сидоров : Сержант.

Не люблю, когда ругают начальников. Не потому, что люблю начальство, а потому, что эти разговоры во всех практически конторах превращаются у народа в какую-то болезненную привычку. Ну, прихожу на работу, и коллега по имени Артём начинает разговор на тему: «Ну и долбоёб наш босс». Я спрашиваю: «А он где»? Артём отвечает, что не приехал. А он, говорю, на тормоза неисправные жаловался, а вдруг не справился с управлением, да и разбился. Хотя это исключительно с целью провокационной говорю, ибо босс и правда полный мудак, а с такими почему-то никогда ничего не случается. Мы же, продолжаю, с тобой смерти ему не желаем. Артём чуть – ли не креститься начал. Говорит: «Конечно, не дай Бог». А что, говорю, признайся, ведь узнай ты, что начальник ласты склеил, наверное, с облегчением бы вздохнул. Испугался и убежал от меня и больше с такими разговорами и не подходил. Не хорошо, значит, ближнему своему смерти желать.
А я сразу вспомнил начало службы в армии. Сперва сбор у военкомата, потом на станции погрузили таких же, как я, лысых в обноски одетых новобранцев в электричку и отвезли на сборный пункт. А там заборы высокие, серые стены, голые нары, запах помойки из столовой, офицеры и сержанты, орущие на нас с утра до вечера. Потом общий вагон поезда, идущего на Урал. Неизвестность и осознание того, что на целых два года выдернули из привычной жизни, никого не располагали к веселью.Алкоголь выпили ещё на сборном пункте, а на станции отправления купить не удалось.Тихо ехали.
Привезли в часть рано утром. Место совсем не напоминало рай: серо всё ,уныло, тайга кругом. Как раз было время, когда солдат ведут на завтрак. Смотрим, вокруг толпы солдат в дурацкой одежде (нам потом такую же выдали, образца 1943 года) и все, как идиоты ржут, на нас пальцами показывают и орут: «Сыновья, вешайтесь». Весело?
Я попал в учебку и командиром отделения у нас был сержант по фамилии Щербо. Среднего роста, худой, но жилистый, с лицом, про которое говорят, что на нём черти горох мололи. Просто красавец. Все называли его «Щербо – закатай губу».Губища у него нижняя была чуть ли не ниже подбородка. У него был ещё дефект речи, и он командовал примерно так: «Взвод, гавняйсь. Смигно. Напга - ффуу» Так слышалось потому, что на последнем слоге Щербо заглатывал нижнюю губу и с силой выплёвывал её с резким звуком «фу» Так и получалось: «Напга-фу». И вот, Щербо этот был полный урод. Как, сучара, над нами издевался...
Я потом очень часто думал, почему мы позволяли ему это. У нас ведь во взводе не сплошные были чуханы, а даже наоборот, как в процессе службы выяснилось, многие были хулиганами на гражданке, а некоторые были просто гениями уличной драки. И вот этот придурок Щербо мог наорать безнаказанно при всех, например, на парня, который был выше его на голову и весил больше килограмм на тридцать и обозвать его такими словами, что, казалось и за меньшее можно уже убить. Однажды, на занятиях в учебном классе он отобрал фотографию любимой девушки у моего земляка Кости Лёшина и при всём взводе с глумливой улыбкой стал вслух фантазировать, что бы он с ней сделал, оказавшись наедине. Он погиб от руки моего земляка? Его затоптали возмущённые Костины товарищи? Нет, этот ушлёпок даже не услышал ни слова протеста. Мы всем взводом откладывали из посылок, которые нам приходили с гражданки, сладости на Новый год. Всё это хранилось в учебном классе. Щербо нашёл нашу заначку и сожрал с другими сержантами.Я уж не говорю о случаях,когда этот урод приходил пьяный после отбоя, поднимал весь взвод и часа полтора,пока сам не утомится,заставлял нас отжиматься и делать упражнения на пресс. Я-то на самом деле понимаю, почему мы терпели это и кучу других гадостей. Не в Щербо дело. Я думаю, что в основе нашего непротивления лежала многотонной плитой боязнь системы, боязнь власти, впитанная с молоком матери, а может, и родились мы уже с ней, как и наши родители. Короче, мы молча ненавидели нашего командира отделения. Наша ситуация, кстати, уникальной-то и не была. Курсанты остальных пяти взводов так же ненавидели своих сержантов и так же страдали от их произвола.
И вот сразу после Нового 1981 года нас повезли на учения в Уральские горы. Чего там было – вовсе и неинтересно. Я хочу рассказать про один эпизод. Наш взвод ехал в кузове «Урала», крытого тентом, и двигались мы в большой колонне машин. Дистанцию водители не соблюдали, и следующая за нами машина шла буквально метрах в пяти позади нас. Вдруг колонна встала и Щербо, который сидел у самого борта, выглянул посмотреть, что там такое. Наш «Урал» резко газанул, вся колонна тоже тронулась и Щербо, не удержав равновесия, вывалился прямо под колёса идущего следом «Урала». Спастись он не мог. Какова была наша реакция? Может, мы в ужасе застыли? А вот хуй. Из тридцати глоток одновременно вырвался радостный вопль. Радость, правда, оказалась преждевременной. Колонна шла очень медленно, и через несколько минут, когда она опять затормозила, к нам в кузов ввалился целый и невредимый сержант Щербо. Я же говорю, что гандоны в воде не тонут и в огне не горят,а ещё, как оказалось, и колёса грузовика им нипочём.
Так что, конечно, желать смерти ближнему своему – грех, но я очень бы хотел посмотреть на человека, который, узнав о смерти ненавистного, например, начальника, искренне уронит слезу, а не вздохнёт с облегчением. Что ужаснётся, этому своему чувству облегчения, верю, а вот больше…. Встретимся в аду?