дыр_КОпф : Вместилище (отрывок)

Мы, как трепетные птицы,
Мы, как свечи на ветру,
Дивный сон еще нам снится,
Да развеется к утру.

Э. Шклярский,
«Мы, как трепетные птицы».

- Да закрой, наконец, эту чертову дверь!
В моей жизни одной сучкой меньше.

Теперь можно. Тупо напиться. Только истинные алкоголики могут оценить всю прелесть этого выражения, за которым кроется столь дорогой сердцу ритуал. Пойло отменное: выдержанный виски. И мандарины.

После Нового Года я обнаружил, что мой холодильник забит мандаринами. Открыл дверцу, а оттуда на меня щерятся яркие дети субтропиков. Килограммов пятнадцать, никак не меньше. Видимо, накануне мне захотелось праздника, окрашенного в горячий оранжевый. С выраженным ароматом цитрусовых. Хорошо, хватило ума не заказать в ближайшем ресторане миску оливье. А может, и заказал. Съел. Правда, миску среди грязной посуды я так и не нашел.

Наливаю почти полный стакан. Пью большими глотками. Поддеваю ногтем податливую кожуру. Сдираю. Очень правильное слово. Не счищаю, именно сдираю. Лишенный кожного покрова плод отправляется в рот. Целиком. Слегка нажимаю зубами, и он взрывается сладким. Точно так же брызжут соком все эти маленькие бляди, если ты умеешь с ними обращаться. Срываешь одежду, чуть прикусываешь в нужном месте, и они текут. Ебанные шлюхи!

Из угла на меня таращится кривое уёбище из зеленого целлулоида. При полном параде: шары, серебристые и золотые гирлянды, вместо верхушки – красная шапка с белым помпоном и притороченными по бокам косичками. В самом низу косички перетянуты красными лентами. Не удивлюсь, если в соседней комнате валяется на полу мертвая блондинка. Я заплел ее волосы в две тугие косы, отрезал их и приделал к шапке. Смеюсь. Смех утробный и гулкий. Завораживает.

У стены корчится в отблесках слабого света мебельный гарнитур. Вернее, его останки, не поддавшиеся в свое время моим кулакам и носкам найковских кроссовок. Все не так уж плохо. Просто иногда я теряю контроль.

Тридцать отжиманий от пола. На кулаках. Зубы стиснуты так, что, кажется, еще немного и начнет крошиться эмаль. Этот прием работает всегда. Сейчас – нет. Залпом опустошаю стакан. Еще один. Живот пронизывает адская боль. Меня скручивает. Падаю на пол. Зажимаю рану руками, подтягиваю ноги. Уткнувшись лбом в колени, тихонечко вою.

Нет, я абсолютно здоров. По крайней мере, мое физическое здоровье ни разу не вызывало сомнений у докторов. И лишь восприимчивый смог бы увидеть причудливый кривой кинжал, вошедший в мое брюхо на три четверти волнистого лезвия. Маленький подарок. От нее. Чтобы помнил.

Эта история началась с веры. Наивной, неумытой и непричесанной веры в человечество. Или в Бога. Нет никакой разницы. Ведь даже в Боге человек видит всего лишь идеального себя. Однажды вера вспыхнула во мне, подобно сверхновой. Потом долго и медленно угасала. Я похоронил ее. А несколько дней назад она воскресла. Лишь затем, чтобы сгореть окончательно.

Поведав эту историю вам, я буду волен выбирать любой из других миров. Надеюсь, он будет лучше, чем этот. Верую, Господи!

*****
– Пива и сухариков! Много!
Мы сидим в заштатной кафешке. Я и мой знакомый, Коля по прозвищу Шестёра. Накачиваемся пивом. Далее по сценарию будет гадостное пойло, коньяк «Десна». В сочетании с пивом – эффект чудодейственный. Жаль, держится недолго, пока не сблюешь. Назавтра голову продырявит сотня раскаленных гвоздей. Но кого ебет завтра?

Я не в духе. Я много пью. Я злобно зыркаю по сторонам и громко смеюсь. Парни в черных футболках и спортивных штанах, гоняющие шары по соседству, все чаще посматривают в мою сторону, но пока не подходят. Я ругаюсь с официанткой. Потому что она тупая. Потому что в помещении душно, у нее месячные, она не мылась, наверное, три дня, и от нее нестерпимо воняет. Потому что мне надо срочно позвонить, а эта тварь талдычит одно и то же: «У нас нет телефона!». Хотя я знаю, что телефон есть.

Коля незаменим в таких ситуациях. У него никогда не бывает денег, но деньги Коле не нужны – его всегда угощают. У Коли редкий талант. Он умеет договариваться. Он умеет прогибаться. Он Шестёра. Уже через минуту я набираю номер.

Наконец успокаиваюсь. Через пол часа подъедет Алена. По правде говоря, эта красивая семнадцатилетняя проблядь – единственная причина, по которой я все еще торчу в этом гадюшнике. Надо пойти проблеваться. И заказать еще спиртного.

– Привет! Пьянствуете?
– Ага. Присоединяйся.
Алена – это задорный взгляд, вздернутый нос и вздорный характер. Алена держит меня на заметке. Потому что я бываю при деньгах. Потому что я «не урод». Потому что, отдавшись пару раз «за так», она рассчитывает рано или поздно причислить меня к своей стогривневой клиентуре. Ее переебало пол-Троещины. Мне плевать. Я почти скучал по ней.

Пьем коньяк. Коля рассказывает о своем друге, который смотрел «Амели» двадцать восемь раз и не собирается останавливаться на достигнутом. Судя по сумасшедшему блеску в его глазах, этот друг – он и есть. Потом речь заходит о грузинах. В разговоре выясняется, что настоящие грузины – рыжие, с голубыми глазами. И все присутствующие, даже за соседними столиками, с большим уважением относятся к «настоящим» грузинам. Пьем за них.

Потом Алена рассказывает о парнях, которые только что ее подвозили.
– Такие хорошие мальчики. Звали меня с собой, но я не поехала, – она многозначительно смотрит на меня.
– Дура, надо было ехать, - говорю я и смеюсь.
Она деланно надувает губы.

Через час мы с Аленой выходим на улицу. Мои руки заняты бутылками с пивом. В кармане позвякивают ключи от квартиры некоего Вадима. Вадим – друг Шестёры, у которого он «временно» обитает. Со слов Коли Вадима нет дома, появится он нескоро и, в любом случае, не будет против нашего визита. Ну и заебись!

Ловлю машину. Ехать нам недалеко.

В салоне меня начинает немного потряхивать. Дороги не причем, в этом районе они сносные. Сказывается количество выпитого, плюс меня бьет нетерпение. Нахожу под дубленкой Аленкину коленку, обтянутую капроном. Хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку.
– Я скучал, – сейчас я говорю вполне серьезно.
– Правда?! – большие глаза, взмах ресницами: раз, два, три.
Дура, блять! Нельзя же так переигрывать! У нее темные волосы с медным отливом. Это спасает ее от удара по почкам. Я открываю пиво. Ей и себе.

Водила заблудился в новостройках. Он никак не может найти высотку с нужным номером. После третьего круга вокруг одних и тех же домов я прошу остановить. Дальше мы идем пешком. Под ногами скользко, и я беру Алену под руку. Я джентльмен. Я не могу себе позволить нарушать правила игры. После теплой машины меня колотит еще сильнее. Слава Богу, нужный дом мы находим достаточно быстро.

Я отпираю дверь и щелкаю зажигалкой. В квартире сгорела проводка, из прихожей во все комнаты тянутся белые шнуры удлинителей. Шестёра не забыл предупредить и об этом. Славный малый! Надо будет помочь ему с работой. Щелкаю тумблером на переноске. Загорается свет.
– Проходи.

Алена оглядывается по сторонам, удовлетворенно хмыкает и сбрасывает мне на руки дубленку. Тут же находит зеркало. Смотрится в него. Кокетливо вертит попой, приглаживая складки короткой юбки. Господи, зачем ты наделил ее такой внешностью и не дал ни капли ума?! Ее ноги, например, могли бы быть не столь идеальными. Этого вполне бы хватило, чтобы повысить ее уровень IQ вдвое. И заодно добавило бы мне чутка здравого смысла. Впрочем, знаю, ты справедлив. Скоро она выскочит замуж и через несколько лет станет такой же уродливой, толстой и усатой, как ее мамаша.

Пять минут спустя я самозабвенно ей отлизываю. Алена полулежит в кресле, ее ноги широко разведены в стороны. Я не стал снимать с нее юбку, просто рывком подтянул ее вверх, почти под самую грудь. Остальная одежда разбросана по комнате. Я надраиваю Алене клитор и лихорадочно пытаюсь вспомнить все мнимые и реально существующие дырки в зубах и язвы во рту. Я молюсь, чтобы все ее поклонники умели пользоваться презервативами. Хотя похуй! Я все равно не смог бы удержаться от соблазна.

Все это время она непрестанно болтает. Она рассказывает о школьных подругах и о том, какие они тупые. Хм, могу себе представить. Она рассказывает о брате-наркомане, которому поставили диагноз ВИЧ, который потом не подтвердился… Любая баба на ее месте давно бы уже билась в конвульсиях от острого наслаждения. Она рассказывает. Сучка фригидная!

В замке поворачивается ключ. Я отклеиваюсь от Алены. Она лениво потягивается, одергивает юбку и напяливает на себя топ. Собирает по комнате оставшуюся одежду, небрежно засовывает ее под диван. Выхожу в прихожую.
– Привет!
– Здоров! А ты что здесь делаешь?! – я никак не ожидал увидеть этого человека.
– Хе-хе, я здесь живу, - он подмигивает.
Мы знакомы. О Вадиме я знаю следующее: он еврей, он работает в банке, у него два имени – Вадим для друзей и Дима для работы, он знает если не всех, то наверняка лучших наркодилеров Киева, он скоро умрет. Я не могу объяснить, откуда мне известно последнее. Просто знаю.

Из комнаты показывается… Алена? Пустые глаза, провалившийся нос и валики губ, накачанных силиконом. Ее тело по-прежнему восхитительно. Видимо, я ошибся в прогнозах, и судьбу любимой мамочки она все же не повторит.
– Знакомься, это Алена.
– А, привет. Коля предупредил меня. Кстати, он скоро будет.

Перед Вадимом на столе белый прямоугольник офисной бумаги. На нем горка травы, щепотка табака и коробка с пустыми папиросными гильзами. Он бережно смешивает, он постукивает и поглаживает – шаманит, одним словом. На кухне Коля раскладывает по тарелкам нехитрую снедь: макароны с сыром. У всех, кроме Вадима, в руке по бутылке пива. Вадим не пьет. Вообще.

Раскуриваемся. Далее в программе хит сезона – «Амели». Двадцать девятый просмотр у Шестёры. Третий у меня. Фильм завораживает. Он яркий. Он волшебный. Он заставляет забыть, что жизнь дерьмо. Вадим думает о своем. Алена ерзает на стуле. Ей скучно. Ей здесь больше нечего ловить.
– Я поеду домой, – она смотрит на меня.
– Езжай.
– Ты меня проводишь?
– Не-а, – я утрачиваю к ней всякий интерес.
Коля отрывается от фильма. В глазах недоумение. Я молча киваю, и он идет провожать Алену.

Полтора часа спустя я с трудом поднимаюсь. Вадим давно ушел в свою комнату и, наверное, спит. Коля сидит перед телевизором. На экране куда-то вверх по черному небу ползут белые буквы. Едва титры прерываются, Коля щелкает кнопкой перемотки и запускает их снова. Он не смотрит. Он слушает. Финальный трек.

Я прошу притормозить в пятидесяти метрах от моего дома. Мне хочется пройтись и выкурить сигарету. Прежде чем выйти из машины, я хлопаю водителя по плечу и участливо спрашиваю, как он себя чувствует. Он смотрит на меня с опаской. Напрасно. Я должен быть вежливым. Я не могу себе позволить нарушать правила игры.

В конце промороженной аллеи в окне третьего этажа горит слабый свет. Я выдыхаю в него дым. Свет почти гаснет.

Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, меня встречает заплаканное лицо жены. Она сидит прямо на полу возле кухонного окна. Перед ней горит ночник. Ее глаза полны немого укора и боли. Я сбрасываю на пол куртку. Поднимаю Светку и осторожно, как больную, веду ее в ванную. Умываю ей лицо холодной водой. Укладываю в кровать, ложусь рядом. Я обнимаю Светку, глажу ее по волосам, шепчу что-то успокаивающее. Я не люблю ее. Каждым своим взглядом она впрыскивает мне в кровь вязкую смесь жалости и раздражения. Это хуже, чем барбитура с водкой. И сейчас больше всего на свете мне хотелось бы оказаться за тысячу километров от этой постели.