Шизоff : Про американских жывотных. Для детей.

***
Вторую неделю я шёл по его следу .

Он был матёрым самцом, знающим множество уловок, обладающим звериным чутьём и природной недюжинной силой.
Я же был профессиональным охотником, известным своим упрямством и поистине библейским терпением.
Для нас обоих это была известная игра: кто кого? Он имел значительный запас молодости и самонадеянности, я располагал более совершенным оружием, и тем, чего не потеряешь, не продашь и не пропьёшь – горьким опытом.

Горы обманчивы. Покрытые лесом, они, вроде как, и сглаживают свою крутизну, но день за днём поднимаясь всё вверх и вверх, ты начинаешь понимать, что Хэрри-Кэп, «Мохнатая шапка», имя данное пиеганами этому перевалу, - глубоко недружелюбно по сути. Пиеганы, черноногие, блады – жители равнин, - никогда не носили шапок, относясь с отвращением к двуличным ассинибойнам и кри, носящим накладную голову – подозрительное свидетельство гнусных и скрытых намерений. Также вольные охотники на бизонов не любили леса с его тайнами. И от души ненавидели горы.

Больше нету бизонов, пропал союз черноногих, сгинули кроу, ассинибойны и кри, – их извечные враги и соперники. Вытеснили ленивых гро-вантров, малодушных поедателей собак. В далёкий путь двинулись упрямые апачи и дакоты, жалкие остатки кровожадных сиу рассеялись по резервациям, навеки закопав томагавк войны. Грязные метисы ред-риверы и манданы, мешенные с французами, - тихо спились, не оставив даже памяти о себе. Лесные люди, – оджибвеи, шошоны, снейк, - подались в далёкую Канаду. Бывшие пастбища превратились в пашни, охотники вместе с волами впряглись в тягло. Прерия оскудела и выродилась в огромный, но скучный огород. И если ты не желаешь быть тихим огородником, тебе один путь: в лесистые горы, пусть и не слишком приветливые.

Мне проще – я вырос в этих горах. Кажется, я родился с ружьём в руках, а нянькой моей была Нора, волчица, вытащенная отцом из капкана. Потерявшая лапу, она не растеряла независимости, но если отцу позволяла себя только кормить, на мать и редких гостей – рычала и щерилась, то меня восприняла собственным, лысым отчего-то, глуповатым, щенком, и потратила немало времени на моё воспитание и уход. В тонкости посвящать не стану, скажу лишь, что до трёх лет я изумительно выл и не мылся. Вою я сносно и по сей день, умываться так и не полюбил, чего там....

Так что выросший наполовину зверем, я всю жизнь брожу по этим горам, став, правда, наполовину человеком.

***
Не знаю, вычислил ли он меня, но темпа не сбавлял, забираясь всё выше и выше. Может, потому и забирался, чтобы утомить, заставить отказаться, чтобы взглянуть с издёвкой вслед с какой-нибудь кручи. Возможно. Но я был упорен. К тому же он гнал себя в ловушку – местами не стаявший снег выдавал его с головой уже сейчас.На высотном плато он будет как на ладони.

А может и не чувствовал, просто пёр навстречу судьбе, играя мощью зрелого, в самой что ни на есть поре, тела. Я был осторожен, костерок разводил ненадолго, с подветренной стороны, шуметь отвык ещё в детстве, и с годами стал лишь более аккуратен. Порою и вовсе обходился куском вяленой оленины. С глотком кукурузной водки вдогонку, это было вполне съедобно . Просто привык обходиться без еды, могу жрать что угодно. Однажды съел сырую гремучку, в другой раз, во Флориде, неделю питался мясом аллигатора. Приятного мало, но жив.

К тому-же я не люблю стрелять. Попусту, разумеется. Я – профессионал. Зачем, скажите, убивать мне какого-нибудь бродягу опоссума, любопытного, что твоя девка? Или серьёзного, задумчивого енота, заглянувшего ко мне на ночлег – проверить кто таков, можно ль чем поживиться? Поживиться ему нечем, как пить дать, но и бояться не стоит. Один раз я уловил характерную вонь, и встревожился: встреча с гризли не сулит приятных воспоминаний, у этих - черти что на уме. Но оказалось, что это годовалый губач, муравьиная душа, вегетарианец. Шёл параллельным курсом, смотрел из за дерева, интересовался. Пускай себе, не жалко.

Два раза у меня было сильное искушение нажать на крючок. Один раз взбесила гадина-сойка, глупейшее создание на земле, что перелетает вслед за тобой, и при этом орёт , как полоумная...Дрянь. Второй случай был хуже – койот. Хитрый и осторожный, что твой сиу. Он подбирался к моему мешку, явно собираясь поживиться грудинкой и олениной. Терпеливо ждал пока засну, нагло поблёскивая жёлтыми глазами из зарослей можжевельника. Паразит.
Обошлось. Сорная птица отстала сама, устав от собственной тупости, а четвероногий друг явно недооценил мои мозги. Пойманный в хитрую индейскую ловушку, он был с удовольствием задушен мною на утренней зорьке.
***
На исходе девятого дня я почувствовал, что мы сблизились. Той самой, волчьей частью своей, ощутил. И тихонько взвыл, как Нора учила, восторженно заскулил кровожадной сукой, тонко и зло, захлебнувшись вслед бурлением в горле и насмешливым тявканьем. Прислушался, улыбнулся, уловив отзвуки далёкого хруста – так дёргается потревоженный вапити, король-олень, краса и гордость здешних мест.
А затем раздался ответный, протяжный вой, густой и уверенный. И я улыбнулся ещё шире.

***
Он попался как маленький. Поутру. В том самом месте.

Маленькая полянка, пересечённая цепочкой оленьих следов по синеватому, в прогалинах, снегу. Окружённая густым ельником. Идеальное место, чтобы погибнуть. И не в бою, как положено вожаку и самцу, а от глупой пули, выпущенной уверенной рукой со ста футов. Она улеглась прямиком в раструб чуткого оленьего уха, не потревожив ветвистых рогов, способных стать подлинным украшением гостиной богатого дармоеда. Восхитительная работа – разметать глупый мозг, не потревожив и дюйма чудной замши. Да, это высокий уровень мастерства. Класс.
Я не торопился покинуть своё убежище. Опыт, горький опыт, друзья мои. Только одни учатся на ошибках, а другие – не успевают. Сбоку от поверженного гиганта шевельнулись еловые лапы, в синей тени мигнул будто рдеющий в печи уголь, и пропал... на секунду...две...три...Красный язык вытянулся на свет, сразу став ярче и сочнее,и...
И тогда я неторопливо нажал на курок. На два пальца ниже сигнальной полосы. Туда, где цвета воронова крыла, жёсткие, волосы, скрывали недостаточно чуткое ухо.

***
Вот так мы и встретились год назад. Над такой же уложенной в рыхлый снег тушей.
Тогда именно я завалил выпасенного рогаля, не так эффектно, издалека, под лопатку, но... Я!
А когда добрался до законной добычи, расслабленный, с разряженым «Маузером», то около неё стоял ОН. С дешёвой пистонной пукалкой, но явно на взводе, и очень, очень, неприятного калибра.
«Я- часка» - жестами пояснил он на наречии сиу, самом распространённом в этих местах.
Я показал, что олень мой. Он покачал головой, и чуть поднял ружьё. «Часка – последний охотник в племени. Он долго шёл за оленем. Часка убил оленя, он хороший стрелок». Тогда я понял, что оленя мне не видать. А урок запомнил.

Вы думаете, что я затаил зло на этого парня? Нет.

Мы даже сошлись с ним на том, что я помогу ему освежевать оленя, а он отдаст мне одну из ног. Отказавшись от мяса, и прибавив охотничий нож, я забрал отличные рога, из-за которых, собственно, и пошёл за большим вапити.
Прошли с ним полдня пути, после чего разошлись восвояси.
Никаких обид.
Какие могут быть счёты между профессионалами, а он, бесспорно, был мастер. Но...

Вот в чём загвоздка: голова последнего индейца племени часка – стоит много дороже. Так мне одним пьяным вечерком пояснил местный шериф. Мало того, что мне заплатит муниципалитет, так ещё скальп этого дикаря стоит немалых денег. Их же почти не осталось, всех вытравили. Главное – не повредить татуировку, племенной знак, набитый от бровей до маковки, там, под волосами. Он, шериф, знает, кому предложить этот трофей. Была у него татуировка? Кажется ...была. Жаль, сказал шериф. Это будет подороже рогов, хотя один чёрт – оба скоты. Посмеялись, помнится. Но я запомнил. Подумал. Сходил было дело, к шерифу, расспросил – предложение в силе? Он удивился, но подтвердил. Тогда я решил, что пойду за оленем. Но поймаю – охотника.
И поймал, как видите. Волком, в ответ он выл, родимый. Я не спутаю. А вот он – спутал, и последним теперь смеюсь я.

Это я всё вспоминал, пока снимал шкуру с оленя. Здоровый, гад, с рогами придётся повозиться, череп, как каменный, если б не в ухо...Молодец, часка, правильный стрелок. Он, кстати, мне пояснил, зачем индейцы повязку красную одевают – чтобы охотник другой случайно за зверя не принял в кустах. Умно.
Повязку-то я у него заберу, пожалуй, ему теперь ни к чему, а мне – пригодится. Да и на память....

Вот дьявол! Снял я повязку, а татуировки-то никакой – нету!
Ладно, пускай сами разбираются, моё дело маленькое – вознаграждение получить. От муниципалитета.

И я начал осторожно снимать скальп.

Дело не то, чтобы совсем новое, но подзабытое.