Иван Гилие : Герои нашего времени.

Максим Крикунов по жизни был трус. Жалкий, всеми презираемый и в свою очередь всех ненавидящий трус.

Жизнь не задалась у Максима с самого начала. При рождении в 1977 году врачи нанесли ему родовую травму, и он был крайне беспокойным, вечно плачущим ребёнком, требующий постоянного трепетного ухода и всевозможных частых медицинских осмотров. Поэтому ли (мать утверждала именно поэтому) или какие то другие причины, о которых он, в силу раннего возраста не мог знать, отец бросил их с матерью, когда Максу было семь месяцев отроду. Отец ушёл по-мужски: забрал только бритву, носки, трусы и галстуки, оставив квартиру и всё остальное имущество матери и сыну.

Дальше он жил с матерью и стал её любимой игрушкой. Вечно в новых нарядах, изнеженный и одариваемый подарками новых маминых «знакомых», подолгу потом сидящий в своей комнате, запертый, с этими игрушками наедине, которые он всякий раз или ломал, или специально терял.

В какой-то момент, а точнее в четыре года, матери он просто надоел и перестал казаться «миленьким». Мать отправила его к бабушке продолжать там своё незатейливое житьё-бытьё. Бабка оказалась властной женщиной, и Максимка оказался под железной пятой бабушкиного гнёта и регулярного физического наказания за любое непослушание. Подсознательно чувствуя вину за воспитание непутёвой дочери, которой с детства позволялось и прощалось многое, бабушка именно в истязании внука увидела правильную педагогическую модель воспитания «настоящего мужчины», которого, кстати, не было и у самой бабушки. Нет, она Максимку любила и очень сильно, но любовью с элементами какой-то нехорошей патологии, свойственной уже возрастному изменению мозга в старости.

В первый класс Максимка шёл с удовольствием и надеждой избавления от бабкиного третирования. Физически он был развит неплохо и выглядел фактурно, в классе, выстроенном по ранжиру, Макс был в первой тройке учащихся. Его одноклассники поначалу боялись, но довольно быстро за Максимкиной беззлобностью, нежеланием, и неумением драться разглядели слабохарактерность и принялись вымещать на нём, кулаками и ногами, все свои первоклашичьи страхи и детскую неуверенность, а просто говоря, начали гнобить.

- О, смотри, Крикунов идет. Эй, ты, сучонок, сделай кууу, - донимали Максима уже и учащиеся младших классов, не боясь от него ответной силовой реакции. У него так и не появились друзья и во время перемен, он одиноко бегал по садику, стоящему по соседству со школой, играя в «войнушку» с самим собой. За хаотичными перемещениями по садику и выкриками – …пиф-паф, ты убит…- наблюдали педагоги в учительской, удивленно переглядываясь между собой и стыдливо опуская глаза в пол. Успеваемость, имеющая неплохие результаты в начальных классах, как-то незаметно сошла на нет, и дисциплина, не бывшей и в помине, вынудили Педсовет решить, от греха подальше, после 8-ого класса перевести Максима в СпецПТУ № 49 для трудновоспитуемых подростков.

В ПТУ для Максима всё осталось по-прежнему. Ярлык «ЛОХ и Ссыкло» к нему приклеили с самого первого дня начала учёбы. Унижения, только уже великовозрастных дебилов, с примесью уголовщины и садисткой изощренности хлынули на мальчишку еще более мощным потокам. Неспособность справиться с усугубляющейся ситуацией преподавателей СГПТУ, привела к переводу его из группы «крановщики» в группу «плиточники-облицовщики», а затем в женскую «швея-моторист». В женском коллективе Крикунов тоже не прижился, некоторые девочки были ещё изобретательней парней в плане выдумок новых методов травли и их осуществления. Максима хватило на год такой «учёбы» после чего он просто перестал посещать занятия, стал помогать бабушке, которая работала дворником. Жизнь стремительно дорожала.

В восемнадцать лет Максима забрали в армию. Род войск, в которые он попал, словно насмешка судьбы, были «Строительно-Инженерные Войска» в городе-герое Волгограде. Ехать на поезде, в плацкарте, 40 человекам пришлось четыре дня. Будущие сослуживцы, ПТУшники и отсидевшие на малолетке зеки, всю поездку были в усмерть пьяны, и Крикунов сразу же попал в кабалу к этой орде, вдруг почувствовавших свободу, пацанов и получил от них прозвище Машка. Его даже хотели «опидорить». Спасение пришло неожиданно. К глумящейся толпе подошёл парень, который ехал вместе с Максом с пересыльного родного городка, судя по наколкам то же сидевший, выдернул его за шиворот из толпы, кому-то ткнул кулаком в лицо, на кого-то просто цыкнул и спокойно произнёс:
- Чё, быдлятина, пацана По-беспределу «опустить» хотите? Ответа не боитесь? За это сурово спрашивают, мужчины.
- Да Саня, это такое животное… – затараторили в оправдание испугавшиеся хмельные экзекуторы,- Зря ты…
-Лица закрыли… А ты, - это уже в сторону Макса, – бери вещи и во-о-он туда иди. Там поедешь - указал на боковушку недалеко от себя. До самого Волгограда Максим ехал без происшествий.

Максиму поначалу казалось, что попал он на зону, столь татуированного контингента и тюремного сленга он никогда не видел и не слышал, и только военная форма хоть как-то сигнализировала о прохождении им военной службы. Первые полгода для Крикунова слились в бесконечные: дрочево либо сержантами, либо своими же погодками, стирки чужих подшив и хождение по нарядам, регулярные избиение за неверное или медленное исполнение прихоти авторитетных «старослужащих». Он ненавидел всех и вся и даже вынашивал план о расстреле сослуживцев на ближайших стрельбах, только вот лопатой Макс орудовал гораздо чаще, чем автоматом и планы его казались неосуществимыми, но… их полк перевели в Чечню.

В Чечне уже год шла операция по зачистке незаконных бандформирований. Через Моздок их роту направили в Грозный и как это не парадоксально, Крикунову на войне понравилось. Страх, быть убитыми «чехами» или своими (им выдали «калашы» 74 года выпуска, при чём дальность стрельбы некоторыми экземплярами «оружия» достигала в лучшем случаи 150-250 метров), сковывал многих солдат и парализовал «нормальное» течение жизни в роте. Прекратилась дедовщина, взамен пустого времяпрепровождения добавилось много грязной, по-настоящему тяжёлой работы, они ежедневно растаскивали завалы и разминировали улицы уже мёртвого города. Стрельба и бомбежки не прекращались ни днём, ни ночью. Вид трупов и главное их запах, поначалу вселявший какой-то первобытный ужас, уже не мешал, прошли и рвотный позывы, только-только появилась уверенность, типа: - « …да, нормально… жить можно…хуйня, прорвёмся…» - Максово отделение нарвалось на засаду, их взяли в плен.

- Это ты, сука, во всём виноват,- истерично визжал на Макса, брызжа слюной, командир его отделения, сержант Матюшенко, вымещая на нём, кулаками и ногами, как прежде в школе, свои солдатские страхи и злобу. Объективно говоря, Максим не был виноват в пленении «войнами ислама» полевого командира Ахмета Дакаева, но козлом отпущения всегда выбирали именно его, и он уже вжился в роль, всякий раз натягивая козлиную шкуру отпущенца как-то безропотно. Они сидели то в зловонных ямах, с огромными крысами, то в каких-то тёмных, глаз выколи, катакомбах, в то в подвалах, переоборудованным в тюрьму, по чеченским деревням.
Чечены били всех, нещадно и без разбору, держа русских солдат за тупой скот и Крикунову перепадало наравне со всеми. Их заставляли писать письма домой с просьбой о выкупе, только Максим не писал – некому. Он много раз, обливаясь потом и слезами, рассказывал Ильясу Ахматханову (штатному палачу «воинов ислама»), что у него только бабушка и та сейчас в больнице и денег у них нету, и в принципе их неоткуда взять. Он говорил правду, ему не верили. И снова били всех, ещё более жестко.
- Ты чё творишь, а? Ты хочешь, чтоб нас всех из-за тебя тут грохнули? – вечером в подвале, срывался на крик сержант, склонившись над, лежащим на полу и свернувшимся калачиком, телом Максима. - Тебе чё, всё неймётся, урод?
- Да ладно, Жэка, чего ты на него орешь? – оттаскивали Матюшенко однополчане.
- Да вы чё? Да это всё из-за него! Это он во всём виноват!!! У, мразь, убью… – не унимался командир отделения, периодически нанося удары ногами по телу Крикунова. – Короче, Крикун, как хочешь, сучара, завтра, что бы письмо было. Понял? И ни дай, блять, Бог…

Так случилось, что на следующий день в гости к Ахмету Дакаеву в Мескер-Юрт, приехал Абулбек Хизряев, известный тем, что снимал на видеокамеру зверские убийства солдат, для устрашения «неверных» и поднятия боевого духа у своих соплеменников. Пленных выстроили перед дорогим гостем и Абулбек начал: - Э, рускый, кто смэлый, вихады, нэбойса. – широкой улыбкой демонстрируя подобия добродушия.
Испепеляемый взглядом Матюшенко, Максим Крикунов, дрожа от страха, и боясь вечерней расправы, вышел.
- Я напишу письмо … Матери напишу… Давай те, а? – начал Максим робко.
- Какое пысмо…Нэнадо пысмо.. Иды суда, быстро…- добродушие Хизряева улетучилось в момент.
Когда до Максима дошло, что с ним сейчас будут делать, он затравленно смотрел на своих, с кем ему выпало служить, моля взглядом о помощи и какого-то чуда спасения, но все старательно отвадили глаза в сторону, с явно читаемым в них – «…фу, слава богу, не меня!» Сержант РА Женя Матюшенко, стоявший как раз за спиной Хизряева, пристально наблюдал за происходящим и их, с Максимом, взгляды встретились.
- Пидорас!!! Уёбок ты, гондон!!! Все вы издохните…сдохните …сдохните здесь, сволочи. Тьфу на тебя, мразь!!! Хахаха, сдохните, вслед за мной сдохните! Пидоры!!! Не боюсь тебя, козёл вонючий! Ну чё, ссыкло, вылупился-то, а? Ну иди сюда, иди…Тварь!!!– Крикунов иступлено орал и плевался, глядя на Матюшенко, а все плевки доставались Абулбеку Хизряеву. Тот был просто взбешён поведением этого русского, все его речи он принял на свой счет и Максиму Крикунову, перед глазком объектива, быстро перерезали горло.

Каким-то образом запись с убийством рядового Российской армии попали в СМИ. Смелая смерть храброго солдата вскоре была растиражирована и транслировалась всеми ведущими телеканалами мира. Эти кадры потрясли общественность. Русских стали бояться ещё больше. Это было начало конца операции в Чечне.
Рядовой Крикунов Максим Геннадьевич был представлен Правительством России к награде орденом Мужества посмертно. В родной школе Максима создали уголок памяти, где висит его большая фотография в солдатской форме и скудная автобиография.
- Ну надо же… казался таким бесперспективным… а оказалось вон как… - удивленно переглядываясь между собой учителя, стыдливо опуская глаза в пол.

P.S. Матюшенко Евгений живет в г.Новосибирске. У него две дочери. Он многократно, с гордостью, рассказывает друзьям о знакомстве с Максимом Крикуновым.