Арлекин : Airscratchers

– Здравствуйте. Как долетели?
– Со скрежетом.
Их всего пятеро, четверо стажёров и специалист. Всем ученикам лет под сорок; пока я разговариваю с главным, они скромно курят траву под трапом. Лицо одного из них мерцает от неумеренного пирсинга и, напоминая булочку с изюмом, наводит на бредовый вопрос, сколько этих булавок у него внутри головы. Остальные трое вообще ничем не выделяются, только ржут по-разному. Специалисту на вид лет двенадцать, нет, дам все четырнадцать: гладкое бледное лицо уходит в тень, стоит только поймать этот старый взгляд.
– Неполадки в воздухе?
– Небо слишком плотное.
– А, ну да. Небо.
– Где мы будем спать?
– Я нашёл подвал.
– Там сыро?
– Нет, кажется, нет...
Вечером соратники заваливают тупыми вопросами. Как они выглядят? Сколько их? На каком языке говорят? Как будто важно. Ничего не имеет никакого значения, потому что эти прибывшие сюда инкогнито люди собираются лишить смысла любой вопрос на ближайшие десять-двадцать лет... а может быть, ответить сразу на все.
– Обычно... Пятеро... На английском...
– Откуда они сейчас?
– Не знаю, кажется, из Лавразии.
– Летели через весь Тетис?
– Да, поперёк кольца...
– На английском... Кто-нибудь знает язык?
– Где ты их спрятал?
Я молчу. Откликаюсь только на те вопросы, ответы на которые уже обнародованы. Какая разница, ребята, какая вам разница?
– А главный? Спец, как он?
– Мальчишка совсем.
– То есть?
– Щёки бритвы не видали.
– Даже так?
Они многозначительно кивают. Каждый старательно создаёт вокруг себя ореол. Для кого они делают вид, что что-то понимают? Друг для друга? Для самих себя? Здесь некого обманывать, но они всё равно выпендриваются. Глупое ребячество. Я в который раз раскаиваюсь, что связался с ними. В действительности нам не известно ничего. Только то, что люди, которых мы вызвали из-за океана, делают свою работу добросовестно.
Город ещё спит, когда мы выводим четверых накуренных мужчин и мальчика из микроавтобуса. Улицы делового центра уже почищены и похожи на театральные декорации, если не смотреть под ноги на заплёванный сгустками желчи тротуар. Чувак с пирсингом отодвигает маску в сторону, тоже сплёвывает, попадает в чужой плевок и, коротко ухмыльнувшись, изрекает интернациональное «фак».
– Мы готовы. А вы?
Мои коллеги уверенно кивают головами, не сводя с мальчика благоговейных взглядов. По-английски понимаю только я, но специалист изъясняется лаконично и однозначно, а своим выразительным взглядом ломает языковой барьер окончательно.
На высоте вторых этажей носятся голодные помойные чайки, демонстрируя обширный каталог мутаций.
– Куда теперь?
Он смотрит на меня. Мне неуютно. Я молча курю. Слишком долго мы их искали, за это время уже успели зародиться сомнения. Стоит ли это делать? Не уверен, должны ли мы пойти до конца. Я боюсь, слово «конец» меня пугает до одури. Мои безмозглые отмороженные фанатики уже предвкушают красочное шоу, я это вижу. Они не замечают повисшего в воздухе фатализма, а если и замечают, то трактуют его как-то иначе – как рези в желудке, по-видимому. А вот эти пятеро, они профессионалы, они вообще не волнуются, им даже скучно. Стажёры – и те ведут себя спокойно, хотя это, наверное, вызвано в большей степени каннабиолом, нежели самоуверенностью. Другое дело спец – этот бледнокожий отрок с холодными зелёными глазами наверняка думает сейчас о чём-то совершенно постороннем. Для него это всего лишь очередной заказ, он готовится закончить здесь и улететь куда-нибудь ещё, где его уже ждут очередные клиенты.
– Вот в этот дом. На башне есть площадка.
– Высота?
– Шестьсот метров.
Я понемногу успокаиваюсь. Космическая радиация всё ещё беспокоит, но я уже принял решение не останавливаться. Тем более, я уже не могу – они растопчут меня и пойдут одни. Ладно, чёрт с ним, цель оправдывает средства. Может ли она оправдать результат? – об этом лучше не думать.
– Сколько это в футах?
– Две тысячи.
Мальчик поворачивается к стажёрам.
– Две тысячи. Дотянетесь.
Булочка с изюмом что-то говорит специалисту, указывая рукой на чаек. Спец кивает и снова обращается ко мне:
– Птицы могут мешать. Можно это как-то уладить?
– Как они помешают, успокойтесь, это пустяки.
– У него в лице блестящие предметы. Птиц это привлечёт.
– А я что могу поделать?
– Устраните птиц.
– Ладно... Попробую что-нибудь придумать... Идёмте.
А что придумать-то? Сачком их отлавливать что ли? Мы входим в здание. В лифте все молчат. Стажёры жуют губы, стимулируя слюноотделение, и надменно поглядывают на моих соратников и на меня. Судя по белому налёту на губах, их здорово сушит. Главный смотрит в пол, засунув руки в карманы.
Наверху, на площадке стажёры встают в углы квадрата, мальчик проходит в центр и все закрывают глаза. А мы смотрим.
Для небоскрёберов не существует тропо- и стратосферы. Их небо – на высоте вытянутой руки. Они поднимают руку и касаются этого плотного серого купола острыми ногтями. Они могут ударить по нему кулаком или погладить ладонью. Они могут отодрать эту коросту из дыма, расколупать свинцовую чешую и проделать дырку в космос. Они могут впустить под этот колпак чуточку воздуха, ещё сохранившегося между ним и слоем озона. А мы сможем немного подышать без масок и заработать денег.
Стажёры протягивают руки к небу и погружают в него свои пальцы, их третьи фаланги пропадают, уйдя в невидимые щели.
Внезапно становится холодно. Мы выдыхаем пар, ладони учеников синеют, а ресницы покрываются инеем. Под майками чётко проступают напряжённые мышцы их тощих тел. Мальчик стонет от усилия сквозь стиснутые зубы. Он будто изображает атланта – упёрся ладонями в стекло, которое видит только он.
Появляется гул. Мне рассказывали об этом. Сначала холод, потом гул. Потом воздух. Предупреждали, что может болеть голова. Гул резко возрастает, и я отчётливо ощущаю, как мой череп очень медленно разлетается на маленькие кусочки. Как взрыв планеты, снятый рапидом. Слышу крик специалиста:
– Давай! Тяни, сволочь!
Крик так далеко, он слышится на уровне предчувства, гул гораздо ближе, прямо внутри, рвёт меня на части. Странным образом в нём смешались качества глубокого и острого, этот беззвучный вой воплощает абсолютный диссонанс, своей вибрацией он разрушает окружающую материю. Я весь сжался в комок. Это как звук удара молотком заставляет моргнуть – только мгновение удара растянулось в свежевыжатой пустоте, и я в нём утонул.
– Тяни, долбоёб! Тяни, ты что?!
Гул усиливается, вырастает ещё и ещё. Я заново взрываюсь каждую микросекунду. С трудом разжимаю веки до узкой полоски, пытаюсь настроить зрение. Всё плывёт в жёлтом мареве и постоянно соскакивает, как будто кто-то бьёт в висок. Тонкой плетью хлещущий сверху ураган срывает с мальчика футболку. Бетон под его подогнутыми от напряжения ногами лопнул, он стоит в двух ямках, упёршись в небо.
– Рви! Рви! – кричит булочка с изюмом.
Краем глаза я вижу, как мои соратники раздирают ногтями свои щёки, не переставая верещать. Резкий порыв отрывает их от крыши и сбрасывает вниз. Я едва успеваю это заметить, жёлтое пространство неожиданно чернеет, гул поднимается ещё на один уровень, на моих зубах скрипят кристаллы льда... и только тут понимаю, что тоже кричу.
Стажёры медленно расковыривают обмороженными пальцами пласт за пластом, жмурясь от ветра. Всё чёрное и густое, как нефть. Я чувствую удар, меня отбрасывает с такой силой, что тело обгорает от трения о среду. Игла антенны протыкает мне почку и выходит через живот.
– А-а-а!!! А-а-а, с-с-сука-а-а!!! – орёт стажёр с пирсингом. Чайка выклёвывает из его губы сверкающее металлическое зёрнышко. – А-а-а!!! Уберите эту тварь!
Мальчик бросает на меня быстрый взгляд.
– Козёл, я же говорил убрать птиц!
В глазах темнеет. Грязно-жёлтая тьма, как желчь на тротуарах. Кровь течёт по антенне и застывает багровой сосулькой. Я надеялся, чайки на такой высоте уже не летают, я же не знал, что эти мутанты...
– Блядь, не отпускай! – крик мальчика.
Я приоткрываю один глаз. Веко поднимается очень легко, сейчас всё легко, очень-очень легко, и не холодно. Чувак с пирсингом вынимает пальцы из неба и сворачивает чайке шею. Из его лица брызжет кровь.
– Не удержу! – кричит мальчик, и вдруг сверху отрывается серая пластина я своими глазами чётко вижу как сверху отрывается огромная серая пластина сверху отрывается огромная серая и я чётко вижу как сверху на булочку с изюмом падает гигантский кусок неба гул становится невыносим стены здания рассыпаются в пыль наши тела распадаются на атомы материки рвутся по швам и расплываются и всё так легко всё так легко всё так легко всё так