Хмыкнул: «Плохая примета. Лучше бы посмотреться перед уходом. Да что там, теперь семь несчастливых лет обеспечено. Хоть несчастливых, но зато семь»

На крыше было просто в кайф. Солнце садилось в нечто инфернальное, типа прореженной жаркими всполохами грозовой тучи. Воздух плотный и тёплый. Приятный сумрак. Сумерки богов, в которых боги плохо видят. Он подошёл к краю, чувствуя, что в коленках появляется подозрительная вялость, а по животу пробегает судорга. Осторожно глянул вниз через поребрик. Тёмные деревья недовольно прошелестели чего-то, недовольные наглым взглядом. Проехала машина. Процокала каблучками некая барышня в красной ветровке. Уже точно не Элеонора. Нет, мелкий опять оказался прав: стоять на этом поребрике -- это не слишком. Посидеть – да. Обещал попить пивка на краю бездны – попью. Саша осторожно присел, повернул крышечку. Вроде ничего. Экстремальный отдых: пить спиртное над пропастью. Попривыкнешь, и не страшно. Человек ко всему привыкает, сказал Арнольд. Может он и прав, нечего его особенно костерить-то… не он же их на встречную толкнул, в самом деле. Саша допил бутылку. Захотелось кинуть вниз. Кинуть? Хамство, конечно, хулиганский и некрасивый поступок… но очень хочется! Он размахнулся и кинул, ощущая как тело заходится вслед, в сторону бездны…сохраняя равновесие, он схватился за край, и взвыл, наткнувшись развороченной кистью на невидимый в сумерках штырь. От боли он судорожно дёрнулся, а вот этого делать было нельзя….

…..было нельзя. Ничего нельзя изменить, кроме незначительных деталей, дражайший Арнольд Карлович! – мясистое лицо с отсутствующим взглядом выражало чуть-ли не участие. – Вы же сами знаете. Должны были убедиться. Видели не раз.
Маленький Арнольд Карлович смотрел в это лицо с усталой, застарелой ненавистью. Почему Фаусту явился симпатичный пудель? Затем – красавец мужчина в берете. А тут – средних лет сволочь женского пола в красной будёновке. Нет, это не Мефистофель, не Воланд. Это какая то современная мразь из сумрачного мира. И сволочь эта повязала его, любящего отца, по рукам и ногам. «Спасите хоть троих от неминуемого. Попробуйте, и живите дальше в своё удовольствие. Ни долгов, ни проблем.» Из сорока трёх ему удалось помочь одному. Сорок четвёртый вчера рухнул с крыши, превратно поняв его собственные, Арнольда, слова. Господи, какие дураки! И он дурак! Чадолюбивый идиот. Дочь вчера ушла из дома, заявив, что ей плевать на деньги, а нужен нормальный, пусть даже небогатый, но не постоянно выпивший и озлобленный на весь мир, отец. Господи! Если ты есть! Помоги хоть с одним, с двумя! Я ошибся, прости! Помоги, дай переиграть…

-- Это, конечно, можно. – бесцветно заметила мужеподобная дама. – Только ведь ничего не изменится, лишь время и деньги потеряете. И нервные клетки, а они, как известно, не восстанавливаются. Разве не так, Арнольд Карлович?
-- Какие деньги? – тупо спросил он, глядя в сторону жирных лягушек, обречённо размазанных по стеклу аквариума.
-- Пятьсот баксов, доктор! – удивилось существо. – Покойник же вам оставил деньги на сохранение. Но ему они теперь без нужды, так что законные ваши. Для семьи, для доченьки, чтоб крепче любила папу.

Арнольд почувствовал, что ему очень хочется совершить немыслимое, страшное насилие, но взял себя в руки:
-- Может дадите попробовать? Ведь вы ничего не теряете, вы же сами уверены в результате. В качестве эксперимента, теперь, когда я его немного узнал… Ну пусть он, Саша, будет как бы вне списка… Поймите, я хочу убедиться сам, сам….
-- Жалко мужичка? – угол рта у бабы скривился в усмешке.
-- Да, жалко. Он искалеченный, но не безнадёжный.
-- Как угодно, Арнольд Карлович, как угодно. У меня времени сколько угодно, это у вас оно ограничено сроками. Знаете, пусть и деньги у вас останутся, невзирая на нашу незначительную перестановочку во времени. Пространство беспокоить не будем. Денежки вам понадобятся: надо же чем –то зацепить его сознание в первый день знакомства. А к разговором мужика легче расположить в неофициальной обстановке. Посидите, выпьете с ним… Совсем немножко. Повод есть, только он об этом не знает. Но вы ему не рассказывайте, а то он ни за что не поверит. – издевается, мутная дрянь! – Ну ладно, до новых встреч. Попытка – не пытка, дерзайте, юноша.

Она встала, тяжело и неприлично колыхаясь сразу во все стороны:
-- Пытка будет, если опять всё коту под хвост, а?

Арнольд Карлович открыл дверь и пропустил гостью, тяжело глядя вслед уходящему безобразию. Как он устал! Как его всё это добивает! Зачем?! Он перевёл глаза на поднимающегося навстречу человеку и вздохнул:
-- Александр Николаевич? Прошу.

Пропустил посетителя, и аккуратно прикрыл сделанную на заказ дверь, на которой красовалась опрятная табличка «Врач-психотерапевт Волына А.К.»