Хоррор Оркестров : Добрые люди.

Она открыла почтовый ящик, и её тут же вырвало в него. Прямо на знакомый конверт. Снова вырвало, снова в почтовый ящик. Потом стало плохо, настолько, что она не взяла письмо и даже не закрыла ящик, лишь непонятно для себя как вытащила ключ.
Ей было очень плохо, когда она поднималась на лифте, слава Богу, что ехала одна, без кого-либо. Особенно соседей, добрых, хороших заботливых людей. Готовых поделится последним, и сутками сидеть у постели бредящего инфекционного больного.
Нет, это горе её. И жить теперь ей с ним. Больше никому другому.
Открыла дверь и вошла в квартиру. Всё было как по телевизору. Или как в 3D игрушке. Не с тобой. Ты только управляешь. Если из-за угла выйдет кто-то и воткнёт в тебя нож, или выстрелит в затылок, ты поймёшь, но не почуствуешь.
Сколько ещё это будет длится. Сколько раз она будет ещё получать письма. Которые как бы она не хотела, но придётся прочесть. Письма теперь уже ниоткого. Из ниоткуда. Сколько времени прошло после того, как это всё началось? Где-то около года. Через год, после того, как его не стало. Два года его нет. И уже не будет. А письма приходят. Господи, когда? Когда это закончится хоть по какой причине... Звонок в дверь. Подошла, открыла.
Соседка...
- Здравствуйте, Любочка. Вот ведь какие гады, представляете, прямо вам в ящик нагадили. Но я взяла газеткой бесплатной почистила... вот.
Взяла. Поблагодарила. Сказала что-то незначительное, чтоб соседка могла согласно покивать головой. Сослалась на плохое самочувствие, согласилась что погода ухудшилась.
Проводила соседку до её двери. Вернулась к себе. Закрыла дверь, и села тут же. На пол.
Два года, а как сейчас. Даже не как вчера. Как только что вернулась с похорон.
Серёжа, Серёженька, сволочь и мудак поганый, лежал в гробу и как всегда ухитрялся выглядеть лучше всех. Даже после услуг стилиста из морга. Он присутствовал на похоронах их всех, и издевался над мертвецами вокруг себя. И как всегда этот урод не делал скидок и для неё. Как всегда. Жил, веселился, оптимист проклятый, и ушёл по-скотски в ночь с пятницы на субботу. Полночи он был с ней, потом веселил её, под утро пошёл на кухню и упал лицом в открытый холодильник. И всё. Потом скорая, морг, вскрытие, похороны, родственники, сослуживцы. Хорошо хоть такта хватило на поминальный обед снять какое-то кафе, или это был ресторан... Она ушла с него. С неё хватило похорон. И этой весёлой суки, в своём любимом костюме.
А когда опускали гроб, то оттуда был глухой звук. Она могла поклястся что это он, перекладывая ногу на ногу, задел изнутри крышку. Смеялся и закидывал ногу за ногу.
И эти письма. Первому даже не удивилась. Потом стало жутко, и постепенно пришло чувство приобщения к тайне. К большой тайне. Которой не делятся ни с кем. И никого в неё не посвящают. Потом тайна стала обыденной. А потом пришло тоскливое чувство горя. И тоски. Такой, что каждое следующее письмо не было сил дочитать до конца. Так и в этот раз: «Милая дорогая Люба, извини что мне пришлось сделать это, но другого способа я не мог придумать...» Да конечно, инсульт у них семейное. Застраховался.
Она отбросила письмо. Когда она его распечатала? И начала плакать. Она не могла остановится и проплакала под дверями до вечера. Потом приняла душ, и легла спать.
На утро она проснулась уже в норме. Не хуже остальных. Даже в чём-то лучше. Теперь следующего письма долго не будет. А возможно и никогда.
Под утренним душем она решила что письма этот гад оставил у любовницы. Мысль о любовнице у такого человека развесилила её, и она расхохоталась, и запела.
Да, одному человеку трудно. Но неособенно, если вокруг люди готовые поделится последним, и сутками сидеть у постели бредящего инфекционного больного.