Константин А'Брайен : Бетонка.LIVE

Константин А’Брайен

Бетонка.LIVE.

Посвящается Вере

It’s all political, if my music is literal, and I’m a criminal how the fuck can I raise a little girl?
Eminem, “Sing for the moment”

[Алена]

- Он вообще соображал, что творит? – спросила мама.
Спросила спокойно, поскольку Алена не имела отношения к случившемуся. Пусть Боря когда-то учился с ней в одной школе и несколько раз бывал у них дома («Проходи, Борь, сидите лучше у нас, чем на улице ошиваться»), и даже больше: парень, с которым она обнималась на лавочке на детской площадке. Обнималась, а потом пошел дождь, и Боря с Аленой заскочили в ближайший подъезд, стояли там, прижимаясь друг к другу; сладковатая вонь помоев из дыры мусоропровода, запах дождя из открытой форточки, а во дворе серые струи размывают песок в песочнице, вода стекает по железной горке, капает с разноцветных перил лесенки, которая кажется малышам высокой /словно лестница в небо/. А теперь произошло то, о чем говорила вся Бетонка, – никаких секретов, и мама Алены могла спокойно разглагольствовать, демонстрируя контраст с тем поведением, что дочь наблюдала, только сообщив ей новость. Тогда на лице мамы возникло непонимание, она растерялась, пытаясь осознать, а в итоге задала Алене кучу вопросов, и в последнем прозвучала досада:
- Сколько раз я тебе говорила, блядь, не водись ты со всякой шпаной?
Сколько раз? Сложно посчитать, хотя с алгеброй в последней четверти дела у Алены обстояли лучше, чем, например, с литературой; они изучали «Матренин двор» Солженицына, и объяснения учителя о том, что Матрена похожа на исполнителя народных песен, хранящих исконную Россию, Алене было трудно и скучно воспринимать - чем не причина уйти с последнего урока в теплоту майских дней: ветерок в листве, пыль спортивной площадки за школой, блеск солнца в темных очках подружки Светы, прикуривающей сигарету. Уже скоро, 25-го мая, школьные уроки закончатся навсегда; одиннадцать лет (десять, учитывая, что после третьего класса наступил сразу пятый), они позади. Предвкушение.
- Иди в лицей, - советовала мама. – На этот, на маркетинг. Вон, у Наташи, которая со мной работает, дочка три года там отучилась, теперь в институт поступать будет…
На маркетинг так на маркетинг, Алена не возражала, но сейчас разговор шел о другом. В действительности маме не требовался ответ Алены – она просто говорила, стоя у окна, на фоне деревьев, растущих на улице, и хлопоча над своими цветами. Отец соорудил для них специальную полку, потому что на подоконнике горшки не умещались. Ему, начальнику цеха на производстве мебели, не составляло труда сделать надежную и красивую полку. Гости вроде тети Наташи восхищались: «У вас тут сад целый», а Боря, увидев, спросил Алену: «У тебя мама коноплю здесь не выращивает?». Пошутил Боря, присев на диван, где теперь сидела Алена. Она держала в руках пульт от телевизора, а мама, воткнув деревянную палочку в горшок с геранью, привязывала к ней цветок, чтобы он не падал, и рассуждала все о том же, мешая Алене смотреть «Дом 2». Возможно, какую-то часть своего спокойствия мама обрела за годы работы хирургом в местной поликлинике – переломы, боль в суставах, надежда в глазах пациентов, – но главную роль, конечно, сыграло то, что Алена давно перестала общаться с Борей… то есть как давно: когда они познакомились, ей было, кажется, четырнадцать, она училась в восьмом классе, вместе с Максом Савельевым, которого друзья называли Сава. Макс был на год старше Алены и общался в основном со своими ровесниками, но иногда тусовался в одной компании с ней. Как-то в октябре он привел в парк за Домом Культуры, где они раньше собирались, Борю из девятого «А». Очень симпатичный, и еще Алену почему-то впечатлило то, что Боря, как ей показалось, неплохо знает Аню, сестру Макса (та вообще училась на третьем курсе вуза и где-то работала, Алена ее видела всего пару раз). Правда, потом выяснилось, что их знакомство зашло не намного дальше «Привет» - «Привет» (конечно, определенное общение было неизбежно, когда Боря приходил к Максу домой), но это уже не имело значения. Со временем многое изменилось: в последний год, с тех пор, как Боря поступил в вуз, Алена встречала его совсем редко, и Макс отдалился от Бори, окончательно обосновавшись в одной компании с ней. Но иногда Алену раздражала мамина позиция: ничего не зная, отбрасывать все хорошее, что у них с Борей было. На экране улыбалась Ксения Собчак, мама закончила с геранью, взяла пластмассовый ковшик для поливки и сменила тему, заговорив о выпускных экзаменах Алены и почти сразу перескочив на вступительные. Мамочка, а что такое маркетинг?
Около шести вечера пришло SMS от Светы, и Алена засобиралась на улицу. Выбрала и надела светлую кофточку, джинсы; обещая маме вернуться не позже полуночи, подумала о религиозной брошюрке, которую вынула на днях из почтового ящика вместе с газетой местных новостей. Поднимаясь домой, Алена полистала брошюрку - говорили, у них в школе собираются вводить какой-то религиозный урок; ну, им это уже не грозит, а кто в младших классах, тех что, будут заставлять такое учить? Там была строчка, желтыми буквами на черном фоне: «Бог есть любовь». Еще несколько цитат отложились у Алены в памяти, но она уже думала о другом, пока каблуки дробно стучали по ступенькам подъезда: ско-ро-шко-ла-все-кон-чит-ся-ле-то-мо-жно-бу-дет-на-пляж-на-до-ку-па-ль-ник-но-вый-зав-тра-спро-си-ть-Да-шу-ско-ль-ко-сто-ит-та-по-ма-да-пу-сть-при-не-сет-ка-та-лог... пискнул замок домофона, выпуская Алену во двор, где вечернее солнце позолотило улицу, и в шуме города органично звучала песня МакSим из окон соседней пятиэтажки… «Знаешь ли ты, вдоль ночных дорог»… слова сразу отозвались в душе Алены радостью и оптимизмом, с примесью сожаления непонятно о чем и беспокойством, что припев последний и песня вот-вот кончится; все это вылилось в четкую картину: она увидела дорогу от конечной остановки Бетонного жилмассива до «Общежития», фары автомобилей и рекламные щиты на обочине.
Песня продолжалась.

[Аня]

Колеса электрички выстукивали тревожный ритм, деревянное сиденье было чересчур жестким, блеск снежных островков в полях и ветер позднего апреля, влетающий в открытую форточку вагона, - Аню они никак не радовали, во всяком случае, не сегодня. Хватало того, что электричка приближалась к станции Верхние Чаны, где ей выходить. Особенно прелестным выглядело решение взять с собой книгу (карманный сборник рассказов Владимира Сорокина): она собиралась читать, а не грузить себя мыслями. Хоть подсел бы кто познакомиться, что ли; в ней по-прежнему много привлекательного: двадцать три года, деловой стиль одежды (даже в пригородных электричках), короткая стрижка. Но вагон был почти пуст, не считая нескольких пенсионеров и испитого мужчины лет сорока. Надо было купить на вокзале бутылку, подсесть к нему и за стаканом посетовать на гребаную женскую долю. Как это называется? Синдром случайного попутчика? Она действительно едет назад, в свое недавнее прошлое, почти как в «Желтой стреле» Пелевина, но к чему ей сопровождающие – откровенничать уже поздно, так ведь?
Сплошные минусы; мало отнять полтора года от нынешнего месяца, необходимо ставить минус ей самой, и, конечно, ему. Александр, демократичный бизнесмен в неизменных футболке и джинсах, разъезжающий на «Опеле» и «БМВ Х5», с мягкой иронией выслушивающий ее рассуждения о том, что надо быть независимой. Ане исполнилось двадцать, ему было тридцать два – именно разница в возрасте, пожалуй, помешала ей сразу понять, что Александр - мудак. Причем он стал им гораздо раньше того вечера в японском ресторане, когда сказал ей, что женат, предварительно подарив золотую цепочку с кулоном. Кулон в виде Стрельца – ее астрологический знак, спасибо, Сашенька, так сколько лет, говоришь, твоим дочкам? Старшей одиннадцать? Вот до какой степени надо быть тупой сукой, чтобы после этого ехать с ним на съемную квартиру? Хорошо, кулончики, браслетики, квартиры по часам и суткам, розы, шампанское и суши, от которых бывала легкая изжога. Возможно, она имела причины быть сукой. Но почему тупой? Ему нравилось без презерватива, а она не заботилась о спиралях и противозачаточных, высчитывала дни по календарику и собственноручно дрочила ему - в бесконечность ее доброты невозможно поверить. В ретроспективе случившееся с ней выглядело неизбежным, а тогда она находила некую грустную романтику в том, что они оба сознают: у их отношений нет будущего, и берут все в настоящем; принимая их расставание как неизбежность, она считала себя серьезной и рациональной. А он приезжал на встречи без обручального кольца и всегда звонил сам - по мобильному, его домашний она не знала. А однажды он перестал звонить; она с удовлетворением ощущала, что его молчание для нее не удар, а скорее укол, достаточный повод для сожаления и недостаточный для слез. Удар случился, когда она узнала, что беременна, а разреветься ее заставила фраза «абонент временно недоступен», когда она сама набрала Сашин номер. Он, наверно, банально выкинул SIM-карту. Валяй, детка, проявляй независимость.
Аня вышла на пустынной станции, спустилась по тропинке в лесок, за которым начинались дачные участки. С веток деревьев свисали сосульки, чирикали птицы - еще тревожнее, чем стучали колеса электрички, стихнувшие позади. Но сопротивляться поездке сюда было бессмысленно - тот случай, когда нет выбора; если Аня оставила на даче какие-то следы и родители узнают, что она приезжала туда зимой, что они скажут? Для начала Аня скрыла от них беременность: от страха и от стыда, к тому же она не представляла, как родители отнесутся к идее аборта. Для себя она сразу решила, в панике отказавшись рожать и уже после разобравшись, почему, собственно, нет. Во-первых, в этом году у нее защита диплома. Во-вторых, она делает первые существенные шаги в карьере (стажировка на новой работе завершилась, и Аню официально оформили на должность специалиста по продаже банковских услуг: оклад 26.000 руб. плюс полная компенсация расходов на мобильную связь и личный автомобиль, который скоро у нее будет). В-третьих, зачем ей ребенок от случайного человека? Дело даже не в том, что он ушел - останься он и предложи ей поддержку, или пообещай развестись и жениться на ней (ох, Саша, ты ли это?), она бы не изменила свое решение; да, он ей нравился внешне, она чувствовала себя c ним уютно, искренне смеялась, и трахался он неплохо, но подобные ожидания она предъявит любому, с кем согласится встречаться* – что, рожать теперь от каждого? Люди, расклеивающие все эти плакаты «АБОРТ – УЗАКОНЕННОЕ УБИЙСТВО», не понимают, что они делают. Второй раз Аня сглупила, обратившись к Олесе, одногруппнице, которая тоже в свое время прошла через аборт. Ошибка заключалась в том, что Аня не вняла ее советам идти в клинику. Вместо этого она уговорила Олесю помочь, и та выступила посредником между Аней и знакомым врачом, который через нее проконсультировал Аню и передал необходимые лекарства, в их числе
препарат, стимулирующий сокращение матки. У Ани были деньги расплатиться с врачом, но она предпочла заложить в ломбард украшения, подаренные Сашей, без намерения их выкупать. Дура, нет бы в клинику обратиться: мало того криминальная схема стоила дороже, мало того она могла подохнуть, - неизвестно, как ее самодеятельность отразится на будущих детях, это еще предстоит выяснить. Этот путь все равно вел в кабинет врача, а

*Среди прочего Аня стала дешевле ценить мужскую заботу, внимание и щедрость; она полагала, что отныне не сможет принять их без доли подозрительности… хотя, возможно, это будет зависеть от деликатности того, кто станет за ней ухаживать.

врач, в отличие от родителей, сразу увидит и сам факт аборта, и то, как она его делала. Раздвинув ноги, она продемонстрирует самое сокровенное. Но сейчас у нее ничего не болело, а значит, был выбор.
На выходе из леска Аня увидела ряды домов: дачное общество «Поляна». В детстве, слыша это слово, Аня воображала поляну с ягодами, как на картинке в книжке, и не могла взять в толк, почему здесь дома какие-то построены. У родителей не сразу получилось ей объяснить. Пожалуй, взгляды родителей не столь консервативны, по крайней мере, в ее воспитание не закладывалась мысль об аборте как о чем-то недопустимом (а может, она просто не помнит такой разговор?); с другой стороны, откуда тогда взялось смятение, которое в феврале загнало ее сюда? Она скрыла беременность от брата и даже от близких друзей - Олеся к ним не относилась, но и ей Аня сказала через силу, потому что не видела иного выхода. Она не хотела никого разочаровывать, признавать, что успешная, независимая, рациональная Аня залетела, как… как кто? С кем не бывает, - неужели ее бы не поддержали? Глупость, она совершила очередную глупость, и теперь очень боялась той девушки, что чуть не убила себя здесь два месяца назад. Просто она была оглушена ситуацией, она растерялась, отчаялась… в конце концов, она каждый день ездила в метро и видела плакаты с этим эмбрионом. Суки, моралисты ублюдочные, вас самих абортировать надо было, твари.
Аня шла по Центральной улице, разглядывая дома поверх заборов. Дачи большей частью стояли закрытые, но откуда-то уже звучало радио, где-то лаяли собаки - в феврале даже они не тявкали, только снег скрипел под ногами и жужжали провода на столбах. Аня чуть замедлила шаг, опустила глаза на мерзлую землю: затвердевшие следы автомобильных колес, талый снег в тени заборов. Следующий поворот вел на улицу Комсомольскую; там, на ограде их участка, табличка с номером 43: двухэтажный дом, баня, парник… и сортир, конечно, без него никак. C`est la vie, подумала Аня, учившая в школе французский, из-за чего в вузе ей пришлось нанимать репетитора по английскому языку. Она извлекла опыт из прошлых ошибок… все же приятно чувствовать себя наделенной опытом.
Если бы не страх. Смахнув снег со щеколды на деревянной калитке, Аня открыла ее; в феврале она была вынуждена перелезть через калитку, потому что та застряла в снегу. И дорожка между грядок ничем не выделялась, огород выглядел сплошным сугробом. Теперь Аня без усилий дошла до парника, достала ключ, отперла замок – его уже не требовалось разогревать, закоченевшими пальцами держа над ним газету, и в результате пламя обожгло руку, весь маникюр насмарку (а ведь необязательно было мучиться: отец на зиму снял с парника пленку, оставив деревянный скелет, состоящий из пустых окошек – лезла бы в любое; однако и отец хрен знает зачем навешивал замок; видать, это у них семейное: привычка все усложнять). На полу парника Аня подняла выцветший кирпич, взяла из ямки под ним ключи. От отцовской связки, лежащей дома, Аня отцепила только ключ от парника: отсутствие всего комплекта он мог заметить. Умница, догадалась. Сперва Аня отправилась в баню. В феврале она разогревала там воду, но от мысли осуществить там дальнейшее отказалась: отец с Максом достроили баню лишь в прошлом году и не успели провести туда электричество, а зимой темнеет рано, и вообще, в парилке лавка неудобная - широкая, но короткая. А в остальном порядок: тазики на месте, воды в котле нет. Аня заперла баню и направилась в дом. Зимой она включила там три обогревателя, но пол в комнате все равно был холодным; отыскав на чердаке старую простыню, Аня убрала ковер, расстелила простыню прямо на досках пола, кинула подушку, поставила рядом тазик из бани, приготовила полотенце и сделала погромче звук старого черно-белого телевизора (она не собиралась его смотреть в процессе, но ящик успокаивал); надев на шприц иглу, отбила горлышко у ампулы с препаратом и набрала количество, рекомендованное врачом. Затем сняла брючки, колготки и трусики, села, сделала себе укол и откинулась на подушку…
Аня зажгла свет (окна дома были изнутри закрыты ставнями) и остановилась на пороге комнаты, оглядела ковер на полу, шкафчик с женскими романами, обожаемыми ее мамой, телевизор на тумбочке, кровать и на стене над ней плакат с группой «БИ-2», когда-то вырезанный Аней из журнала. Не так страшно, как казалось, хотя неприятные ассоциации со словом «дача» (поляна) у нее теперь будут всегда. Естественно, она не представляла, через что придется пройти, - подлинный ужас возник с началом схваток, боль и ужас в мерцании телевизора, чей динамик заглушал ее стоны. Эфир канала СТС, который она до сих пор не может смотреть. «Не родись красивой», следом какой-то фильм и как кульминация: программа «Хорошие шутки» с Михаилом Шацем и Татьяной Лазаревой. Аня кричала, а зрители в студии смеялись; она подумала, что он застрял, придется его палкой оттуда выковыривать, ха-ха-ха, представляете. Он вылез сам – на первых минутах французской комедии с Жераром Депардье. Умора, а, как она животик не надорвала: ее нашли бы здесь мертвую, с голой задницей – какой удар по репутации; словно история о том, как жажда независимости обернулась безрассудством… кто-то списал бы все на юношеский максимализм; в любом случае, своеобразный привет тем говнюкам, что ратуют о запрете абортов - они бы удивились, правда?
Аня навесила замок на дверь дома, спустилась с крыльца. Она сумела встать лишь под утро. Кривясь от боли внизу живота, вымыла пол, настелила ковер… впрочем, воспоминания об этом были смутными, почему она теперь и здесь. Его она завернула в окровавленные полотенце и простыню, на которой рожала. Взяв лопату, в рассветном тумане Аня долго-долго долбила твердую землю за сортиром… приближаясь к деревянному туалету рядом с баней, она опять подумала: а если его найдут? Отец вздумает копать за сортиром и обнаружит собственного внука. Уси-пуси, какая прелесть. Это приравняют к аборту или к убийству? С этической точки зрения она могла просто швырнуть его в дыру туалета, ведь по сути она своим уколом сделала именно это: утопила его в дерьме. Он в нем захлебнулся – такой финал в духе Сорокина. С практической точки зрения, вероятно, тоже следовало так поступить; тождество этики и практики, вот что проигнорировала Аня, закапывая угрозу собственному будущему. Но те же причины, в сущности, способны уберечь отца от идеи там копать: от задней стенки сортира до ограды пространство - два шага², только Аня могла додуматься туда втиснуться и затеять рытье рядом с засранной ямой. Пробираясь между стенкой бани и туалетом, где были навалены разные доски, Аня опять рассудила: да, ее станет тревожить этот секрет, закопанный на даче, но с каждым месяцем, вероятно, все меньше; скоро у нее на работе начнутся командировки в регионы, а будет хорошо справляться, ее в Москву пригласят: каждого перспективного сотрудника рано или поздно туда забирают. В крайнем случае она включит дурочку: не знаю, не была, не при чем. На ее стороне колоссальный опыт дурости и то обстоятельство, что в курсе случившегося только Олеся, но она не заинтересована говорить, да никто и не догадается спросить именно ее. Анализ ДНК? А кто его возьмет – местный участковый? Никому это на хрен не нужно. Будь там ребенок, еще возможно, а тут зародыш, их в клиниках чуть ли не в мусорное ведро выбрасывают… как же ей обрыдло про это думать. Но теперь она убедилась, что увидеть здесь ее следы почти невозможно; необходимо лишь время, чтобы окончательно поверить этому. Аня заглянула за угол туалета.
Из земли рос цветок.

[Боря]

Облокотившись на пустой стол, он подпирал голову правой рукой, а пальцами левой вертел зажигалку. Начало мая выдалось ветреным и пасмурным, но в аудитории было душно. Михаил Анатольевич, преподаватель философии, читал лекцию, группа СФ-117 факультета «Социология» лениво слушала, а Боря, развалившись один за предпоследним столом, охуевал с похмелья.
- Волюнтаризм, - говорил Михаил Анатольевич, - рассматривает в качестве основы Бытия волю, в противоположность рационализму, последователи которого полагали разум определяющей силой…
Боря не спал всю ночь, а пить прекратил часа четыре назад - его уже отпустило. Хотелось спать, боль в голове была мерзкой: била, что аж мозги пульсировали, потом вроде стихала, и снова как уебет. Боря закапал в глаза «Визин», чтоб они не выглядели красными и мутными, а теперь жевал жвачку, сбивая перегар. Если бы не Оксана, он бы вообще сюда не пришел. Ее не было на философии, но Оксана придет к следующей паре, он был уверен, потому что там «Введение в социологию», а у нее долг с зимней сессии.
- …словарь определяет волю как способность к выбору цели и ее достижению вопреки внутренним и внешним препятствиям, и…
Боря посмотрел в окно. На аллее перед универом три студентки шли в сторону главного корпуса, одна из них несла сложенный зонтик. Боря вздохнул, удивленно вспомнив, что Оксана ему сначала не очень понравилась. В ноябре она перевелась к ним из коммерческого вуза (потому что хотела учиться в государственном, хотя лично Боре были без разницы «уровень обучения» и «диплом гособразца»); когда Оксана впервые явилась на лекции, с пирсингом в носу и свисающей почти до колен сумкой, облепленной значками и брелками, он подумал: наверняка тусуется с какими-нибудь волосатыми и слушает всякое говно типа «Короля и Шута». А буквально через месяц Боря уже ревновал к волосатым и готов был терпеть даже местные панк-группы, пригласи его Оксана на концерт или предложи послушать их у нее дома. Так близко у них не срослось сойтись, но пару раз они встречались не на учебе, последний – в январе, перед экзаменационной неделей. Они сидели в парке Кирова, окруженные заснеженными аттракционами: застывшие лошади на карусели, железная дорога с сугробами на крышах вагонов, колесо обозрения, с верхних кабинок которого птицы взлетали в ясное холодное небо. Боря с Оксаной уселись на спинку лавочки, ногами на заледеневшее сиденье, и че-то помешало Боре обнять Оксану, притянуть ее к себе, начав их отношения. А числа двадцатого она ему сказала по телефону, что уезжает на каникулы к себе в село. Боря предложил увидеться напоследок, а Оксана ответила, что не сможет, надо собираться в поездку. «Извини». И Боря как-то чутьем догнал, что она для себя уже решила насчет него. Никаких отношений не будет.
- У Канта и Гегеля воля разумна: запишите, ребята…
Хотя он тоже молодец: ужалился героином и приехал на встречу на отходняке, вкинувшись «Димедролом». Ему перед пацанами даже потом было стремно, что его Бурый подписал ширнуться; как он вообще куда-то поехать смог после такого прихода – нихуя себе попробовал. На хуй надо. В феврале он подсел на другую тему: люто проигравшись в автоматах (раньше сотню-две спускал, тут две с половиной тысячи – за вечер), регулярно туда повадился ходить. Денег назанимал, сейчас 5600 уже должен, не считая того, что ему отец в начале марта 21000 дал за учебу заплатить, Боря на 19000 сыграл, остальное пробухал с горя. Как ему Дима Палетин на днях объяснял, что Боря на самом деле каждый раз пытался те 2500 отыграть; может и правда, толку-то, все равно в итоге сливался. В универе на нем кроме оплаты два зачета и экзамен по политологии висят. Отчислят его в июне, по любому.
- … как и иррационализм Шопенгауэра, объявляющего волю лишенным разума и цели сверхприродным первоначалом.
Боря вынул мобильник, посмотрел на время. Шестнадцать минут до конца лекции. Михаил Анатольевич, достав платок, кашлянул в него. Боря поднялся и пошел по проходу между столами.
- Интересно, что Фридрих Ницше в одном из своих изречений сравнил отношение воли и интеллекта с отношениями мужчины и женщины, где роль сердца отводится мужчине, - преподаватель улыбнулся. – Тем самым, любовь и зачатие…
Оказавшись в коридоре, Боря побрел в направлении туалета, прислушиваясь к негромкому гулу аудиторий и разглядывая деревянные щиты на стене: объявления о репетиторстве, новости вуза вперемешку с историей факультета, списки студентов с академическими задолженностями. А он все каникулы скучал по ней; гулял ли на улице, куражил с пацанами или стучал по кнопкам игрового автомата, то и дело вспоминал Оксану, почти уверенный, что в марте она согласится опять увидеться после учебы. Он не мог сказать, почему, знал только, что тогда уже не лоханется – и обнимет ее, и скажет, о чем он тут две недели думал.
Боря вошел в туалет.

[Алена]

Она хотела поискать глазами, из чьих окон играет МакSим, но отвлеклась, увидев во дворе свою соседку Настю, - та сидела на лавочке и держала за ручку коляску, двигая ее взад-вперед, в такт песне, как показалось Алене. Взглянув на Настину спину, Алена пошла в другую сторону, ступая по квадратам «классиков» на асфальте с разноцветными цифрами от 1 до 10. К 19-ти годам Настя умудрилась вылететь из института за неуспеваемость, забеременеть и выйти за Диму (залететь за Диму, учитывая, как быстро все случилось); ему 21, работает грузчиком-экспедитором и по вечерам иногда околачивается возле «Пятерочки», где старшие пацаны пьют разливное пиво и кучкуются в тамбуре магазина, если ночь становится холодной. Сменив фамилию на Палетину, Настя теперь хочет родить второго, чтобы получить материнский капитал. Алена припомнила свои старые фантазии: как она воображала их с Борей свадьбу. Конечно, в тех мечтах больше места отводилось ее подвенечному платью, чем образу Бори, но он там был – парень, который в ее стихах звался Б. Это не блядь, мамочка, это «тот, кто ушел, не прощаясь». Боль в душе оставить умудряясь; это то, что началось на веранде вон того детского сада, тут, в глубине Бетонного жилмассива. Они были вдвоем, Алена и Боря, в голубой мгле вечера, постепенно скрывающей окурки и кожурки от семечек на полу веранды, делающей неразличимыми надписи на деревянной стене, Алена помнила некоторые из них до сих пор: «Ваня Пахомов из 8 Б гандон», «Кто напесал найду и разобью ебало», «Руки Вверх!», «Толя Меншиков классный пацан», «ANARCHY». Алена сидела, раз за разом поправляя прядь волос, хотя в сумраке было невозможно разглядеть подробности ее прически, да она и не думала о прическе, сосредоточенная на его фигуре, вышагивающей по хрустящим кожуркам. Его неуверенный голос, ее нежелание, вызванное боязнью, и в то же время желание услышать то, что он в итоге сказал:
- Ты мне нравишься, Ален, прям в натуре. Ты красивая такая… Че, давай с тобой замутим?
И этот восторг, почти шок от сбывшихся вдруг надежд ее первой любви, хотя она казалась всего лишь смущенной. Она ответила «да». Да, мамочка, хорошее было время, особенно первые месяцы. Один из стихов, написанных тогда, до сих пор остался ее любимым.
Снег большой белой птицей
Летит над землей, тая.
Мне бы не полениться
Слепить из него стаю…
…Батарея подъезда в семнадцатом доме; Алена пила пиво, Боря с Тарасом водку, Боря обнимал ее и рассказывал Тарасу, что она у него самая лучшая. Суетливым школьным утром падали хлопья снега; после первого урока Боря предложил ей прогулять остальные, и они пошли к нему домой; Боря и здесь стал ее первым – на покрывале в цветочек, пытаясь с видом знатока делать то, в чем был новичком, а в результате неловкость и грубость, пусть они и получили некоторый опыт. Мокрая листва деревьев ярче серого неба, Боря провожал ее домой, его куртка у нее на плечах; и еще много всего было, а теперь Алена с удивлением обнаружила, что остались обрывки, которые смешались и не могли вызвать полного доверия: например, она вспомнила, что они стояли с Тарасом в подъезде не семнадцатого дома, а в четырнадцатом, где живет Галя Богданова – Боря просил ее вынести рюмку, потому что в «Столичном», куда они заходили за водкой, вечно не было стаканчиков. Да, теперь точно; наверно, и Тарас мог бы подтвердить, но ему сейчас не до того: он под подпиской о невыезде, ждет суда, и Алена не думала, что он чем-то это заслужил; насколько она помнила Тараса, он всегда старался поступать правильно: во время пьянок первым выкладывал на стол свою пачку сигарет и любил повторять, что за своих пацанов любого порвет. А сейчас он благодаря Боре рискует угодить на зону, где ему предстоит говорить поменьше и всегда следить за словами, чтобы его не трахали в жопу /суровые дяди, познавшие тяготы жизни/. «И на волю упорхнет сизый голубь»: слыша эту песню, Алена часто думала о попугае, который жил у них несколько лет и пасмурным зимним днем не мешкая воспользовался открытой форточкой, благо Алена выпустила птицу из клетки, предварительно не проверив окна. Мама утверждала, что он погиб от холода, Алена поначалу считала, что в поисках тепла он залетел в чью-нибудь форточку, и хозяева его приютили, а позже хотела верить, что он сумел добраться до острова, где радуга над верхушками пальм, и на песчаных берегах, омываемых голубым морем, валяются половинки кокосов, как в рекламе. Со временем она поняла, что разделяет мнение мамы. Попугая звали Гена, как Светиного парня, только к Светиному парню все обращались не по имени, а «Рыжий», по цвету волос. На днях Гена объяснял им, что нельзя посылать человека на хуй; ссылаясь на слова Коли Шмелева, пару месяцев назад вернувшегося с зоны, Гена утверждал, что посылать на хуй можно только сук и лохов, а если нормальный пацан попадется, он тебя накажет, потому что это худшее, че вообще можно человеку сказать. Алена так и не поняла, зачем Гена им это рассказывал: наверно, продемонстрировать, что он лично знаком с Колей. Алена много раз видела Колю: высокий обаятельный парень, общается с той же компанией, что и Дима, муж Насти; а когда он летом футболку снимает, на спине синяя татуировка видна: два церковных купола. Господь сказал: «Я – Жизнь, а вы не ищете меня».
Алена шла по площади у Дома Культуры, где подростки катались вокруг фонтана. Колеса роликов стучали об асфальт, струи воды летели вверх, и за пенными брызгами Алена разглядела афишу на массивных колоннах здания, обещавшую, что с 1 по 14 июня в ДК будет проводиться рэп-битва. Специальный гость: группа «Южный Централ», также участвуют – Беленоff, Юля Трэш, Рифммастер… дальше Алена не стала читать, вспомнив эту Юлю. Когда-то ее выгнали из соседней школы, она пришла к ним и в первый же, наверное, день угодила к директору за то, что явилась на занятия с татуировкой на шее: вьющиеся черные узоры, напомнившие Алене фильм «От заката до рассвета», где у Джорджа Клуни была похожая. Татуировка оказалось временной, но Юля проходила с ней еще несколько дней, прежде чем удалить. Симпатичная блондинка метра полтора ростом; она должна быть ровесницей Ани Савельевой, а до сих пор ходит в заношенном балахоне с капюшоном и с рюкзаком; бросила школу в десятом классе, сейчас непонятно, чем занимается; судя по тому, как часто Алена ее видела на Бетонке, ничем. В парке за Домом Культуры Алена заметила большую компанию молодежи. Около них стояла черная тонированная «девятка», из опущенных окон машины ритмично грохала музыка. Алена узнала песню: «Put you hands up 4 Detroit», исполнителя она не помнила, но в прошлую субботу в «Сатурне» (местный кинотеатр, где на втором этаже по выходным проводились дискотеки) ди-джей ставил пять или шесть раз за вечер совсем другую песню. «Девятку» Алена тоже узнала: машина Андрея Фатюхина, известного на районе как Дюк. Почти вся их компания: спортсмены (/в салоне «девятки» за спинкой заднего сиденья всегда лежала бейсбольная бита, а/ летом они постоянно играли в стритбол на ящик пива, в итоге выпивая его вместе) и шутники – зимой, к примеру, они поймали наркомана, вмазанного ханкой, и заставили его выпить полбутылки водки, хотели посмотреть, что с ним станет. Алена, не курившая ни сигареты, ни дурь, не могла до конца понять, почему они себя не считают наркоманами: вон, Леха Синицын, близкий друг Дюка, в девятом-десятом классах почти каждый день приходил на уроки обдолбанный. Однажды он, отпросившись в сортир, по пути до туалета сорвал с доски расписание занятий, чтобы вытереть им задницу. Он в прямом смысле сорвал всей первой смене остатки уроков; /но Леха вряд ли додумался бы на обратном пути повесить это расписание назад:/ Алена слышала, травка сжигает мозги. Боря как-то показывал Алене точку, где продавали план и траву по 150 рублей за пакет, - второй подъезд серой девятиэтажки, квартира 89; Боря сказал, еще в шестом доме банчат, но там план алтайский, а здесь казахстанский, пободрее. Алена тогда выслушала молча: она вообще мало говорила, переняв это у своего отца, который всегда казался жутко деловым – он даже телевизор вечерами смотрел с такой молчаливой сосредоточенностью, что невольно проникнешься важностью этого занятия. Поначалу Алена старалась поддерживать разговоры, но чем меньше эмоций вызывали у нее встречи с Борей, тем длиннее становились паузы в их беседах. А Боря на самом деле попрощался, по крайней мере, сказал «Счастливо». Они стояли тогда у памятника Ленину возле районной администрации, серебристые полосы на спортивной куртке Бори блестели в свете фонаря, а огромный бюст в белых подтеках птичьего помета возвышался над ними, и хвостовые огни машин, изредка проезжавших мимо, полыхали красным, удаляясь в темноту. Они разошлись семь месяцев спустя после начала отношений, без истерик и без особых обсуждений… расстались знакомыми. «Привет» – «Привет». Встречая Борю на улице и в школьных коридорах, она испытывала лишь смутную неловкость, а через месяц, узнав, что Боря замутил с Надей из 9 «Г», Алена почувствовала себя немного тоскливо: в основном потому, что сама ни с кем не встречалась. Впрочем, с Надей Боря был недолго; Алена знала, что их расставанию способствовали слухи про Надю: типа она шалава и в рот у всех берет, - запущенные Полиной, бывшей подругой, с которой Надя поссорилась. Помимо тяжелого характера, Полину отличала манера писать SMS в стиле «ПривЕТ што делаешь сечас?». Иди ты на хуй, овца тупорылая. Последнее впечатление Боря произвел на Алену позапрошлым 1-м сентября, когда она увидела его в строгом черном костюме и белой рубашке с небрежно расстегнутой верхней пуговицей. Внезапный прилив нежности, гордости, что он был ее парнем, прилив горечи, а директор школы на крыльце говорила в микрофон: «Мы стараемся воспитывать целеустремленных, активных людей, чтобы каждый наш ученик сумел реализовать себя в жизни». У директрисы глаз так смешно дергается, - как Прохор сказал, с таким еблом ей надо в «Комеди Клаб» выступать. И вот одиннадцатиклассники входят в круг учеников и родителей, Боря берет за руку маленькую девочку в школьной форме, с букетом цветов, Алена год спустя поведет к крыльцу мальчика, чью рубашку в тонкую полоску венчает темная бабочка. Чьи-то спины впереди, песня о том, чему учат в школе, из колонок на ступеньках крыльца, а мальчик улыбается на входе, первый раз в первый класс, первый раз не пидарас, Алена сочиняет стихи класса с седьмого, и к одиннадцатому рифмы рождаются сами собой.
Уже приближаясь к углу восьмого дома, во дворе которого они обычно собирались, Алена замедлила шаг и вдруг свернула на тропинку, пролегающую по лужайке, где какая-то женщина выгуливала овчарку на длинном поводке. Присев в метре от тропинки, собака гадила, высунув от усердия язык и совершенно не обращая внимания на Алену, которая испытывала странное торжество и одновременно чувствовала себя в некотором роде отверженной, ощущала чуть ли не вину за то, что уходит от восьмого, - многие наверняка уже там. Сава с Прохором принесли пиво в двухлитровой пластиковой бутылке, Рыжий опять клянчит у всех сигареты, Таня включает на мобильном телефоне своего любимого Диму Билана. Светка, скорее всего, еще не дошла с конечной, иначе бы позвонила. Мысли о конечной остановке вернули Алену к песне МакSим: та по-прежнему фоном крутилась в голове, но теперь Алена словно прибавила громкость.

[Аня]

Из земли рос цветок. Он расцвел здесь, зимой, пробил мерзлую землю: цветок с зеленым стеблем и голубой чашечкой. Мальчик. Рыдая, Аня упала на колени рядом с ним, не осмеливаясь его коснуться… он вырвался к солнцу вопреки всему, вопреки всему, Господи, она станет приезжать сюда каждый день, чтобы поливать его, нет, она бросится в сортир, утонет там и будет питать его, прости меня, прости я не хотела НЕ ЗНАЛА что это так важно прости я никогда больше не…

[Боря]

В туалете он выплюнул жвачку в раковину, наклонился и попил холодной воды, стараясь не касаться губами крана. В зеркале Боря видел ряды кабинок позади и табличку на стене: «ШТРАФ ЗА КУРЕНИЕ 500 РУБ.». Побрызгав водой на лицо, Боря зашел в крайнюю кабинку, запер дверцу на щеколду. Прикуривая сигарету, он вспомнил, что дома лежит полпакета травы - надо было отсыпать на папиросу, щас бы пыхнул, может, полегчало бы; хотя, он ее еще ночью сдолбил бы, сто пудов. Опустив крышку унитаза, Боря достал из кармана трико небольшой газетный сверток, развернул его на крышке. На мятой странице «Аргументов и Фактов» были рассыпаны патроны, грязно-желтые в электрическом свете; восемь штук, ровно обойма. Приподняв полу спортивной кофты, Боря вынул из-за пояса пистолет: тускло-черный ТТ с коричневыми пластинами на рукоятке. Вчера они бухали на работе у Тараса, который охранял офис частной фирмы, расположенной на территории складского комплекса. Тарас перед пьянкой разрядил ствол и убрал в сейф; он сам бы с удовольствием пошмалял по бутылкам из-под выпитого, но, расстреляй они хоть патрон, начальство бы ему башку оторвало. Тарас уже поди весь на нервах: через полчаса у него пересмена. А до Бори не дозвонишься: минус рубль шестьдесят на счету, потому что он ночью звонил Оксане на сотовый, но телефон был отключен, и он набрал на домашний.
Боря отвел затвор пистолета, вытащил магазин. Присев на корточки возле унитаза, Боря положил ТТ на крышку, а следом стал брать из газеты патроны и неторопливо вставлять в магазин, морщась от дыма торчащей во рту сигареты. Ниче у них не поменялось в марте. Оксана нормально с ним разговаривала, но на лекциях уже не подсаживалась к Боре и приводила причины, почему не может встретиться. «Давай в другой раз?». А вчера: «Боря, я сплю уже, ты зачем так поздно звонишь?». У него язык немного заплетался, но он хотел просто поговорить; вопрос «зачем» обломал весь настрой. «Скажи расписание». Философия и «введение», дальше он не запомнил. Сказал: «До завтра», хотя они должны увидеться сегодня, но все равно, он пожалел, что позвонил. Он-то думал даже рассказать ей, в каком говне оказался. Да ей-то че. Друзья тоже: обожрались, под утро срубились, сопят лежат, и все им до пизды. Боря пил пиво, слушал, как в магнитофоне поет «Бутырка», и раздумывал о своей жизни. Ебучие автоматы. И ведь опять бы разыгрался чуть-чуть, будь лавэ на кармане. Охуеть можно. Родители его задавят. А Оксана тоже… рассудила, видимо: на хуй он мне нужен, наркоман ебаный. Сука она, если по-честному; не, ну он тоже дурак немалый, такой расклад себе подсуетил, хоть вешайся. Устав себя грузить, Боря стал воображать, как было бы у них с Оксаной: он покупает на 2500 цветы и ведет ее в кафе, они обнимаются на лавочке возле универа, вместе прогуливая пару, она приглашает его в гости, когда дома нет родителей. Потом Боря заметил, что сейф не заперт: Тарас тупо прикрыл дверцу, вдобавок оставив ключ в замке.
Боря вогнал магазин в патронник, оттянул затвор пистолета назад и, подержав секунду, отпустил. Металлический лязг громко прозвучал в тишине туалета. Приподняв крышку унитаза, Боря бросил в щель окурок, уселся прям на задницу, положил палец на рычажок предохранителя. Он не знал, зачем взял пистолет с патронами и ушел, пока пацаны спали. Мимо безлюдных складов Боря добрел до остановки, дождался автобус, с пересадками доехал до универа. Он до сих пор не знал, зачем. Мусора наверняка заведут дело о краже; сначала двинутся к нему домой, а через час-полтора и здесь нарисуются. Сдвинув предохранитель, Боря прислонился затылком к дверце кабинки. Воняло мочой и хлоркой, тихо жужжали лампы дневного света на потолке. Боря закрыл глаза, подумал: пиздец мне. Постепенно кафельные плиты на полу перестали быть холодными, почти не чувствовался пистолет в руке, а перед глазами поплыли картины: дорога по складам в серой пелене утра, пучки травы в трещинах асфальта, антенны на крышах домов; Оксана глядит на него, прядь волос у нее за ухом и ненакрашенные губы, рот приоткрыт: хочет че-то сказать, или улыбнуться, такая довольная; интересно, на шконке в СИЗО спать удобно?, с сигаретами там точно напряг, Бакс бычки шмалил, когда его принимали, Дюк вот рассказывал, когда они стояли возле игрового зала; красно-голубая неоновая вывеска «Full - House» в темноте, Дюк делает глоток пива, спортсмен хуев; Боря тоже классе в седьмом на физкультуре учился трехочковые бросать, а мяч бился о щит над корзиной и отскакивал, как недавно в фильме про баскетболистов, что он на ночь смотрел, и вспоминал тогда, засыпая, что в школе прогулял следующий урок, где оценки за броски должны были ставить, а че так шумно за стенкой, соседи гуляют или в подъезде кто-то…
Распахнулась дверь туалета, впустив еще больше шуму, раздался чей-то голос:
- … там хуйня, кого там лакировать? Краска-то не задета, я говорю, когда выезжал, прям ювелирно задел. У них там все каким-то ёбаным гудроном пообмазано, возле этого СТО. Вано подогнался – лакировать.
Боря раздраженно поднялся, оттряхнул сзади трико, сунул снятый с предохранителя пистолет за пояс, открыл кабинку и вышел, оставив мятую газету на крышке унитаза. Высокий парень, чей голос он слышал, стоял, отвернувшись к писсуару, а второй, в джинсах и с сумочкой на плече, держа руки в карманах, поглядел на Борю, затем повернулся к приятелю и, сплюнув на пол, ответил:
- Базаров нет, на хуя лакировка. Если просто след на кузове остался, ты его этим, «Профаном» отпидорь…
Боря толкнул дверь в коридор.

[Аня]

Возвращаясь на станцию, она остановилась в леске, внимательно осмотрела брючки на коленях: пятна остались, но посторонний их вряд ли разглядит… и самой хватит разглядывать, это уже своего рода мазохизм, понимаешь? До нее донесся гудок электрички - Аня поспешила. Больше она сюда не поедет, вот что. Ни картошку полоть, ни на шашлыки в субботу. У нее работа и диплом, и ей плевать, найдут ли этот цветок, который она не смогла заставить себя вырвать, и что с ним сделают: надумает ли мама его выкопать и пересадить на клумбу перед домом, или станет поливать его там, за сортиром, или он затеряется там среди травы, никем не замеченный, или его там нет – это просто сон, вроде тех, что ей снились в последний месяц. Плевать, так ведь? Так или иначе, с нее достаточно, на сегодня и вообще. Хватит.
Усевшись в вагоне, Аня достала из сумочки сборник Сорокина. Открыв страницу, заложенную билетами на электричку, она, приступая к чтению, внезапно подумала: интересно, когда он описывает сцены сексуального насилия, у него встает?

[Боря]

В оживленном коридоре он медленно пошел в сторону аудитории, где уже кончилась философия. Его обогнала студентка в оранжевой кепке, и Боря, провожая ее взглядом, вдруг увидел в конце коридора Оксану. Она шагала в толпе учащихся, с привычной сумкой, но одетая в черно-розовую кофточку: теперь она называла себя «эмо». Оксана его не замечала, разговаривая с Ингой из параллельной группы. Они чему-то засмеялись, потом Инга стала что-то говорить, а Оксана с улыбкой слушала. Не останавливаясь, Боря сунул руку под полу кофты и вытащил пистолет. Ему навстречу шел парень в черном спортивном костюме; глядя на экран мобильника, он нажимал кнопки, одновременно лавируя в толпе. Боря навел пистолет на парня и надавил курок. Звучный хлопок перекрыл шум коридора. Пуля пробила дырку под белой галочкой «Nike» на груди парня - он покачнулся и повалился на пол, роняя телефон. Боря заметил, что девушка в оранжевой кепке оборачивается посмотреть, что случилось. Он дважды выстрелил в нее, но зацепило других: кто-то закричал, раненый, красивая брюнетка с простреленным лицом, падая, в предсмертной агонии вцепилась в девушку рядом – та попятилась, визжа и удерживая сползающую юбку. Запаниковавшая толпа отхлынула от Бори, только парень в клетчатой рубашке стоял, тупо глядя на него. Боря пнул парня в живот, тот согнулся, и Боря рукояткой пистолета с такой силой ударил его по голове, что пробил череп – из рук парня выпал пакет, оттуда вылетели тетради, и он рухнул прямо на них. Перескочив через него, Боря побежал вслед толпе. Затоптанная студентка-первокурсница с рыжими волосами и веснушками, лежа на полу, тихо стонала сквозь слезы и прижимала к груди сломанную руку. Боря с разбегу пнул ее по лицу – нога отозвалась резкой болью, кровь обрызгала стену коридора, достав до стенда с объявлениями. Боря нагнал Оксану и схватил ее сзади за кофту. Завизжав, Оксана рванулась, раздался треск ткани; Инга, держащая ее за руку, дико посмотрела на Борю и, потянув Оксану на себя, истерично крикнула:
- Отпусти!
Боря поднял пистолет и почти в упор расстрелял Ингу, с трудом считая пули: одна, две, три. Когда она упала, Боря сгреб визжащую Оксану за шиворот и приставил пистолет ей к подбородку:
- Замолчи!
Голова Оксаны инстинктивно дернулась: раскаленный от выстрелов кончик ствола обжег ей кожу. Но орать она перестала. Густая тушь размазалась по лицу вместе со слезами, губы дрожали, даже из носа потекли сопли. Заикаясь, она сказала:
- От… отпусти…
Боря разжал пальцы. Оксана отпрянула к стене, упершись в нее, прикрыла руками грудь, дрожа.
- Не… не убивай…
Боря огляделся - коридор был пуст, только тела на полу; затем он посмотрел на пистолет, и снова на Оксану.
- Не убивай, Боря…
- Я люблю тебя, Оксана.
- Отпу…пусти меня.
Он понял, что зря оставил два патрона, себе и ей. Если бы она ответила ему взаимностью, он бы ее застрелил. А так они все равно умрут чужими: не уйдут туда вместе, взявшись за руки. До нее не дошло, что он все ради нее сделает. Поэтому она боится, плачет, и не даст себя обнять и успокоить. Боря приставил еще теплое дуло пистолета к своему виску, и, прежде чем нажать курок, сказал:
- Извини.

[Алена]

Белые стены школы приобрели розовый оттенок заката. Алена прошла под зарешеченными окнами спортивного зала, разглядывая ржавую трубу, торчащую из стены сбоку от крыльца. Поздней осенью и ранней весной оттуда текла вода, образовывая ручеек, где предполагалось мыть подошвы ботинок перед входом в школу. В младших классах мальчишки брали стержни от ручек, зубами вынимали металлический кончик и подставляли стержни под холодную струю, наблюдая, как голубая паста вместе с водой утекает в решетку канализационного стока на конце ручья. /Беглые строчки чьих-то тетрадей, обидные пометки учителя на полях;/ Марина Петровских недавно опять плакала, получив двойку по физике. Че рыдать из-за всякого говна, да, мамочка? Поднявшись по ступенькам, Алена остановилась на широкой площадке крыльца, у закрытой двери с объявлением о наборе детей в летние подготовительные группы. Обернувшись, она оглядела безлюдную площадку перед крыльцом, двор девятиэтажки напротив школы, где сидели на скамейке незнакомые Алене парень с девушкой, а стая голубей копошилась у помойного бака с надписью белой краской: ЖЭУ-8. Помойка навела ее на череду воспоминаний; о файле в Интернете: кто-то умудрился снять происходящее в коридоре вуза на мобильник, - видеоролик под названием «Bang-bang»; каждый пацан на Бетонке, казалось, закачал его себе в телефон. «Прикиньте, я вот этого типа знаю, который шмаляет». Только никакого типа там не разглядишь: ролик короткий и паршивого качества - несколько секунд на экране мечется толпа, слышны крики и хлопки выстрелов. На похоронах Бори собралось человек пятьдесят – со многими Алена была незнакома, а некоторых вообще видела первый раз, но больше всех ее поразил Толик с двадцатого дома; в ожидании, пока из подъезда вынесут гроб, он курил толстую сигару, дым которой пах шоколадом. Толик никогда не отличался дурацкими поступками: не чудил в школе и не лез в драки на дискотеках в «Сатурне», если сильно не перепивал. На кладбище Алена плакала всю дорогу от автобуса до могилы, шагая за гробом в лучах солнца, падающих сверху сквозь листву. Она думала, что увидит на голове Бори следы от пули, но его бледный лоб и виски закрывали причесанные волосы и бумажная лента с изображением Христа, Богоматери и кого-то еще, Алена не разобралась. Лента называется венчик, вспомнилось ей – такие продавались в ритуальном магазине, где Алена со Светкой покупали венок. А сегодня ей приснилось, что гроб опускают вниз и каждый кидает на крышку разный мусор: пустые бутылки с подтеками пива на стенках, мятые сигаретные пачки, обертки от жвачек и чипсов, окурки, использованные презервативы, пакеты из-под молока, стаканчики от йогуртов, телефон «Nokia» предпоследней модели, коричневые замшевые туфли из прошлогодней коллекции… Алену разбудил 50 cent – его «In da club» стоял на сотовом в качестве мелодии будильника.
Мимо помойки проезжала машина, и Алену отвлек шум взлетающих птиц – голуби вспорхнули перед самым капотом, пропустив автомобиль, сели обратно. Она проснулась с ощущением подавленности, смутно сопровождавшим ее целый день, а теперь оно усилилось, перерастая в неудовлетворенность. В окнах девятиэтажки погасли остатки заката, наполнив воздух прозрачной синевой, на скамейке парень обнял девушку за плечи, она потянулась к нему губами. Глядя, как они целуются, Алена поняла свою потребность: она ждала здесь его – высокого брюнета или брюнета среднего роста, серьезного и нежного, который с одинаковой методичностью закреплял бы детское сиденье в салоне своей подержанной иномарки и собирал документы на получение ипотечного кредита, всегда замечал бы, какая у нее красивая прическа и умел бы, к примеру, делать эротический массаж. Она согласится выйти за него, он будет отцом ее ребенка; мысли о нем посещали ее и раньше, но не вызывали такого возбуждения, причем теперь она с редкой ясностью сознавала свои чувства: уверенность, будто он – действительно то, что нужно, веру в его неизбежность и решимость самой искать его; радостный трепет перед будущим почти растворил грусть ее одиночества, горечь сумерек на школьном крыльце. /В последний вечер августа они встретятся здесь, на этих улицах, куда всегда влечет надежда, что тут окажется веселее, чем дома - голоса подростков в ночной тишине, запахи лета, фонари над козырьками подъездов, Я – Путь, а вы не следуете за Мной./ Запищал телефон; Алена сняла с пояса вибрирующую трубку. Света спросила:
- Ты где?
В пизде, подумала Алена.
- Уже подхожу, - сказала она.
Убрав телефон, она спустилась с крыльца и пошла, не оглядываясь.

Бонус-трек.

Юля Трэш
Реквием.

[Интро] [МС Хопер] Эй, вы че заснули? Вот вам новый трек от Юли, как в висок пулей! Юля? [Юля] (кряхтит, прочищая горло) Yo! Каждая моя телега – настоящий танк, я сочинила больше, чем весь Wu Tang Clan;/ Словно выполненный план, а теперь я хочу подвести итог – историей про то, кем стал гадкий утенок;/ Мой намек тонок, бит звучит фоном, дай мне микрофон, я скажу многое; я самая заводная сука, но Боже мой, какая скука: привычные форма и смысл – я имею ввиду, я не перевариваю конформистов (звук отрыжки)./ Длительность пути определила длину этой песни, и со мной вместе: на припеве Сильвия грассирует, «Звездное лето» Пугачевой цитирует, в нарушение авторских прав - подай на меня в суд, старушка, сделай мне пиар./ Также здесь Хопер, самый лютый МС, а ты, Рифммастер, хуй соси. [МС Хопер] Давай, стартуй, не тормози. [Куплет 1] [Юля] Пасмурное утро, открытое окно, а мои чернила на листке рисуют полотно: реквием по лету, что нам было дано;/ Меня печалит еще одно: замолчал от плеера левый наушник,/ Теперь только правый приходится слушать: Тупак читает «Life goes on», а слева – дробь дождя снаружи,/ За окном погода как-то не в кайф; «Give me a paper and a pen so I can write about my life»./ Сначала скажу Паше: кончай кидать мне SMS, темы твои – лажа./ [МС Хопер] (передразнивает) «Бросай ты этой ерундой заниматься, Юль, не маленькая уже.»/ [Юля] Слышь, ты Гале своей на уши падай, она привыкла считать правдой все, что тебе надо;/ Еще косит, курица, под умницу, - не обещай мне ее бросить, я обойдусь, не волнуйся,/ Я по жизни в сторонке тусуюсь, любуюсь, вами и самой собой. Моя дорога: шесть остановок по прямой./ А ты бываешь недотрога такой, ой; нежный, ранимый, я заподозрила было, что голубой./ Знаешь, кто мой любимый герой? Не кривя душой - для рифмы ставлю эту фразу, - я с детства обожаю «Кошмары на улице Вязов»;/ Я сама так часто оказываюсь в чужом сне, а вместо лезвий на руке у меня на поясе провода, болты и гайки, / Желтый смайлик на корпусе взрывного механизма - эстетика моего терроризма. Я как ёбаный Феникс, каждый раз в чем-то новый,/ Меня угнетает лишь мысль, что скоро переводить таймер бомбы на зимнее время: иногда я жалею, я... [Припев] Я так хочу, чтобы лето не кончалось,/ Чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед./ Я так хочу, чтобы маленьким и взрослым / Удивительные звезды дарили свет./ Лето, ах, лето… [Куплет 2] [Юля] Ах, лето, мне кажется, мы там что-то забыли./ Как мы любили, как много у жизни просили, как торопились, чтоб потом притормозить… хотя все это лирика, жизненные круги бесконечно повторяются,/ Хочу сказать, переменчивы годы и мода, но суть вещей не меняется - от панталон до стрингов, все равно надо чем-то прикрывать задницу./ А я помню, сижу на ступеньках в метро… [МС Хопер] Да ты что? [Юля] А что? Рядом никого, домой ехать рано, да и резона мало - выслушивать мамин базар: «Ищи работу, я тебе сказала»,/ «Хоть сапоги себе к зиме купи по дешевке, ходишь, как оборванка, в задрипанных кроссовках»,/ «Что ты опять по всей комнате разбросала свои диски, наведи порядок, быстро». Рифмуешь чисто, мам, надо нам рэп-дуэль с тобой устроить./ Вообще, я больше в настрое с папочкой поспорить – интересно, он еще живой?/ Отправившись в очередной запой, он утратил дорогу домой. Дорогой папа, тебя послали на хуй; я была маленькая и не понимала ваших ссор, могла только плакать./ Хоть помнишь меня? Если да, то выпей сто грамм за мое здоровье./ Но я начала про другое: короче, в метро расселась я, с тетрадкой на коленях – сочиняю песню,/ Не могу подобрать рифму к слову «месть». Лесть, жесть, посрать, поесть - все не в масть./ Пока напрягалась, не заметила, что ко мне парень в форме приближается./ «Извините, станция закрывается»./ Вежливый такой, а еще мусор называется./ Я поднялась, спросила: «У меня жопа грязная?» - посиди в метро, замараешься всяко-разно;/ Он ответил: «Нет», я подумала: классно, и тут… «благая весть», пришло мне готовой строкой. Лето звездное, пой со мной. [Припев] [Куплет 3] [Юля] Пляжи, скверы, дворы родного массива. Поездки в центр города – там красиво,/ На площади Ленина, где меня встречают все эти рэпперы;/ Вчера они собирали конструктор «Лего», сегодня играют в хип-хоп, завтра будут строить карьеру; [МС Хопер] Yo, браток! [Юля] А мне потом домой, пешком, без денег, хотя помню, раз в метро мне какой-то козел в тетрадку швырнул полтинник;/ Я вижу безразличие мира в этих машинах, проезжающих мимо; иногда предлагают подвезти, но часто попадаются разные мудилы, я предпочитаю идти / От неонового света центральных проспектов в темноту моего промышленного сектора./ Плеер как веер от мыслей о напрасных стараниях: мои демо игнорируют рекорд-компании./ Свет в моих окнах не горит, значит, мама уже спит, а может, лежит и ждет стук моего ключа в замочной скважине – я знаю, этот звук для нее важен;/ На кухне, проигнорировав остывший суп, я включу чайник - пара весел кофе меня раскачают, не давая пропустить эту ночь./ Единственному способу мне помочь соответствует точь-в-точь метафора «рождение». Я беременна пороками времени, бременем своих устремлений;/ Впору стонать, когда тебя ебут разные ситуации в декорациях окружающего пространства, а еще эти сраные герои гламура и глянца, Ксения Собчак и няня моя прекрасная; когда распалась группа «Smash!», я двое суток праздновала./ Сколько же на свете хорошего и разного; я складываю элементы в замысловатый паззл: загадка Бытия, зараза, блядь. [Припев] Я так хочу… [Юля] (прерывает) Да помолчи ты, сучка, тошно в который раз слушать одно и то же;/ Временами так сложно напрягать душевные силы, почти невыносимо видеть разницу между мечтой и реальностью; заебало все! Как меня заебало все!/ На моей дороге грязь: может, дождь смоет с тротуаров Бетонки последний след мой, а отпечатки долгих лет с души я сама пытаюсь вычистить;/ Мои шаги тише шороха опадающих листьев, а скоро снег будет липнуть к подошвам: что же,/ Дыры на кроссовках заштопать можно, только ноги станут промокать, но мне не привыкать простывать,/ Мне неудобно, мне плохо, блядь, но больше всего я боюсь, что однажды остановлюсь, сяду и буду, как мразь, причитать: «Я не могу, я устала»; сдалась?/ Нет, я еще не все сказала, и мои последние строчки будут не о том, как я устала;/ Ударят по левой щеке, подставлю правую - пусть мне разобьют все ебало, не поступлюсь интересами, даже в малом./ Обстоятельства давят меня тяжелым прессом, а я в ответ постараюсь написать свою лучшую песню,/ И если мой путь неправильный, тогда да, пиздец мне. А если курс верный, эту тему услышат миллионы, подхватят ее ревом стадионов./ И это единственный повод шагать – даже не чтобы понять, и не надо вызывать меня на разговор про мои цели: еб вашу мать, я просто знаю, или верю в то, что делаю;/ Это, как мои нервы: закаленная сталь, мой речитатив-фристайл, от чистого листа до МР3-файла, финиш и старт, все, чем я стала, все, что я оставлю, красота моих идеалов, вау, моя эпитафия: «Ей похуй», ха-ха-ха, хорошо или плохо, или жизнь – полутон, тогда я надену черное, я не читала «Книгу Воина Света», навсегда теряю рассветы, я Бэтмен, хочешь, не хочешь, мои строчки свидетельствуют точно, что во что превращается. Лето закончилось. Жизнь продолжается.