Ромка Кактус : «Неуместный человек» или поэма о новом Гильгамеше

Ромка Кактус

«Неуместный человек» или поэма о новом Гильгамеше

Новый (2006-ого года) фильм «Неуместный человек» был показан по телеящику. Заявленный в качестве фильма ужасов (ТВ-3, суббота), он, вероятно, вызвал обильный бздёж со стороны поклонников жанра. Саблезубые интеллектуалы хором отвернулись к стенке: старо как мир.

Западное общество – общество потребления – замкнулось на самое себя и теперь обречено на медленное и болезненное саморазложение. Агонизирует, вырождается, скоро сдохнет без всякого вмешательства Красных Бригад. План Маршалла кверх тормашками.

В Швеции самый высокий уровень жизни и самый высокий уровень самоубийств. Эти две статистики связаны пуповиной: люди не выдерживают чудовищной скуки безграничного комфорта. Так на западе для современного человека (потребителя) самая большая беда – проблема выбора цвета журнального столика в коридоре. В Норвегии и Исландии, где был снят «Неуместный человек», эта проблема так же актуальна.

Серые цвета – железобетонный антураж любой антиутопии. Ничтожное небо теряется где-то на фоне небоскрёбов. Сюда-то и приезжает в самом начале фильма главный герой Андреас. Растерянный, он тотчас оказывается в рядах сотрудников некой безымянной корпорации. Ему выделяют рабочее место, ему выделяют порцию положенного гостеприимства. И вот Андреас печатает на клавиатуре и смотрит в окно.

Вскоре оказывается, что всё в этом городе лишено вкуса: еда, спиртное, женщины. На ограде висит «очередной» выпрыгнувший из окна сотрудник. Вокруг ходят равнодушные люди. Когда самоубийцу снимают с железных штырей, из него льётся кровь, из него высыпаются кишки. Всё с примесью какой-то серости. Предельная физиологичность не вызывает у окружающих никакой реакции – это смех за кадром. Пытаясь убедиться в реальности происходящего, Андреас отрубает себе палец бумагорежущей гильотиной. Снова нестрашная кровь хлещет фонтаном, палец ему в этот же день восстанавливают.

От нечего делать Андреас заводит отношения с одной из сотрудниц. Сосредоточенно и однообразно тычет в неё своим мясом. Потом заводит на стороне ещё одну тёлку. Предельный прагматизм жителей города выделяет сцена расставания Андреаса с прежней «возлюбленной», где та говорит, что на субботу у них запланирован обед и гости, и собирается ли он бросать её до или после субботы.

Романтически настроенный Андрюша тащит свою новую пассию в ресторан, где и делает ей всякие глупые признания и предложения. Та как бы соглашается но тут выясняется, что у неё таких Андреасов ещё четыре штуки, что все они «милы», и что между ними для девушки нет вообще никакой разницы. Размазанный Андреас быстро убеждается, что все мужчины и женщины в городе абсолютно взаимозаменяемы. Андрюша решает прыгнуть под электричку метро.

Каким-то чудом он выживает, и фарс продолжается. В городе нет ни музыки, ни детей. Но тут главгерой обнаруживает в старом подвальном помещении странную щель в стене, откуда слышится музыка и запах. Он, подобно узнику Шоушенка, пробивает проход в стене и на короткое время оказывается в мире живой жизни: тут играет музыка, у пищи есть вкус, смеются дети. Андрюшу вытаскивают оттуда за ногу, сажают на автобус и насильственно высысалают в некуда.

Перед этим, ему сообщают, что большинство людей здесь счастливы, слышишь, счастливы. Для фильма это очень важная мысль: общество основано на благополучии большинства.

Главный герой фильма определённо относится к существам сознательным, во всём происходящем он ощущает себя неуместным. Андреас – творческая личность, он весь фильм ищет, не удовлетворяется тем, что ему подсовывают. В мире всеобщего благополучия он видит всю ту чудовищную бесчеловечную фальшь, что скрыта от глаз обывателя завесой Майи – ультрамодными евродекорами, глянцевыми улыбками, прущим отовсюду материальным достатком. В толпе филистеров-гедонистов, незнающих ничего кроме потребления и удовольствия, Андрюша чувствует себя некомфортно, как то было с главным героем «Бойцовского клуба» Паланика и с Чацким Грибоедова. «Удовольствие есть гвоздь, которым мы приколачиваем себя к одному месту бытия» - учит нас философ Лев Шестов. Андреас, подобно прикованному Прометею, лишён в этом мире творческих сил, он бездеятелен. То есть общество потребления счастья оказывается в ситуации, когда единственная движущая сила прогресса кастрирована, а яйца её скормлены посетителям ресторана вкусной и здоровой пищи. По Тойнби такое общество обречено на вымирание, как неспособное дать ответ на новый вызов. Общество, чей объект - интересы большинства, вязнет в меду.

Вообще, конечно, тема фильма до костей обсосана мировой культурой, и её главный герой тоже. «Бразилия» Терри Гиллиама и фильмы о Фантоцци по всем параметрам дадут «Неуместному человеку» за щеку. В них есть живой юмор и гораздо больше динамической мысли, образов. Но новый фильм – хоррор человеческих отношений – займёт своё место в контексте современной истории.

Конфликт цивилизации и человека - основной конфликт фильма - существовал задолго до «Матрицы» всяческих глупых Вачовских, задолго до Руссо; в художественной мысли человечества ему порядка пяти тысяч лет. Вероятно, самый первый памятник этому в литературе – «поэма о Гильгамеше». Древний шумерский поэт противопоставил цивилизованному человеку – царю Гильгамешу, природного человека Энкиду. Уже тогда природный человек оказался более человечным, нежели его оппонент, за что и был уничтожен богами.

В поэме Гильгамеш, став другом Энкиду и многому у него научившись, отправляется за ним в ад. И если теперь спроецировать образ силача-полубога Гильгамеша на бледную задротину Андреаса, то станет ясно, что Неуместный человек и есть новый Гильгамеш, спускающийся в новый урбанистический ад за непонятно вообще каким хуем. Вероятно, для того, чтобы, как и в самой поэме, лишь коснуться тайны жизни, тайны бессмертия и безвозвратно её утратить.

Для отечественного зрителя, пока ещё далёкого до пертурбаций Неуместного человека, фильм может показаться как минимум забавным. ИХ – стерильный, комфортный, максимально безопасный, рассчитанный на человека ад, и НАШ – безбашенный, неподдающийся никакому осмыслению и обузданию РАЙ, где в любую минуту может произойти самое страшное. Отечественный зритель должен порадоваться за себя, но с тем расчетом, что и у нас фанатики стремятся построить капитализм, демократию, сдирая всё с западного образца, и, в конечном итоге, общество неограниченного потребления благ. Т.е. лет через пятьдесят, когда это произойдёт, пенсионеры дружно перестанут выть и ощерят беззубые рты, а наиболее сознательные члены общества схватятся за головы, но будет уже поздно.

С другой же стороны, «кем был бы Достоевский, если бы его не поставили к стенке?» (с) Русская культура занимает уникальное по богатству место в мировой культуре по большому счету за счет того, что всегда у нас всё было плохо. Это давало и даёт стимул творцам – ведь будучи довольным, человек не стремится ни к чему, кроме сохранения своего довольства. Творец должен быть раздражён. Таким образом, если нахлынувшая волна гедонизма не утопит в жиру русскую мысль, сей новый опыт может благотворно сказаться на развитии отечественной духовности. Скорее мажьте, мажьте меня паюсной икрой, я хочу быть распятым на самом плоском плазменном телевизоре с во-от такой диагональю.

20 ноября 2007 г.