МариХуанна : Блюз в голове. часть1.

© МариХуанна & Kappaka

- Баю, баюшки, бай-бай,
Спи ребенок засыпай,
Баю, баюшки, баю,
Я те песенку спою....

Тихонько пела Настенька, склонившись к кроватке над своими детьми, в реальности являвшими собой двух крохотных игрушечных пупсов, да и кроватки никакой не было. Было место под подушкой, где завернутые в одно на двоих маленькое одеяльце из куска марли, лежали трепетно растопырив навстречу материнской нежности пальчики, пластмассовые околыши, чем-то отдаленно напоминающие детей. Но Настеньке это было неважно, важно было то, что куклы были ее самыми лучшими друзьями, благодарными молчаливыми слушателями, ее детками которые нуждаются в своей мамочке, в ней - Настеньке.

- Спите мои крошечки, мама скоро придет, мамочка скоро будет настоящей певицей, она получит роль в самом грандиозном в истории мироздания мюзикле и вы, будете гордиться своей мамочкой.

Охранник, наблюдавший эту картину на экране монитора, по-доброму усмехнулся. В этом доме скорби для избранных больных, чье очень недешевое пребывание оплачивалось состоятельными родственниками, Настенька была одним из самых приятных, неагрессивных персонажей. Персонал ей симпатизировал и называл по негласной договоренности жертвой обстоятельств.

Когда-то давно в прошлой жизни, Настенька будучи студенткой консерватории, на одном из благотворительных концертов познакомилась с бизнесменом-меценатом. Короткий бурный роман закончился свадьбой, бизнесмен души не чаял в молодой супруге – породистая, образованная, кроткая красавица, ловящая каждый жест и взгляд, через год родила мальчика. Красивого, белокурого. Мертвого.

После родов Настенька купила куклу – пластмассового розовощекого пупса-мальчика, натуральных младенческих размеров. Она пела младенцу песни, баюкала на руках, прикладывала к груди, мыла пластмассовую кукольную попку и плакала. Врачи разводили руками и говорили - время лечит. Время не вылечило и даже не притупило, ровно через три месяца Настенька украла младенца из коляски, оставленной нерадивой мамашей возле магазина, принесла находку домой и умиротворенно села ждать мужа с работы.

Но меценаты занимаются благотворительностью выборочно - чужой младенец, да и Настенька вместе со своим прогрессирующим депрессивным психозом и стремительно развившимся аутизмом, не подошли его имиджу. Младенца вернули рыдающей мамаше, а Настеньке нашли теплое местечко в элитной лечебнице с поэтичным названием «Дом Радости», славившейся хорошим уходом и прогрессивными методами лечения.

Одним из таких методов был оборудованный караоке-класс, где больные, в меру своих способностей драли глотки. И от такой интенсивной терапии здоровели прямо на глазах. В преддверии грядущего десятилетия с момента основания данного Дома было решено ставить мюзикл по мотивам сказки «Аленький цветочек», тексты и музыка были готовы, и сейчас тронутые дымкой другого мира умы местной общественности, заботил только один вопрос – кому же достанутся роли в постановке. На сегодня было назначено прослушивание и со всех уголков Дома Радости к помещению столовой тянулись пациенты. Те, кто не находился совсем уж за гранью реальности или не был помещен в изолятор, по одному, редко группами, просачивались в пищеприемник, обредший новое значение. Кто просто поглазеть, все ж развлечение, а кто и попытать счастья, почувствовать себя звездой.

*****

Настенька вошла в помещение вслед за мужчиной в развевающейся тоге из белой атласной простыни, надетой поверх пижамы. Простыня была не очень аккуратно выкрашена красным маркером, а в углу красовалась нарисованная простым карандашом стилизованная морда негра – знак победы обладателя тоги над Сципионом Африканским. Широко развернутые его плечи венчала гордо посаженная голова, украшенная квадратной челюстью. Голову его опоясывал лавровый венок, на изготовление которого, ушла целая пачка лаврового листа, заимствованная на кухне. Лицо, задрав губу и прикрыв глаз, пересекал шрам, гордый профиль истинного патриция, Гай Юлий Чех, имевший непререкаемый авторитет среди обитателей, не мог пропустить такое знаковое событие как грядущая театральная постановка.

- Женщинам не место в театре, убирайтесь вон из зала и не оскверняйте своим присутствием мужские игры. Это говорю вам я, Гай Юлий Чех, ваш император.

- Юрася, галопередольчику хочешь хряпнуть? Это мы быстро....Оставь теток в покое – тихонечко на ухо Чеху проговорил, вынырнувший из-за спины санитар Славик.

Чех ныне будучи императором, в прошлой жизни был боевым офицером, командовал взводом во время первой чеченской кампании и реакции ему было не занимать. Быстро сориентировавшись на местности, добавил:

- Впрочем, женщины могут остаться, возможно, вы нас развлечете.

Тетки, в большинстве одетые по местной моде в разноцветные боа поверх цветастых халатов, потянувшиеся уже было к выходу , вернулись на свои места за одним из двух длинных столов стоявших посреди столовой. Во главе стола не шелохнувшись при речи Чеха восседала местная прима караоке-класса Оля Яйцева, она не любила когда ей мешали петь. Не любила настолько, что когда в прошлой жизни, ее новорожденная дочь попыталась своим призывным плачем прервать домашнюю репетицию родительницы, Оля, недолго думая, положила младенца подумать о своем поведении в стиральную машину. Не забыв, при этом выставить программу с сушкой и нажать "Пуск". Вовремя вернувшийся супруг, увидел музицирующую Олечку, но не обнаружил любимого чада в кроватке. Оленька все пела, не слыша обращенных к ней вопросов. Пара крепких оплеух выдернула непривыкшую к подобному обращению Олечку из мира Муз и Сатиров и она, даже не сказала, а просто показала пальцем, где сейчас находиться помешавшее её вдохновению существо! Малышку, получившую несколько переломов, спасли, а Олечка играла теперь роль королевы в изгнании в Доме Радости.

«Певица Яйцева», - ухмылялись ей вслед обитатели, когда она в неизменной норковой куртке и деревянных сабо на толстой подошве, подчеркивающих, по ее мнению избранность, гордо фланировала по коридору.

«Статисты, - холодно думала Олечка про обитателей, - чтоб вы понимали в божественных созданиях и королевах, вы живете только потому, что я пою. Я замолчу и ваш хрупкий мирок треснет по швам и развалится. А что касается некоторых моих конкретных соседей, то уж не за горами тот час, когда я прикажу, вас казнить... всех. Император сделает это. Я уж постараюсь». Оля склонилась в поклоне, завидев проходящего мимо неё контуженого ветерана.

Не подозревающий о подобных меркантильных целях, Чех прошел ко второму, «мужскому» столу. Сел на специально приготовленный для него стул, покрытый траченным молью куском кумача с масляными следами подошв местного электрика, грозно взглянул из под насупленных бровей на соседей по столу. Мужчины нестройным хором голосов, дрессированно чествовали Чеха: «Приветствую, мой император». Император удовлетворенно хрюкнул и, склонившись к близ сидящим начал что-то тихонько говорить. У него созрел план восстановления исторической справедливости.

*****

Тем временем началось прослушивание, желающие подходили по одному к старенькому пианино, стоящему в углу столовой за которым восседала Мара Георгиевна, являвшаяся руководителем караоке-класса и вдохновителем будущего мюзикла. Сухонькая старушка, не имевшая собственной семьи, жила при лечебнице и посвящала всю себя своим подопечным, которые в свою очередь отвечали ей искренней любовью и называли между собой Марочкой.
Особенно любил её местный художник, одним из творений которого был расписной плащ Чеха. Однажды, в прошлой жизни, где был он простым хипаном, он ушел в астрал при помощи ЛСД, откуда до сих пор не вернулся. По его глубокому убеждению, раз уж марочка его туда отправила, то Марочка, уж наверняка сможет продлить и усилить удовольствие. Правда на караоке-классе пел он всего два раза в неделю. Зато как пел – орал так, что у бедной Марковочки, как называла её заносчивая Яйцева, старушечье морщинистое лицо сжималось в какую-то уж вовсе куриную гузку, искаженную гримасой не то сострадания, не то просто страдания. Остальное время Плакат, так погоняли художника соузники, тихонько сидел в уголке, похрипывая и подвывая сорванным горлом.

Каждый из участников что-то пел, некоторые желающие проявить себя, пытались и сплясать, кого-то назначали на роль сразу, другим велели не расстраиваться, все поучаствуют, пусть и не в главных ролях. Буйные рыдания одного из бесталанных претендентов медикаментозно прерывал санитар Яша. Толстую тетку, трясущуюся в беззвучных рыданиях, уводили под руки белые, сердобольные подруги.

В столовой царило оживление, Настенька тихонько сидела в углу, ждала своей очереди, Чех рисовал какие-то схемы на клочке бумаги и что-то объяснял внимавшим мужчинам. Леночка и Лидочка, хохотушки-нимфоманки, сдружившиеся на почве общего пристрастия, получили роли сестер и радостно хихикая, крутились возле мужчин, привлекая внимание. Кавалеры же были увлечены обсуждением стратегии, тактики и подготовки большого события. Единственный кто отреагировал, был Толик Вырвиглаз, последователь русских скопцов, свирепо воззрившийся на нимфоманок единственным уцелевшим глазом и произнесший сакраментальное:

-Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: ибо лучшее для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было ввержено в геенну.

- Много ты понимаешь! – Леночка обиженно надула губы, но Лидочка подхватила

- А вот ты скажи лучше, ты себя только глаза лишил?

Вырвиглаз запыхтел, побагровел, грозно зыркнул уцелевшим органом зрения и ответил:

- Только глаза. Один только свой блудливый глаз вырвал, дабы душа моя бессмертная в алчные руки сатанинские не попала!

Девчонки захихикали, Лидочка толкнула Леночку в бок и сказала:
- Так глаз-то, он, знаешь ли, в этом деле не особо и нужен! Тут главное другое, - и засмеявшись в голос, выдавили хором

- Вовсе безглазое! С этим-то порядок?!

© МариХуанна & Kappaka