Василиса Премудрая : Бабушка и пирсинг

«Серёга, ты на связи ещё? Да, блин, приходил опять этот ППСник, прапор, повестку приносил. Да не-eee,- в армию. Ты гонишь? Не пойду я туда! Чо я лох? Да и не могу я туда идти. Мне же надо пирсинг убирать, а я зря что ли сосок прокалывал, столько терпел. Не, я сказал, что я – Валерка, брательник мой, он всё равно под следствием в КПЗ. Да ни за что ни про что! Какая-то дура сама перед ним жопой крутила, а он, главное, виноват теперь! Я валяюсь!...»
Прапорщик спустился с четвёртого этажа и насчитал 58 ступеней. 58 – как раз столько человек надо было обойти. И это только по одному участку. Он обошёл шестерых. Шёл и грустно усмехался. Прекрасно понимая, что мальчишка, с которым пришлось только что общаться, нагло врёт, прапор не хотел развивать эту историю, как и историю с предыдущими пятью призывниками. Ему было лень. Собственно, зачем ему это надо? Для Родины что ли? В последний раз, когда он пытался сделать что-то стоящее, ему порвали кастетом губу. Так что у него и так много дел. Надо было заехать за продуктами, за сыном на секцию, а главное - с Ленкой, его сестрой, ехать в дом престарелых к бабушке.
Ленке 43 года. Красивая когда-то женщина, имевшая сейчас уставшее от жизни лицо, должна была вот-вот стать руководителем. Впрочем, это «вот-вот» продолжалось уже почти 20 лет, и почему-то каждый раз на руководящие должности ставили менее достойного кандидата. По крайней мере, она считала всех этих кандидатов недостойными. Ленка не просто имела хорошее образование. Она всю свою жизнь стремилась повышать свой профессиональный уровень и никогда не сидела на месте. Руководство обращало внимание на Ленку, и постоянно намекало на то, что та лучше всех подходит на очередное место. Поэтому у неё не было детей. Надо было всегда чуть-чуть подождать. Муж ушёл от Ленки, когда ей было 37, и он понял, что ещё «чуть-чуть» он подождать не может.
Сейчас прапорщик с Ленкой молча ехали в подмосковье, до дома престарелых было 48 километров, но ехать было надо. Их родители давно жили в Америке, прапорщик часто мотался на сборы, Ленка всё время повышала свой профессиональный уровень, поэтому никто не мог ухаживать за бабушкой и её сдали в дом престарелых. Она была не против, так как могла там общаться хоть с утра до вечера, а чтобы она не чувствовала себя брошенной, прапорщик с сестрой часто навещали её. С ними, бывало, ездили дети прапора.
Бабушка, милая бодрая старушка 84 лет, с улыбкой выходила им навстречу. Она ждала их, ждала каждый раз с удовольствием и трепетом. Все вместе они садились на скамейку в небольшом садике, а если была непогода, то можно было разместиться в комнате отдыха под портретом почему-то Чайковского. Бабушка интересовалась их делами, и, узнав в очередной раз, что всё просто замечательно, принималась рассказывать случаи из своей жизни. Она часто говорила, что прожила долгую, тяжёлую, но счастливую и интересную жизнь. Ленка как всегда внимательно слушала её, иногда лишь перебивая вопросами, типа: «Тебе может тарелку твою с васильками привезти?» или говорила: «Завяжи покрепче платок, простудишься».
Бабушка росла в деревне, и до школы надо было идти 5 километров через лес. В 13 лет ей пришлось уйти из родного дома, чтобы учиться в городе на фельдшера. Есть было нечего, поэтому готовили из крапивы, а ещё воровали сгнившую с прошлого года картошку, оставшуюся на колхозных полях. Правда, за это девчонок избивал плетью председатель, разъезжающий по полю на белом коне, но это было, только если он их догонял. Так ведь и карточки на хлеб ещё... Она тяжело болела, но в каникулы их заставляли работать на сплаве леса. Им вручали багры, которые были выше и тяжелее них, и надо было корректировать направление огромных, напившихся воды, бревен. Недалеко была зона, так что работали девчонки с зэками. А однажды девчонки сбежали со сплава, и через неделю, директора мед.училища исключили из партии и выгнали с работы… За свою жизнь бабушка приняла одиннадцать родов, и всегда рассказывала о них. Особенно ей запомнились первые. Бабушка была тогда совсем девчонкой. Девчонкой Тоней. Ту женщину привезли со схватками на маленьком сроке беременности и старшая медсестра направила на роды начинающего фельдшера. Тоня пыталась возражать, говорила, что ни разу этого не делала. Она, всегда скромная по характеру, почти поругалась со своей руководительницей, и тогда та сказала: «Да он всё равно жить не будет, она даже семи месяцев не доходила, а тебе опыт нужен. И потом, что ты за медик! Даже Гоголь роды принимал, а ты!» Она перешла почти на крик, и Тоня подчинилась. Особенно её впечатлил Гоголь... В больнице было две палаты. Тяжело больных размещали возле печки, остальные помещения не отапливались. Тоня трясущимися руками объясняла орущей женщине, как себя вести, резала пуповину, принимала этот комочек. Он жил ещё несколько дней, это при том, что весил меньше полутора килограммов, и его даже не одевали. Мать ни разу не пришла узнать как у него дела, все понимали, что ребёнок не жилец, но все эти несколько дней, полуторакилограммовый малыш настойчиво пищал на полке возле печки. Думается, что умер он от голода. Тоня плакала. Сделать нельзя было ничего, а санитарка Наташка, проходя мимо Тони, шепнула: «Да наплюй, это ж выблядок. Баба-то его с немцем нагуляла»…
Позже Тоня работала в детском саду в ясельной группе. Деток отдавали в ясли в месячном возрасте, так как у матерей через месяц после родов заканчивался декретный отпуск – надо было восстанавливать страну после войны. И шли. И восстанавливали. У самой Тони было трое детей. И на ногах с пяти утра до часу ночи. И свекровь парализованная. И всё это на двенадцати метрах…
По дороге домой прапорщик без конца бубнил о мальчишках, которые готовы были идти на ложь, членовредительство или платить деньги за то, чтобы не попасть в армию. Его, впрочем, если честно, бесило лишь то, что такое отношение молодых людей к армии добавляло ему лишней работы, а Ленка молчала и думала. Она сегодня поняла, что в какой-то момент своей жизни свернула не туда. У неё была чудная квартирка почти в центре. Был милый симпатичный любовник, правда, женатый, но это мелочи. Прописывать зато не надо. Недавно она купила Сузуки «Витару». "Пятидверка, между прочим",-почему-то с обидой промелькнуло в голове. А, по большому счёту, на хера ей одной пять дверей? Все эти годы она билась с кем-то, верила, что лучше многих, что кто-то должен оценить, заметить. А кто?
Она посмотрела на брата. Он ехал и ворчал, и уже принял решение снова зайти к «тому парню с пирсингом». Ленка смотрела на него и понимала, что этот человек со шрамом на губе, всю жизнь просидевший на одном месте, ни к чему не стремящийся, не сильно-то от неё отличается. Правда, машина у него похуже. Зато двое детей. Вот пойдёт он сегодня к парню с пирсингом, и что он ему скажет. О любви к Родине? Вся боль в жизни этого парня ограничена болью в соске в момент прокола, да потом ещё зелёнкой прижигали. Как объяснить ему, да и зачем вообще ему что-то объяснять. Он, кстати, хороший парень и таких много, просто силами матерей, ограждающих своих детей, они избавлены почти от любых проблем, разве что вот пирсинг без наркоза…
Думала она и о бабушке, о том, как ей было тяжело в жизни, и как, наверное, тяжело сейчас. И вдруг ей стало очевидно, что самым счастливым человеком из всех них было именно она, бабушка. А почему? Страна не хотела и не давала людям того поколения возможности выбора. Зато их родители могли и хотели дать своим детям всё, что было у них. Только вот что у них было? Мама Тони, например, насушила и накопила целый мешок сухарей, отправляя Тоню пешком за 300 километров учиться на фельдшера… Их жизнь, состоящая на первый взгляд только из лишений, была наполнена любовью, пропитана ею. И сейчас, бабушка, исполненная гордостью за свою внучку, которую вот-вот повысят, и за внука, который защищает людей, вспоминала те годы с трепетом и счастьем в выцветших глазах. Она рассказывала всем своим подружкам, как ей повезло и какие у неё замечательные дети-внуки, и как она счастлива. «Вот через 14 дней операцию сделают, вырежут эту противную опухоль, и совсем хорошо будет.»
Ленка высадила брата возле дома парня с пирсингом, и поехала к своему милому симпатичному любовнику. За счастьем.