Дядя Алик : "Песпесды" - как подарок литпрома литпрому.

«Нет это восхитительно!» - заявил незнакомец.

«Нет, это просто невообразимо, так тонко, так метко!» - Продолжал он.

Это был Пушкин. Вадим узнал его по схожести повадок голоса и интонаций. Он их точно себе представлял, как будто знал Пушкина и до этого момента. Причем знал он это, благодаря, на днях, просмотренному фильму 18 14, где Пушкин был именно таков. Сейчас он, правда, не был так отретуширован, как два дня тому назад в кинотеатре, но это был, несомненно, он.

«И как люди, только, ухитряются выдумывать такие слова. Вот это особенно - «Песпесды». Оно прямо завораживает, можно попробовать написать что-то про это.»

Пушкин восхищался всем этим, сидя на краю кровати, полубоком к Вадиму и держал на коленях ноут-бук. Вадим не понимал, как все это происходит, но старался не спугнуть ощущения, чтобы поэт не растворился, и продолжал излагать. Им двигал прагматизм. От кого как не от Пушкина можно набраться ума и нового взгляда.
Пушкин тем временем ловко манипулировал мышью, переходил по ссылкам и взахлеб читал. То, что человек времен коней и сабель смог так быстро и безбоязненно овладеть компьютером, наталкивало на мысль, что как не крути, а он гений.

Вадим только что проснулся, и потому все происходящее казалось продолжением какого-то сна. Спустя 10 минут непрерывных восхищений юным Поэтом не слишком (сравнивая с его стихами) выдающимся сайтом «Литпром». Вадим начал уставать от присутствия гения в своей комнате. Гений пока не оправдывал своего гордого звания и никак не хотел родить хоть какую никакую мудрость. От того Видим начал пытаться думать прагматично, в надежде растворить его. Но выходило не очень. Пушкин то вскакивал, то начинал читать какие-то наспех срифмованные строки. И все больше и больше набирался сил и энергии. Голос приобрел уже полную громкость и гамму тембра, подаренную ему звукорежиссером 18 14. Очертания обрели четкость, и Вадиму пришлось признать, что он не спит. Как только он это осознал, он начал боятся возможного появления Кюхельбеккера или еще кого-нибудь из их компании. Но увлеченность гения, с которой тот продолжал рекламировать «Литпром», давала понять, что никого тут больше нет. Вот есть Вадим и Саша и один из них двоих – Поэт. А может оба.

«Мысли начали путаться» – подумал вслух Вадик.
Он попытался отвернуться. Пушкин схватил его за плече, развернул и начал с такой немыслимой энергией и блеском в глазах комментировать какой-то рассказ, построенный в основном на изкаверканом мате, что это заставило Вадима подумать, что парень действительно был его похмельной галлюцинацией, навеянной вчерашним походом в кино. Он что то рассказывал, подмечал и был на столько уверен в мнении своего собеседника(Вадима), что с ним нельзя было бороться. А главное, он в минуту рождал минимум 10 строчек… хороших строчек, а не как все. Про него можно было сказать, что он говорил плохими стихами. Но неожиданно, Вадим вспомнил, что не пил и вообще, ничего такого не делал, что могло бы родить хоть какие-то галлюцинации. Он оглядел комнату, и понял что он в своей квартире. Место странное, во всех отношениях. Его отделывала его прошлая жена, и оно приобрело сильный оттенок аристократического быта.
Пушкин все вещал: «Поэт никак не может написать что-то толковое, если оно не рождает у него своих собственных чувств. Он пытается, но это всегда похоже на плагиат. А вот если плагиат, пусть даже самый отчаянный, выражает чувства поэта, то это всегда хорошо и метко».

«Таааак» - подумал Вадик. «Че-то совсем жопа.» Он лениво подвинул юное дарование и встав направился в ванную. Часы, лежавшие, как всегда, на раковине, показывали 8.30. «Может, оттого, что рано проснулся» - решил Вадим. И попробовал умыться.
Но это никак не притормозило Пушкина.

«Вот смотри» - говорил он, держа почему-то ноут-бук, как книжку, в одной руке а второй картинно, как и положено поэту, включенному в школьную программу, витиевато, вращал в воздухе.

«Пишу я, положим, про крепостных, и ничего хорошего не выходит, а пишу про дворян, про себя добишь, выходит намного лучше.»

Вадим вдруг почувствовал, что его лицо отирают полотенцем чьи-то заботливее руки. Это было ново. Как только заботливые руки перестали занимать себя его лицом, он снял с него полотенце. И тут же увидел, что заботливые руки принадлежат никому иному, а именно его «дядьке», как называли коллективных гувернантов в царском селе, причем «дядька» был поразительно похож на следователя из сериала «Каменская».
«Тааааак» - Подумалось Вадиму… «Что дальше?»
Дальше пока ничего нового не происходило, Пушкин продолжал вещать, дядька помогал умываться. Он пытался как-то привести мысли в порядок. Он решил пойти с самого начала.
«Итак» - начал он. «Я – меня зовут Кюхельбеккер» и тут же испугался. Как это его зовут Кюхельбеккер, если он в бетонном здании, в 21 веке, умывается в своей собственной раковине. Но, с другой стороны, повернув голову, он увидел, что это никакое не бетонное здание, а совершенно обычное строение, высотой 15 аршин и, что дядька, привычно, помогает ему умыться.
«Стоп» - попробовал он начать возвращаться в свое нормальное состояние.
« Я – учусь в царском селе, я дворянин, у меня есть дядька» Что-то совсем ничего не получалось. И тут он заметил, что вполне в тему отвечает «Обезьяне», по поводу книги, которую тот держит в руках. Это был Вольтер.
«Так» - начал он в третий раз.
«Пушкин то по чему великий поэт? Он же и на французском одну дрянь пишет.»
«Что вообще то происходит» - вдруг вскрикнул он и вскочил.
Все на миг замолчали
Пушкин неуверенно начал: « Ну, понятно, что это эти мысли не излагались Вольтером, но…»
Он не смог дальше воспринимать всего несущегося на него бреда, и как и в прошлый раз подвинув Обезьяну, вернулся в свою комнату и сел на кровать. Он обнаружил, что сидит на красивой резного дерева кровати, в панталонах. И мало того, панталоны были, как будто, девчачьи.
« Итак» - уже в, который раз, попытался он вернуться на землю. « Пушкин, как всегда, пришел со своими гениальными идеями, навестить своего друга, печатного поэта, в лице меня. Чтобы со мной поделиться…. Но что такое Бетонное строение???» Вопросы все прибавлялись. А Пушкин продолжал шуметь, от чего становилось ясно, что никаких ответов он в таком шуме не получит.
Куха встал, Пушкин замолчал. Куха подошел к Пушкину, и сердечно обняв его, закрыл книгу в его руке и сказал: «Саш что-то совсем мне дурно. Совсем заболел. Скажи что не буду сегодня на уроках. Совсем расхворался. И давай завтра с Вольтером приходи, не могу сейчас совсем. Плохо, такие черти мерещатся. Ты бы знал.»

«Обезьян», как будто несколько обидевшись, но тем не менее бойко и энергично ответил: «Ладно, но завтра обязательно меня выслушай.» За сим он прикрыл дверь, и в предсонные секунды Кюхеля, тот слышал, как Пушкин наставляет дядьку, чтоб, мол, ухаживал, как положено. А дядька как всегда и положено крепостному, молча кивал и говорил одними лишь социальными артиклями. Кюха вновь вернулся в свой сон, где у него уже была жена, и возможно будут другие….