Пузо : ВСЕ МОИ БУТЫЛКИ

Похлопываю себя по карману, чтобы убедится, что ключи на месте и закрываю дверь.
Вызываю лифт, захожу в него и еду вниз. Пять этажей - это совсем немного, но только не в моём состоянии. Меня основательно мутит. Я вспоминаю старый лифт, который был, с распашными дверями. Проезжая мимо каждого этажа он издавал разный звук и я наловчился абсолютно точно определять где он находится. Это было в детстве. Уже много лет, как нам установили OTIS. Кто-то из жильцов даже приклеил на одну из стенок лифта зеркало и положил на пол коврик.
Однажды мы с Костиком обмывали мой диплом и когда я его провожал, то расписал маркером одну из стенок. Расписал от души. Концептуальное слово "хуй" не использовалось. Мать с отцом охуели и на утро устроили скандал. Мне стало до чертей стыдно. Взрослый дядя, а тут такая поебень. А если учесть, что моей дежурной фразой в то время было "мне стыдно, что мне ни хуя не стыдно", то стало совсем противно. Я пробурчал что-то на тему, что мол, это друганы братца нахерачили. К братцу моему действительно приходили редкие уебаны и карябали что-то там на стенках. Нирвана-хуяна и тому подобное. Но в это раз была не их работа. Это сделал я. Тут мне
совсем противно стало. Типа, на младшего свалил. С братцем мы тогда не ладили. Да и сейчас особо не общаемся. Некоторые даже не верят, что мы родные братья. Так,
выпиваем иногда на кухне. Но редко. Он у меня практически не пьёт. В отличие от меня. Он в детстве перебесился. А я пить поздно начал. Лет в восемнадцать. А к водке пристрастился вообще года в двадцать три. И сразу понял, что это моё. Мне нравится выпивать.
Я смотрю на кнопки этажей и нажимаю на цифру "два". "Граффити" я своё тогда потёр. Кое-как прочухался, взял в сортире бутылку ацетона, тряпку и убрал все художества.
Я вспоминаю запах ацетона и меня начинает мутить. Я вообще токсины не переношу, а с
бодуна даже воспоминание о подобной дряни способно вызвать спазм желудка. Я выхожу
на втором этаже и спускаюсь на один пролёт. Между первым и вторым этажами на стене
расположены почтовые ящики. Я заглядываю в наш. Там нихуя нет. Там даже замка нет. Да и зачем он? Я ничего не выписываю, а писем мне никто не пишет.
Я протягиваю руку к почтовому ящики и тут меня начинает тошнить. Хотя блевать абсолютно нечем. Меня крючит, я сплёвываю что-то жёлтое. Достаю салфетку и утираю рот. Оборачиваюсь и смотрю на дверь. Там живёт очень даже приличная семья. Папа, мама, бабушка и дочь. Раньше мне говорили, что дочь от меня без ума. Интересно, увидев меня сейчас, она тоже посмотрела бы на меня влюблёнными глазами? Недавно наблюдал её с молодым человеком. Свято место пусто не бывает. Я выхожу на улицу.
Май месяц, бля. Я люблю май. И сентябрь. Даже начало октября люблю. Потом начинается зима. Зима в нашем городе - полное говно. Вечная срань под ногами, пробки на дорогах и холод. Но сейчас май и на несколько секунд мне становится хорошо. Затем я выхожу из тени и оказываюсь на солнцепёке. Охуеть. Вся пиздатость куда-то исчезает и становится мутно. Улица оказывается шумной и вся эта хуйня начинает ездить мне по ушам. В голове – Большой Железный Колокол. Я направляюсь к винному. Хотя он давно уже не винный в прежнем понимании этого слова, а просто гастроном. Раньше он состоял из двух частей. С разными входами. Одна половина - "Продукты", другая "Вино". Во времена водочного беспредела тут были нереальные очереди. Помню, как мы сюда
ходили за пивом. Чтобы его купить, надо было приходить к восьми утра. Самое позднее - к половине девятого. После девяти можно было разжиться только "Нарзаном". Брали бутылок пятнадцать (нам тогда много не надо было) и залезали на крышу моего дома. Обычно нас было трое. Я, Гарик и Мурила. Мурила жил в соседнем подъезде и там был выход на чердак. Мы повесили на него замок, сделали засов изнутри и таким образом оградили себя от разного рода геморроя в лице ментов, жильцов и работников "жека". Иногда к нам присоединялась Ирка. Ирка была моей неразделённой любовью. Помню, втрескался я в неё как маленький. Да я и был маленький. Хотя какая разница,
маленький ты или не очень. Неразделённое чувство, оно и в тридцать лет неразделённое
чувство. У Ирки был роман с Гариком. Я по этому поводу переживал, но выдерживал ситуацию.
Сейчас до меня допирает, что это было самое пиздатое время моей жизни. Да и
выглядел я тогда как-то получше. Как сказала Матильда, рассматривая мои фото того периода - "Блин, Витька, увидела бы я тогда тебя - влюбилась бы без памяти". Ну да, я был без бороды, пуза и всего-то семидясети килограмм весу. Да и рожа не была постоянно опухшая. И перегаром от меня не тянуло. Теперь и рожа и пузо, и перегар. Красавец.
Я перехожу дорогу и двигаюсь мимо булочной. Правда, она уже года два как не булочная. Теперь там магазин "Два капитана". Хороший, в общем-то, магазин. Я там мадеру покупаю.
До винного остаётся совсем немного. Напротив - РГГУ. Молодняк пьёт пиво. На ограде палисадника между булочной и винным расселись студенты и студентки. Студентки в коротеньких юбках. У меня встаёт. Ну вот почему такая хуйня - всегда, когда я с бодуна, на баб тянет? Но в таком состоянии не то что трахаться, затвор передёрнуть сил не хватит. Я ровняюсь со студентами и меня снова начинает мутить. Опять изо рта жиденькая стрйука не пойми какой дряни. Я почему-то вспоминаю песню группы ЦЕНТР «Смутное пятно неизвестно чего». Молодняк смотрит на меня с нескрываемой брезгливостью. Разговор замолкает. Я смотрю на них. Отводят глаза. Правильно. Дяде плохо. И не хуй пялиться. (продолжение следует)