Шырвинтъ* : Шы детям. Сказка про серийного убийцу.

Автобиографическая история, рассказанная британским котом Васей своим друзьям по делу – простым дворовым котам теплой августовской ночью на крышах кооперативных гаражей в районе станции метро Полежаевская.

Жил был серийный убийца по фамилии Григорьев. С работой у Григорьева было очень туго, и по вечерам, когда ему было особо скучно, он вместе со своим котом Васей только и занимался тем, что слушал виниловые диски с музыкой композитора Альфреда Шнитке и чистил видавший виды пистолет «Беретта» с навинченным на него огромным черным глушителем.

Григорьев разбирал пистолет на части, пружину отдавал Васе, а сам, с особой лаской и трепетностью, смазывал остальные детали импортным оружейным маслом, и грустно любовался ими под светом старой настольной лампы с зеленым абажуром, оставшейся ему на память от деда чекиста. Вася с радостью гонял пружину по обшарпанному паркету, совершал на нее атаки из-за шкафа, подбрасывал высоко вверх и ловил четырьмя лапами, ложась на спину. А когда хозяин заканчивал работу, кот заботливо подгонял любимую игрушку к его ногам.

Григорьев насухо протирал пружину и детали вельветовой тряпочкой в крупную клетку. Аккуратно раскладывал детали в порядке сборки. Брал глушитель, вздыхал и подходил к распахнутому окну, посмотреть на звездное небо. Вася садился рядом на подоконник, прижимался к хозяину и тихонько урчал, прищурив умные глаза.

Серийный убийца, знал все созвездия наизусть. Он рассматривал звезды через отверстие глушителя, думал о чем-то своем - грустном, отчего Вася, пытаясь взбодрить хозяина-меланхолика, еще теснее к нему прижимался и легонько колотил хвостом по пояснице в тщетной надежде взбодрить.

На звук, катающейся по полу пружины и депрессивной музыки композитора Альфреда Шнитке, исходящей из старенькой тридцатипятиваттной виниловой аудиосистемы «Radiotehnika», снизу приходила одинокая домохозяйка Люся, и приносила с собой еду. Как правило, это были картофельные оладьи со сметаной и пару пакетиков чая «Lipton», которыми она угощала Григорьева и Васю.

За это сострадание к своим душам и желудкам, Григорьев с Васей давали ей посмотреть на звезды через калибр навинчивающегося на ствол «Беретты» пистолетного тюнинга, а сами, насытившись оладьями с чаем, ложились спать на старенький диван - Григорьев на спину, а Вася ему на живот.

- Бедные! Бедные вы мои, - тихо причитала Люся и гладила влажной от слез ладонью пушистые головы спящих соседей. Потом она собирала «Берету», ставила ее на предохранитель и, приглушив музыку, тихонько закрывала за собой дверь и крестилась три раза.

По своей основной профессии, Григорьев был актером, а серийным убийцей он стал, когда его стали привлекать именно на эту роль в огромном количестве сериалов, снимавшихся в последнее время на киностудиях страны, всеми кому не лень.

Позовут Григорьева на одну серию, отснимут пару дублей, деньги в зубы и – до свиданья… до новых встреч. Пока к следующему сериалу не понадобится.

Григорьева знали почти все люди в городе и за его пределами, проводящие свой досуг у телеэкрана. Соседские дети и их бабушки вежливо называли его серийным убийцей, тепло здоровались и очень уважали за то, что актер давал их внукам посмотреть и подержать в руках свое оружие. А к чему оно это уважение, думал Григорьев, когда другой работы, по сути, нет? Так и маялся бедолага от сериала до сериала, коротая дни между созерцанием сквозь холодную черноту глушителя небесных тел в редкие безоблачные ночи, нечастыми Люсиными дарами и мечтами о роли Хлестакова в театре Галины Волчек.

Однажды продюсер по имени Кац не заплатил Григорьеву гонорар. Съемочный день был очень тяжелый, Григорьев безупречно отыграл четыре дубля и даже порвал свой любимый киллерский костюм. Стоит заметить, что во всех сериалах он снимался в своем черном свадебном костюме пятнадцатилетней давности и лучшего наряда костюмеры и помощники режиссеров даже представить себе не могли, поэтому обновку и не предлагали. Артист, было, намекнул на компенсацию ущерба, но чем-то разгневанный Кац послал его «по матери» и велел убираться ко всем чертям с глаз долой. Затем переделал сценарий так, что в итоге «мишень» осталась жить и, что самое страшное, стала на путь исправления таким образом, что убивать ее уже не имело смысла. Контракт был сорван.

Долго не думая, Григорьев пошел на Черкизовский рынок, где на последние деньги купил Васе банку «Вискаса», которую давно ему обещал, и настоящий патрон для своей «Беретты».

Дома вечером он покормил Васю и рассказал ему о своей проблеме. Вася поблагодарил Григорьева за вкуснятину, мысленно по кошачьи пожелал ему «ни пуха, ни пера», потершись о его порванные киллерские брюки, и даже два раза лизнул хозяина в нос, когда тот уснул.

Ночью, возле своего дома, пулей в ухо был убит продюсер Кац. Григорьев достал из его бумажника, причитающийся за съемочный день гонорар в размере сотни американских долларов, хотел еще магнитолу попятить в качестве причиненного душе морального ущерба, но ограничился тем, что просто написал теплым стволом на двери новенького «Лексуса RX 300» Каца cлово «ХУЙ», подобрал гильзу и ушел домой, где его ждали родные и любимые; кот Вася, добрая соседка Люся со своими оладьями и чаем «Lipton», звездное небо над головой и депрессивная музыка поволжского немца.

Григорьева так и не нашли. Сыщики списали дело на тривиальную «заказуху» и сдали дело в архив. Ну, кому в голову может придти идея - Каца из-за сотки баксов мочить? Наверно кому-то больше недодал, здраво кумекали мусора.

Вася закончил свой рассказ и почесал ногой за ухом.

- Ну и в чем суть? – спросили Васю друзья по делу - простые дворовые коты.
- А суть проста, - ответил британец, - За работу всегда нужно платить - это раз. И… ну ее к чертям собачьим – эту систему Станиславского с ее вживанием в образ - это два.