не жрет животных, падаль : Электричество в пальцах

…This land is mine, this land is free
I'll do what I want but irresponsibly
It's evolution, baby

Pearl Jam. Do the evolution (Yield, 1998)

Когда проводишь пальцами по щеке, примеривая на себя задумчивое выражение лица, ощущаешь как неравномерно выбриты щеки. Это значит, что ты торопился, и из положенных двух, прошелся бритвой лишь один раз. Значит, многое не успел, и чем-то незначительным пришлось пожертвовать. Значит, что-то в практической науке дало сбой. Из последнего следует, что пора обшарить карманы, и в результате убедить себя в том, что на комоде в прихожей не осталось еще какого-нибудь важного элемента теории типичного дня.

Что-то сегодня пошло не так. Последовательность математических действий неожиданно привела к тому, что правая и левая части уравнения не оказались равны друг другу. Скрипя зубами по изгрызенной ручке, я снова начинаю свой день, мысленно повторяя каждый шаг последовательности. Рано или поздно, следуя таким путем, я должен наткнуться на проваленный ход, на сбойный сектор и критическую ошибку, в результате которой, на пластиковом корпусе ручки появилось еще несколько зазубрин.

Пальцы у самого рта пахнут табаком и одеколоном – этот резкий контраст с нулем за окном позволяет сосредоточиться на поиске недостатков и фатальных недочетов в последовательности утренних процедур. Углы сгиба локтей, геометрия сочленений суставов и эргономичное положение кистей рук – все предназначено для того, чтобы давление крови в голове не так сильно ложилось на шейные позвонки. Если подумать, то рано или поздно придешь к выводу о том, что математика проникла в человеческую жизнь значительно глубже того, чем мы могли предположить. Замеряемое изменение потенциалов на окончаниях синапсов приводит к мышечному усилию заданной силы, что ведет в свою очередь, к изменению угла, под которым я смотрю в опустевшие ветки деревьев на улице, угадывая в их соединениях лист в клетку. Как далеки мы от совершенства. Весь секрет в искусстве аппроксимации.

Неужели ошибка может крыться в тех минимальных величинах, которыми я каждый день жертвую только лишь ради того, чтобы соблюдать системность? В разнице между неровностью ветки и безупречностью перпендикулярных линий? Лица прохожих, встреченных мною сегодня, приблизительно идентичны лицам, виденным мною вчера, время, затраченное на поездку от дома до работы тоже приблизительно равно, цена чашки кофе в кафе напротив не изменилась, столбик термометра не упал и не поднялся на сколько-нибудь заметную величину. Всем этим можно пренебречь. Все это можно вынести за скобки.

Почему сегодня я ощущаю именно как «сегодня», а не, как один из дней в середине недели, ведь разницей между вторником и средой можно пренебречь. Мне кажется, я похож на человека, копающегося в мусорном ведре, разбираясь в ворохе прочитанных вчера газет в поисках двух или трех предложений в одной из заметок. Не предав значение факту в нужный момент, рискуешь потратить массу времени на его поиски в мусорной куче, там, за скобками. Вопрос только в том, что в моей жизни нет места фактам, которые я хотел бы потом откопать и снова полюбоваться ими, как случайно выброшенной и внезапно обретенной вновь жемчужиной. Ими тоже можно пренебречь. Искусство аппроксимации так тесно связано с правилами обобщения.

Системы распознавания образов, радары противовоздушной обороны, затылочные доли головного мозга, системы наведения противоракет – все они, по сути, работают одинаково: при дефиците информации об объекте, им всем приходится достраивать очертания до ближайшей идеальной фигуры. Мы учимся фантазировать, вкладывая новые переменные в уравнения машинных кодов. Мы учимся фантазировать, надеясь, что не столкнемся с дефицитом информации. Мы учимся фантазировать, совершенствуя оптику и вылизывая радиоволны. Мы учимся фантазировать, чтобы никогда этого не делать.

Чтобы снова запустить этот атавистический элемент нашего сознания, с нами должно произойти какое-то незапланированное событие, что-то, что выбьет нас из колеи, что-то, что заставит эволюцию повернуть вспять. Кто-то должен стать первой обезьяной, нацепившей на себя нижнее белье, кто-то должен первым разглядеть будущее в сегодняшнем дне, а кто-то должен уйти под землю, чтобы понять, что некоторые события сами по себе являются будущим. Я перебираю все, что пробежало перед моими глазами этим утром, судорожно заглядывая в каждый уголок, каждое лицо, каждую секунду под микроскопом. Чертыхаясь и плюя на собственную несовершенную память, я ищу что-то, что объяснит мне различие между вчера и сегодня, что запустит мою фантазию вопреки привычным автоматизмам.

Нас приучили осознавать, отдавать себе отчет в несовершенстве наших тел. Строгие отцы называют нам цифры, грубо очерчивая диапазон колебаний воздуха, которые способны привести в движение барабанную перепонку, костяной молоточек и наковальню в ухе с тем, чтобы электрического тока на их окончаниях хватило на импульс в мозг. 65 миллионов цветов в палитре сертифицированных мониторов, на плоскостях которых мы видим только черно-белый цвет текстов. 65 миллионов величин зарядов, проходящих через точку на экране, 65 миллионов возможностей, большинство из которых сгорают, не оставляя следов на сетчатке, остается за скобками. Мы научились делить потенциал электричества на семизначные числа, но мы так и не сумели приучить свой глаз видеть разницу. Мы научили машины воспроизводить звуки, которые сами не можем услышать, а теперь учимся избавляться от пиков частот в звуковой волне, которые нам не нужны и которые лишь съедают пространство на наших жестких дисках. Искусство аппроксимации учит нас обходиться без фантазии. Искусство аппроксимации служит задачам экономии места и времени. То что, осталось за скобками, мы вынуждены достраивать при помощи собственной обескровленной фантазии. Когда-нибудь вы встретите человека, достроившего метры своей жилплощади до бескрайности пустыни. Вы сочтете его сумасшедшим, потому что вы с ним окажетесь по разные стороны одной скобки.

Этим человеком буду я. Я додумываю изгибы волны, я воображаю положение сорока двухмиллионной триста пятьдесят восьмой точки на спектре. Я ищу минимальные различия, с тем, чтобы хоть как-то различать дни. Ведь если искусство аппроксимации помогает нам экономить место и время, то завтра мы поймем, что нам не нужна такая длинная жизнь. Мы сократим ее продолжительность, вынеся за скобки все то, что не смогли почувствовать из-за несовершенства наших тел. Единственный шанс прожить свою жизнь – запустить эволюцию вспять.

Сотни людей прошли мимо меня сегодня, сотни слов донеслись до моих ушей – и лишь одно отличие, которое запуталось в отметенных за ненадобностью, непринципиальных мелочах. Один шанс прожить жизнь, шанс который мы каждый день выносим вместе с мусором – мы все так увлечены новым приемом. Мы все так любим аппроксимацию. Она стала для нас искусством выживания, так и не став искусством жизни.

Она знала, что он каждый день повторяет одну и ту же дорогу, каждый поворот, каждый шаг, каждую секунду. Она знала о нем все, кто он, кем он работает, на чем ездит до работы и даже какой у него голос. Она так давно хотела, чтобы он заметил ее, посмотрел на нее теплым, полным нежности взглядом, но, казалось, ему больше нравится смотреть в окна, чем на лица людей. Сегодня она улыбнулась ему в тот короткий момент, когда их взгляды встретились. В этой улыбке поместилась бы тысяча слов, и ему не составило бы труда их прочесть. Она улыбнулась и отвела взгляд. Там, в солнечных бликах стекол ее собственное нерешенное уравнение – и вопрос только в том, попадет ли ее улыбка в пространство между двумя скобками.

________________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят