woz : Евгений Онегин (студенческая поэма)

Не мысля гордый свет забавить,
Но где-то около того,
Хотел бы я тебе представить
Роман достойней твоего.
Достойным быть по Божьей воле
Хотя б одной его главы,
Владея хоть ничтожной долей
Твоей искры…
Увы, увы.
Удел, оставленный потомкам, -
Навечно быть в тени столпа.
Мой голос прозвучит негромко,
И быстро зарастёт тропа.
На твой Олимп не претендуя,
Наследье скромное моё
Сойдёт с тропы в небытиё,
Где я с улыбкой обалдуя
Навечно обрету покой
Вдали от памяти людской.
Проигнорирован калмыком,
И памятника не создав…
Но так и быть – рукой великой
Прими собранье пёстрых глав.
Тебе, быть может, на потеху,
На просвещенье молодым,
Десятка лет минувших веха
И строк великих лёгкий дым…

Глава первая

I

Мой дядя, самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Меня учиться в ВУЗ направил,
И лучше выдумать не мог.
Его пример – другим наука.
Но, Боже мой, какая скука,
Покинув тёплую кровать,
За книжкой жопу надрывать!
Таскать на лекции, тоскуя,
Тетради толщиной в два хуя,
Сидеть за партою в углу,
Внимая старому козлу,
Вздыхать и думать про себя:
«Когда же чёрт возьмёт тебя?..»

II

Так думал молодой филолог
В двенадцатом часу утра,
Проснувшись в комнате у тёлок,
С которыми он пил вчера.
Друзья бутылки и стакана!
С героем моего романа
В столь неприлично ранний час
Позвольте познакомить вас.
Онегин, - добрый мой приятель,
Очнулся в комнате у баб.
Сия история могла б
Случиться и с тобой, читатель.
Так некогда гулял и я,
Но сей роман – не про меня.

III

Мы все учились по-немногу,
Чему-нибудь и как-нибудь.
И мне, конечно, слава Богу,
Не одному мозги ебут.
Онегин был одним из многих,
Не столь крутых, не столь убогих,
Студентов, тех, кто для страны
За партой протирал штаны.
Хватал, увы, не звёзды с неба,
Не Ломоносов, так сказать,
И, век степухи не видать,
Энштеином он тоже не был.
У многих (да и у меня)
Такая ж, в общем-то, хуйня.

IV

В те дни, учась в садах Лицея
Я, от занятий отрешён,
Не дочитал и Апулея,
Какой там в жопу Цицерон…
Как много знаний, что вдолбили
Нам, жизнерадостным дебилам,
В тех альма-матерных стенах,
Не пригодилось в жизни нах!..
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Успел в пизду позабывать
Я много что из той латыни.
Но вечно в памяти моей
Живёт тот пир младых затей…

V

Онегин был неглупый малый,
В науках шарить он бы мог,
Когда б его не отвлекали
Длина и формы женских ног.
Предмету этому Евгений
Отдал немало сил и рвений,
И в области любовных дел
Был невзъебенен и умел.
Собой не то чтоб Брюс Уиллис,
Но недурён. И даже мил.
В общаге, где он, кстати, жил,
На это многие купились.
Короче, это был пиздец
Для слабых девичьих сердец.

VI

Судьба Евгения хранила,
И в армию он не попал.
(Настырный прапорщик, мудила,
Пять месяцев повестки слал.)
Экзамены сдал кое-как
(Зачёт, четвёрка и трояк),
Затем – комиссии, врачи,
Профком, общага и – ключи.
Людей нехитрые секреты
Не шли в разрез его уму,
И не в диковину ему;
Презент (шампанское, конфеты)
На стол коменде положил
И с Богом счастливо зажил.

VII

О годы юные! Общаги!
О милый сердцу уголок!
Вверяя мысль свою бумаге,
Я мимо Вас пройти не смог.
Бывало, ты ещё в постеле,
Звенит будильник. Еле-еле
Приоткрываешь правый глаз…
Ебать-дремать! Девятый час.
Какая в задницу наука?
Куда? Зачем? Нет, чур не я.
Увольте-с. Нет уж. Нихуя.
Не волк… Не убежит, подлюка…
И, на учёбу наплевав,
До часу дрыхнешь, как удав.

VIII

Изображу ль в картине верной
Уединённый кабинет,
Где ты, общаги сын примерный,
Провёл столь много юных лет?
Где на шкафах под слоем пыли
Давно распитые бутыли,
Где с Кастанедою Play Boy
Живут в согласьи меж собой;
В учебник физики закладка –
Тарелка каши. По стенам
С плакатов сиськи тут и там
И бравый таракан украдкой
Китайским торкнувшись мелком
Зажмурится под потолком…

IX

Приходят с пар твои соседи.
Пора вставать. Продрав глаза,
Глядишь на стол, где недоеден,
В рассоле, чистом, как слеза,
Лежит солёный огурец.
Везде разгром, бардак, пиздец.
В стаканах коньяка остатки,
На вид столь мерзостны и гадки,
В башке маразм, во рту говно,
Финансов – ноль, идём на дно.
На дне чегой-то хуевато…
Кого-то нет, чего-то жаль,
Душа несёт тебя куда-то,
Куда-то сердце мчится вдаль…

X

В сортир! Тотчас же и немедля!
И, торопясь на сердца зов,
Спешишь, распутывая петли
Воспоминаний и штанов.
«С хуя ль, пардон, вчера я квасил?
Когда уснул, и где я лазил?
С кем ночь бузил, вахтёршу зля,
И на какие деньги, бля???»
Как часто думы злые эти
Нас посещают по утрам,
Когда последние сто грамм
Осушены и закусь съеден!
Бывает, (первый каюсь я),
С утра не помнишь нихуя.

XI

С тоской в душе, с погасшим взором,
И опершися на стену,
Бредёшь к сортиру коридором,
Пытаясь подавить волну.
Кругом – загадочные знаки…
Вот – Вася, кореш с геофака,
По воле чьих-то злобных чар
Спит головою в писсуар…
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей,
Там холл без окон, без дверей,
И чей-то шкаф на курьих ножках,
И будка там с вахтёршой злой,
Как ступа с Бабою-Ягой…

XII

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не уважать Бодун.
В ком это слово не тревожит
Знакомых всем до боли струн?
Когда уж нет очарований,
Когда змия воспоминаний
С утра раскаяньем грызёт, -
Всё это часто придаёт
Приятную философичность взору.
Сидишь такой – Эмиль Золя.
Такой угрюмый, томный, бля,
И шлёшь всех на хуй без разбору.
Приятно, чёрт меня возьми,
Так возвышаться над людьми!..

XIII

Уж тёмно. Вновь среди студентов
Движения. На проходной
Вахтёрша кипишует с кем-то,
Томима мыслию одной:
«В общагу просятся! Ишь, бляди!
Опять нажрутся на ночь глядя!
Всех, к ебеням, в журнал впишу!
Без документов не пушшу!!»
По сути, смею вас уверить,
Студент – глубокий эконом.
Невзъёбный опыт нужен в том,
Чтоб жизнь своей степухой мерить.
Но на последние гроши
Он оторвётся от души.

XIV

Бананы, киви, Amaretto,
Rasputin, Absolut Currant,
Для дам ликёры, сок, конфеты,
И две бутылки Grand Spumante*.
Берёшь из этих двух одну,
Рукой уверенной по дну –
Пиздык!!! И пробка в потолок!
Вина кометы брызнул ток.
Здесь оливье традиционный,
И раки, роскошь юных лет,
Салат, горячий жир котлет,
Цыплёнок, голубцы в бульоне…
Когда-то так же заебись
Младые дни мои неслись!..

_____
*Эти строки относятся ко времени описанных событий, а именно – к первой половине 90-х годов ХХ века. Amaretto, Grand Spumante – популярные в то время суррогаты известных напитков; Rasputin – это когда ты его пьёшь, а оно, опаньки, - тебе подмигивает! (Прим. автора)

XV

Друзья мои! В романе этом
Хотел бы я спросить у вас:
Возможно ль, будучи поэтом,
И не воспеть веселья час?
Когда в стаканах не вода,
(В общаге так почти всегда), -
Прекрасней нет минуты сей
На протяженье жизни всей!
Друзья, отныне и навечно,
Давайте вдаримся в загул!
(Эх, круто, бля буду, загнул!..)
Но что же я? Ах да, конечно!
Служа застолью и вину,
Не забывайте вещь одну…

XVI

Не вся суть истина в вине.
Стакан – лишь форма с содержимым.
Но есть ли кое-что вовне,
Что с содержимым тем сравнимо?
Да! Женщины!.. Как я посмел
Здесь допустить такой пробел?
Все прелести, что есть у вас,
Спешу воспеть я сей же час.
Но хватит ли в моей палитре
Цветов и красок, чтоб о них
Наворотить достойный стих?
Прибегнув к помощи пол-литра,
Приму на грудь стакан-другой…
Эх! Изъебнусь крутой строкой!

XVII

О вас, общагские богини,
Я вспоминаю в тишине…
Ах, тёлки, тёлки, где вы ныне?
Ужель забыли обо мне?
Марины, Светы, Тани – вас
Готов я видеть сей же час,
Чтоб с вами, позабыв покой,
Вновь скоротать часок-другой…
Учёбу, сон, покой и скуку,
Давно ль для вас я забывал,
Когда в общаге познавал
Тяжёлую любви науку!
Сколь много посвящал я ей
Трудоночей и трудодней!

XVIII

Как часто, страсти предвкушая,
И честно, не жалея сил,
Любовь и преданность внушая,
Я дам алкòголем поил!
Да, в сей стратегии, мерси,
Не прёт ни «Фанта», ни «Пепсù».
«Вода не утоляет жажды,
Я как-то пил её однажды»*.
За то, что в сердце юных дев
Вы страсти сеете посев,
За небесплодные попытки –
Люблю Вас, крепкие напитки!
И кто сказал, что водка – яд?
Какой облямудевший гад???

_____
*Приписывается Омару Хайяму. (Прим. автора)

XIX

Но полно. Хуй с ним. Недосуг
Нам спорами марать бумагу.
Как говорится, не до сук.
Пора вернуться вновь в общагу.
А там уж выпиты давно
Коньяк, и водка, и вино,
И уж пиздец как тянет вновь
На приключенья и любовь,
Уж по общаге, точно в песне,
Парней так много холостых,
Уж комнат дефицит пустых,
Что всех желающих не вместят,
В сортире выбито окно,
А где-то рядом, за стеной…

XX

Очкаста и тонка, как спичка,
Под грохот музыки в ночи,
Соседка, целка-фанатичка,
Конспект пытается учить…
Напрасны жалкие потуги!
Всю ночь разборки, крики, стуки,
Визиты частые гостей,
Забредших в поисках блядей
На лампы огонёк настольной,
В надежде, что, быть может, тут
Таких мужчин хотят и ждут,
И обломавшихся невольно…
В общагах целки нàзло всем
Пока не вымерли совсем.

XXI

И тем жива ещё общага!
На этих немощных плечах…
С их гуманизмом и отвагой –
Горит студенчества очаг!..
Во дни лишений и раздора
Они – надежда и опора:
В их холодильниках всегда
Нас ждёт домашняя еда.
И пусть порою тех эрекций
Отличницы не будят в нас,
У них всегда лежит запас
Конспектов всех последних лекций.
Уж если не они, то кто б
Не дал сойти студенту в гроб?

XXII

Ещё не всем твоим подругам
Полночный нанесён визит;
Ещё, запущенный по кругу,
Последний косячок дымит;
Ещё не перестали топать,
Свистеть, кричать, дверями хлопать,
Ещё, вахтёрше вопреки,
Не все уснули синюки, -
А ты лежишь, давно готовый,
В пипиську пьян, по горло сыт,
Накурен, счастлив и убит.
Проснёшься заполдень и снова –
Безделье, блядство, бухара,
И завтра то же, что вчера…

XXIII

Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил.
С Онегиным об этом, право,
Я раньше часто говорил.
(Я не спиздел, сказав о том,
Что мне он хорошо знаком.)
Бывало, - так, для баловства, -
Возьмём пивка, баллона два:
«В общаге жизнь скучна и пресна», -
Я говорил. – «Коменда – тварь,
И солнце – ёбаный фонарь»…
Он, хуеположист известный,
В ответ согласно мне кивал
И пиво водкой запивал.

XXIV

Во дни веселья и соблазнов
Он был от жизни без ума,
Но – сей режим однообразный
Подзаебал его весьма.
Подруги вскоре надоели,
Смертельно утомить успели
Их бюсты, ножки и тела,
Да и учёба заебла.
Ничто не вечно в мире этом.
Всё чаще в кайф не шла трава,
С утра болела голова,
Жратве, деньгам и сигаретам
Всё чаще приходил пиздец, -
И заскучал он, наконец.

XXV

Да, рано чувства в нём остыли.
И даже пылкая любовь
К опустошению бутыли
Уже не волновала кровь.
Прошли те чудные мгновенья,
Когда в минуты вдохновенья,
Страстей в груди гася огонь,
Он пил коньяк и был як конь.
Прошла любовь, явилась язва.
И в пессимизме, грех сказать,
Он даже думал завязать,
Но срок тот и досель не назван.
(С общагой трезвость и мораль
Совместны, бля буду, едва ль.)

XXVI

Ув. тов. родители! Построже
Смотрите на детей своих;
Мой вам совет: избави Боже
Вам отпускать в общагу их!
Разврата злостная отрава
В общаге оскверняет нравы,
И чаша мутная сия
Их не минует ни хуя.
Всю прелесть этой жизни бренной
Онегин смог вкусить сполна,
О чём и думал с бодуна,
В трусах, носках и на измене,
На свет лениво щуря глаз.
(И тем я начал свой рассказ.)

XXVII

Так вот. Но прежде, чем продолжить,
Прошу, друзья, меня простить.
С общагой нам расстаться дòлжно –
Законы жанра надо чтить.
А место действия – общага –
Роману не идёт во благо.
Роман – не сводка МВД,
А мысли, чувства и т. д.
Здесь нужен фон иного рода:
Туман, покровы темноты,
Любовь, романтика… Кусты…
Ну, в общем, так сказать, природа.
К тому ж, в романах как всегда, -
Без героини – никуда.

XXVIII

Прочтя роман без героини,
Любой бы критик так сказал:
«Сей труд, бездарнейший но длинный,
Что за распездл написал???
В романе должен быть сюжет,
Любовь, интрига, tête-à-tête,
Mon ange, du comme il faut, sehr schön*,
И дохуя чего ещё.
А с этой дрянью я сходил бы –
В сортир. И автор книги сей –
Вор, плут, козёл и прохиндей!!!»
Всех этих слов я заслужил бы,
Когда б и страсти, и туман
Посмел не занести в роман.

_____
*tête-à-tête, mon ange, du comme il faut, sehr schön (франц.), (нем.) – пиво, бабы, папиросы.

XXIX

Недавно, этак дней за двадцать,
Купил я книгу для души.
Текст не читал ещё, признаться,
Зато картинки хороши!..
Он и она… В саду, на пляже,
В автò и в шифоньере даже!..
Что за сюжет! Что за накал!
Как он её! Каков нахал!..
- Вот это да. Вот это круто, -
Подумал я и сел писать
Историю любви. Как знать,
Быть может, сей роман кому-то
Поможет чувствовать, любить…
Ну… Иль в сортире подсобит.

XXX

Но это присказка. Не сказка.
Так, к слову. Лишь бы попиздеть.
И сей сей истории завязка,
Увы, произошла не здесь.
Я лишь знакомил вас с героем.
Дальнейший план я так построил:
Сентябрь, первый курс, колхоз,
И то, с чего всё началось.
Перенесёмся же в то место,
Где средь картофельных полей
Герой истории моей
Мотал свой «трудовой семестр».
Итак, на пару лет назад
Давайте устремим свой взгляд.

XXXI

Всю ночь корпея над бумагой,
Я быт студента рисовал,
И жизнь Онегина в общаге
Была внатуре такова.
Теперь слегка назад заскочим.
Пока ж, друзья мои, - я кончил.
Увы, лишь строки сей главы
(Не то, что думаете вы).
Начать не важно, - важно кончить.
Вся суть романа, всё зерно
В кончине той заключено.
Всё семя, так сказать. Кто хочет
Писать роман, тот должен знать,
На чём, когда и как кончать…

Глава вторая

Festina lente!*
XXXII

Деревня, где скучал Евгений,
Звалась «Трудлагерь «Колосок»,
И лучше сельский хуев гений
Названья выдумать не мог.
Вокруг на ветках божьи пташки,
В траве – лошадкины какашки,
Вдали за речкой трактор бздит,
Да кукуруза шелестит;
Сады, картофель, помидоры,
Арбузов, дынь гектара три, -
Полно, хоть задницами жри;
Крестьяне, пьяницы и воры,
Кругом бескрайние поля
И в них (о чудо!) – конопля.

_____
*Festina lente (лат.) – от работы кони дохнут.

XXXIII

На ниву золотую эту
Осенней дивною порой
И были призваны студенты,
А в их числе и наш герой.
Все словно фермеры младые,
Сельхозтруда бойцы лихие,
Сто шестьдесят рабочих рук
Да с ними удалой физрук.
И вот Онегин – сельский житель.
В те дни ещё и млад, и юн,
Полувзросляк, полуписюн,
Полустудент-полулюбитель,
Полуборец за урожай,
А в целом плут и распиздяй.

XXXIV

Два дня ему казались новы
Уединённые поля,
Сады, крестьянский быт суровый,
И труд, и воздух и земля.
На третий день работа в поле
Его не занимала боле,
И, помня принципы свои,
Онегин стал пинать хуи.
Бывало, только в поле выйдут, -
А уж, любя полдневный сон,
В траве на клапан давит он,
И мнёт ромашки полевые,
И на колхозный коммунизм
Кладёт известный механизм.

XXXV

Меж тем, мужскому контингенту
Со спутницами повезло:
Среди всего числа студентов
Их было большее число.
Их было много, но пока
Все были скованны слегка…
Затем, от пап и мам вдали,
Довольно пышно расцвели.
…Онегин ждал того расцвета!
Усердно почву удобрял,
Рукою щедрою даря
Вниманье, лесть и сигареты,
И вскоре дамский свет решил:
Хотя и нагловат, - но мил.

XXXVI

С ним по соседству в ту же пору
Сокурсник некий пребывал,
И к столь же строгому разбору
Для женщин повод подавал:
По имени Владимир Ленский,
С лицом ну прям делон-аленским,
Красавец, в полном цвете лет,
И, что главней всего, поэт.
Он с лирой странствовал на свете;
Однако ж если б сей талант,
Сей дивный творческий бриллиант
Старик Державин вдруг заметил, -
Благословлять бы вряд ли стал,
И, в гроб сходя, пизды бы дал.

XXXVII

Державин был солидный хлопец,
Но умер. (Ленский это знал.)
И, к счастью, налимонить попу
Не мог. И наш герой писал!
Писал скабрезные сонеты,
Похабные писал куплеты,
Учителям их посвящал,
Затем на партах размещал.
В стенах учебных заведений
Писал он про любовь в кустах,
Про женщин мягкие места,
Плоды холодных наблюдений
И сердца горестных замет
Про сиськи, письки и минет.

XXXVIII

Он пел любовь, любви послушный,
И мысль его была проста,
Как чувства девы простодушной,
Как мартовская песнь кота.
За славою он не гонялся,
Талантлив, скромен. Быть старался
Таким как все (нас дохуя)
Как вы, быть может, или я,
Или как тот поэт безвестный,
Чей светлый гений начертал
Сей знаменитый мадригал,
Столь в этом случае уместный:
«Да вырвет член тому Аллах,
Кто пишет гадость на столах!*»

_____
*Тоже приписывается Омару Хайяму. (Прим. автора)

XXXIX

Млад, нехуёв собою, Ленский
Средь тёлок был герой молвы,
И образ жизни деревенский
Тому был пользой. Но, увы, -
Бежал он с тёлками союза!
Ему была милее муза,
Спокойствие, бутыль пивка
Да матч «Рубина» с ЦСКА.
Под голубым колхозным небом
Он в блядстве счастья не искал,
Застенчив, робок был слегка,
Конечно, девственником не был,
Но всё ж по части женских тел
Большого стажа не имел.

XL

В пустыне, где с тоски порою
Хоть ядра хомячкам крути,
Невольно у моих героев
Скрестились бренные пути.
Хотя и были, чёрт возьми,
Пиздец как разными людьми,
Они сошлись. Духи с носками,
Майор милиции с мозгами,
Кефир и пиво, девы взгляд
И бабуина голый зад,
Святой Отец и mother fucker*,
Заочница с экономфака
И девственность – сие порой
Не столь различно меж собой,

_____
*Mother fucker (англ.) – бранное английское слово, не рекомендуется к употреблению в приличном обществе.

XLI

Как различались наши други.
Так что ж? (Читатель, прав ли я?)
У нас в привычном нашем круге
Кто в большинстве? Ужель друзья?
Нет дружбы той теперь меж нами!
Мы всех считаем писюнами,
Свою персону возлюбя,
И фаллосами чтим себя.
Мы все – самцы, к едрене фене.
В пизду друзей, в пизду подруг,
Всяк сам себе пиздатый друг!
Сноснее многих был Евгений:
Людей терпел, друзьям прощал
И тёлок пивом угощал.

XLII

Итак, герои скентовались.
На почве женщин и вина,
Игры «в козла» на сеновале
И чёрных мыслей с бодуна.
Меж ними всё рождало споры:
О смысле жизни разговоры,
Плоды наук, добро и зло,
И кто из них двоих хуйло.
Друзей на поле уж не ищут;
Друзья попашут с полчаса, -
И здравствуй, лесополоса!
Опять же в подкидного, «в тыщу»,
И мата дивный перезвон,
И преспокойный детский сон…

XLIII

К хуепопиныванью слабость
Была одною на двоих,
Но чаще занимали бабы-с
Умы пустынников моих.
О эти нежные созданья!
Блажен, кто ведал их вниманье…
(Кому с истерикой скандал
Порой мозги осеменял,
Кто жизнь, здоровье, деньги тратил;
Кто был почти что в женихах,
Но спасся; лекции о снах,
Подругах, сумочках и платьях
Умильно слушал и скучал…)
И счастлив тот, кто их не знал!

XLIV

Когда-нибудь я их покину…
Уйду к спокойной тишине,
Сопливым отпрыскам, камину
И добродетельной жене,
Забыв про все соблазны мира…
И лишь моя скупая лира
Напомнит звуком нежных струн
Про всё, чем славен мой писюн.
О, друг мой давний, друг старинный!
Лишь ты меня не бросишь, нет!..
Ты и тогда послужишь мне,
Когда меня, увы, покинут
Все прелести былых подруг, -
Мой верный писающий друг!..

XLV

Когда я буду стар и скучен,
Известен, с жизнию знаком,
И пиво, опытом научен,
Мешать не стану с коньяком,
Когда я приторчу на лаврах,
Когда меня отыщет слава,
Когда мне критики простят
Мой шестибляэтажный мат, -
Уж маразматик и мудила, -
Возьму я с полки свой роман,
Налью вина, нажруся пьян,
И вспомню дни, когда томила
Свободу сердца и ума
Ширинки мрачная тюрьма…

XLVI

Я не рождён для жизни складной,
Для деревенской тишины;
Милее мне мой город смрадный
И силиконовые сны.
В деревне – что ж; в ней мощь и «хищь»,
В дупле дремучем свищет Свищ
Залезешь в чащу, сядешь срать,
Э-ге-ге-гей, ебёна мать!!!
Но я и в городе «в поряде».
И дорог памяти моей
Всего один из сентябрей
Когда в студенческом отряде
Прошли в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни…

XLVII

Среди студенток некто Ольга
Была милее всех собой:
Её мог не приметить только
Лишь евнух или голубой.
Я таковым прослыть рискую,
Когда тотчас не нарисую
Её портрет. Он, правда, мил,
Я сам когда-то им грешил,
Как все мы где-то им грешили;
Когда-то милый сей портрет
Жрал с нами водку tête-à-tête,
На танцы мы его водили,
И, нализавшись впополам,
Усердно зажимали там.

XLVIII

Она была скромна в желаньях,
От жизни не ждала чудес;
Её невинные мечтанья
Ей рисовали «Мерседес»,
Манто из норки, яхту, виллу
И мужа – старого мудилу.
Но здесь, среди граблей и вил,
Вдали любовников и вилл,
Она оставила мечтанья.
Уверилась, что жизнь пошлà,
И до студентов снизошла.
Решив (и не без основанья),
Что в этой прòклятой дыре
И luscus inter caecos rex*.

_____
*Inter caecos luscus rex (лат.) – «За неимением горничной ебут и дворника».

XLIX

Красива, хорошо одета,
Умом не отягощена,
Неискушённому поэту
Явилась музою она…
И Ленского пизда накрыла!..
Поэту Ольга подарила
Стихи в душе, соплю в носу,
В глазах умильную слезу,
Прогулки по брегам канавы
Над зеркалом прозрачных вод,
Ночных поллюций хоровод,
Уединенье средь дубравы,
Желаний сладостный мандраж,
Любовь, эрекцию и блажь.

L

Ах, он хотел, хотел как ныне
Уже не хочут; как одна
Безумная душа грузина
Ещё хотеть осуждена;
Безумная душа армяна
Ещё способна так же рьяно
Хотеть… (Гм… Гм… Молчу, молчу…
Я сам порою так хочу…)
Итак, кранты настигли Вову.
А что ж Онегин? Наконец,
Чтоб в узел не вязать конец
Без женщин (скучно и хуёво,
И даже как-то не к лицу) –
Нашёл и он себе бабцу.

LI

Его бабца звалась Татьяна…
Итак, читатель мой, внемли:
Мы к кульминации романа
Припизд… Простите, подошли.
Оставим матерщину злую
И всю хуё… Пардон, плохую
Тематику – и обратим
Свой взгляд на чувства и интим.
Пиздеть, так уж пиздеть красиво!
Пардон… Я это так, любя…
Поднимем, Таня, за тебя
Стакан с безалкогольным пивом,
Младое сердце веселя!
(Какая всё же гадость, бля.)

LII

Татьяна, русская душою,
Не славилась красой лица,
И с дрессированной мышòю
Имела сходство слегонца.
Всегда тиха, всегда послушна,
Умна чуть более чем нужно,
Немного лишних килограмм
И от аппендицита шрам.
В её душе селилась муза:
Плодов запретных лишена,
Парням не верила она,
И по ночам, стыдясь конфуза,
Любила тайную тетрадь
Стишком слезливым замарать…

LIII

<...И так далее.>