Гавайская Гитара : From America with love

Я зла на своего приятеля, главреда одной из многочисленных ныне питерских газет. Два года назад, после 11 сентября, он опубликовал мое письмо, точнее - e-mail, в своей газете. "Reply all" не означет, однако, что текст - для "широких масс". Письмо было частным.

Сегодня я что-то простила своего приятеля (Коля, привет!): очевидно, что он не испросил моего согласия на публикацию, потому как точно знал - откажу.

Нашла двухгодичной давности текст. Прочла. Отупела. Впечатление, что писала не я.

16 сентября 2001 г.
(преамбулу вырезаю сама, слишком длинно и ненужно)

Утром, как обычно, поехала на работу.
Сидела тихохонько в трэйне, читала любовный роман. Уже в Манхэттене начались какие-то сложности: поезд поминутно останавливался, продвигаясь короткими невнятными перебежками. Товарищи-граждане были абсолютно спокойны: метро здесь – "сюжет для небольшого рассказа", всякие путевые помехи воспринимаются как должное.
Вся эта бодяга продолжалась довольно долго, я почти дочитала роман до победной постельной сцены и, слегка озлобленная, выскочила, наконец, из метро на своей “23 Street”. Добежала до работы (я крупно опаздывала) и увидела, что в офисе - три человека.
Они сразу накинулись на меня с расспросами: как я ехала, как шла, что видела... Я ничего не понимала и хлопала глазенками, точно как полудебильная героиня только что читанного романа. До них, наконец, дошло, что я “не в курсе”.
Перебивая другу друга, coo-workers стали объяснять, что какой-то самолет “crushed”, и что он врезался в здание World Trade Center, и что здание горит.
Я сразу подумала: Мила. Мила и Миша. Мила - на 29-м этаже северной башни, а Миша – где-то высоко в южной. У меня не было с собой записной книжки, я стала звонить по каким-то телефонам, чтобы что-то о них разузнать. Совершенно не понимала, что на самом деле происходит, в тот момент этого еще никто не понимал.
Я начала немного дергаться, потому что не могла дозвониться ни по одному телефону, а здесь такого не бывает: у всех стоят дополнительные линии с автоответчиками. Я полезла на Интернет и увидела эти кошмарные фотографии и текст про “attack to America, acts of war, terror” and so on.
Коллеги уже сидели с включенным радио; я сразу вспомнила 91-й год, мой ДР 20-го августа, много вина, соленые вафли с тмином, дождь за окном, ГКЧП, радио "Эхо Москвы"...
Наконец, часам к 11-ти мне удалось дозвониться, я узнала, что с моими знакомыми все в порядке: Милу успели эвакуировать по пожарной лестнице, а Миши, к счастью, вообще не было в городе.
Я сидела и, как параноик, ползала по всем сайтам, русским и американским; информация везде разная, цифры называются какие-то чудовищные, осмыслить все это мозгом невозможно.
Где-то около двенадцати офис закрыли: работать было бессмысленно. Я вышла на улицу и увидела кусок кино: движение транспорта было полностью перекрыто; все “авеню” и “стриты” запружены гигантским количеством народа, который бессистемно пытался куда-то передвигаться.
Передвигаться, собственно, было некуда: вдоль улиц, через каждые 20-30 метров стояли полицейские с мегафонами, которые терпеливо, как магнитофонная запись, объясняли, что перекрыты все мости и туннели, метро не работает, и всем необходимо проявлять спокойствие и выдержку. Просто ждать.
Я машинально пошла к Madison Square Garden, без всяких идей, просто потому, что надо было куда-то идти. Там все было оцеплено, люди сидели прямо на асфальте. Оставалось, действительно, только сидеть или стоять, или, в конце концов, лежать. Ведь Манхэттен – это, как известно, - остров...
На улицах появились, неизвестно откуда, громкоговорители, передющие сводки последних новостей, возле них было людское месиво: стояли, задрав головы, и жадно вслушивались в каждое слово – точно, как в советских фильмах о войне. Выросли очереди к таксофонам, несмотря на то, что в Нью-Йорке они растырканы через каждые полтора шага, и все, как ни странно, работают.
Возле этих таксофонов было особенно тяжело: поминутно кто-то куда-то дозванивался, часто узнавал что-то страшное о своих родных; рядом с таксофонами бились в истерике целые группы мужчин и женщин, их обнимали и успокаивали, как могли, совершенно незнакомые люди.
При всем этом кошмаре, люди вели себя очень достойно, я видела всего несколько “бесноватых”, и на них никто не обращал внимания.
В какой-то момент по толпе валом прокатилась весть: вроде бы открыли Brooklyn Bridge, т.е. есть шанс дойти до него и попытаться хотя бы вырваться с острова. Я потихоньку двинулась в довольно плотной толпе в заданном направлении, но все это мне сильно не нравилось: я вообще не люблю толпу, тем более – передвигающуюся.
Неожиданно мне стало даже смешно: в толпу по ходу с боковых улиц начали вливаться внушительные группы любимых мною ортодоксов, которые шли парами в ногу, как ополченцы-добровольцы, тряся полами своих черных лапсердаков. Действительно, смешно...
Рядом со мной шел парень, латинос, он увидел в толпе какого-то своего знакомого, шедшего в обратном направлении, они стали перекрикиваться по-испански, потом этот парень сказал мне: “Давай повернем обратно, пока не поздно, тот гай сказал не ходить на Brooklyn Bridge”. Я подумала и пошла за ним, в том момент мне было безразлично, за кем идти.
Мы вернулись к Madison Square Garden, там было все по-прежнему, только народу еще прибавилось. Мы куда-то втиснулись, сели на какой-то газон. Погода была роскошная, очень красивый день.
Через какое-то время, долгое, открыли одну линию метро, мы стали потихоньку двигаться в сторону Union Square. Шли в плотной толпе, спокойно, никто не толкался и не лез вперед (это – национальное, американское - не расталкивать “иных” локтями). Добрели, расцеловались, он пошел назад, ему надо было куда-то в другое место, не помню.
Я воткнулась в метро. Ехали, конечно, долго и трудно, в давке, но спокойно и скорбно, никто не обсуждал “событий”, только периодически откуда-то доносились сдавленние рыдания.
В какой-то момент в вагон ворвался черный с абсолютно звериным, кишки вынимающим воплем: “Fuck!!! Fuck!!! Fuck you!!! You – fuck!!! My wife has just died!!! She died!!! Fuck!!! Fuck!!!!!!”

Я только никак не могу себе представить, что нет World Trade Центра; это было одно из немногих действительно любимых мною мест Нью-Йорка. Я не могу понять, что там – дыра, невозможно.
Ну, и потом. After...
По всей Америке выстраиваются очереди из желающих сдать кровь, медикаменты, продукты, деньги и что там еще? Огомное количество добровольцев, съехавшихся со всей страны. Помогают разгребать завалы в Down Town. На каждой машине, почти на каждом доме и просто в руках у прохожих – американские флаги, громадные и крошечные, это уж – кому как нравится. В день траура по всему городу - молчаливие процессии с горящими свечами в руках, естественно, никем специально не организованные. И по этим процессиям можно изучать национальний состав мирового сообщества.
Я не могу ничего написать о политическом смысле всего происшедшего, я ничего в этом не понимаю, так же, как не понимала всю жизнь, какие такие мотивы могут заставить одного человека рвать горло другому по идейным соображениям.

В пятницу я отработала последний день: моя фирма померла естественной смертью. Все к этому шло, а катаклизм просто прикончил ее “в сжатые сроки”. Так что, я – вольноотпущенная, приступаю к поискам работы. Про перспективы понимаю плохо: с одной стороны, “грохнулось” много бизнесов, с другой – “освободилось” огромное количество рабочих мест... В связи с гибелью...

Простите меня за “письмо общего пользования”, но сочинять индивидуальные редакции нет никаких сил. Целую вас, много и сильно.

12 сентября 2003

Пусть только какая-нибудь красная сволочь опять вякнет, что так ей и надо, этой Америке, с ее непомерными амбициями и толстыми тупыми уродами-янки. Пусть только...
Сколько раз уже сказано умными и не очень людьми, что нет национальности у несчастья. И неважно, за идею или вовсе без оной загроблены тысячи жизней. Просто жаль. Очень.