Чендлер Бинг : меня зовут Саша(на конкурс)

Я надел одно из самых плохих своих платьев. Старые, черные брюки и белая рубашка совсем ни подходили к оранжевой дутой куртке, купленной где-то в Европе. Хотелось еще обуть кроссовки, но не стал, это было бы через чур! Просто взял с полки безвкусные черные мокасины и напялил их. Так плохо я уже ни одевался лет семь, с того самого дня, но даже ни смотря на это, я все равно буду выгладить лучше всех тех, кто будет там.
Пыльные книжные полки - я и раньше любил много читать, выдавали меня с потрохами: я не был в этой квартире больше шести лет. Женщина, которую наняли родители, чтобы она убиралась время от времени, если называть вещи своими именами, забила на свою работу и не появлялась здесь уже довольно давно. А зачем ей работать? Если родители все равно в этой квартире не были почти так же давно как и я, а деньги все рано будут нескончаемым тоненьким ручейком бежать ей на банковский счет. Чем больше мы кормим собаку, тем меньше от нее проку, тем меньше она будет лаять.
Пыль губит вещи. Я ни говорю о всяких телевизорах, микроволновых печах и ноутбуках, я говорю о простых, о вечных и дорогих человеку вещах: фарфоровый сервиз, доставшийся в наследство от бабушки, старый платяной шкаф, или шифоньер, пятидесятых годов сборки, журнальный столик, или хрустальная люстра, которая весит практически в каждом уважающем себя доме. Все они безутешно плачут и тихо умирают под слоем все крепчающей пыли.
Я, по старой привычке странным образом сохранившейся, посмотрел на все еще висевшие на стене в зале часы - половина третьего. Ах, да, батарейка тоже уже закончилась и часы встали. Встали чтобы быть живым памятником самим себе и той секунде, в которую они умерли. А что есть смерть вещи? Лишь то мгновение когда она перестает служить человеку. А раз так, то я сейчас нахожусь просто на кладбище вещей. В таком вот странном мавзолее. Даже в музеях и на выставках судьба старых часов и потертых диванов куда лучше и завиднее - они служат свидетелями своих эпох, призраками их прошлого, призванные молчать, они неистово кричат о бессовестно потерянных годах. Они всем нам напоминают о скоротечности времени. Хоть тем они полезны, а потому и живы.
Мобильник показал без трех минут семь, но это еще Московское время, а значит уже почти девять. Пора.
- Алло, Маргарита?
- Да.
- Вам доставили платье?
- Оно у меня.
- Оденетесь и будьте готовы к половине десятого. Без пятнадцати я за вами заеду.
-. . . Но если вы заедите без пятнадцати, то зачем мне быть готовой в половину?
- Так надо.

А не зря я ее выбрал! Она задает вопросы. Она все еще задает вопросы...
Город был близок мне, но в то же время он меня страшно ненавидел Может быть потому что я бросил его, сбежав тогда в Лиссабон. А еще возможно, что он не любит когда кто-то ставит себя выше него. А если так, то почему до сих пор живы все эти остолопы чиновники? И почему именно я тогда должен был умереть? Справедливости нет. Хотя... Наверное, в том и заключается величайшая хитрость всего этого мира. Думая что справедливости нет, мы все таким образом сравниваемся в нашем отчаянии. Мы опускаем руки. Сильный и слабый, здоровый и больной, богатый и бедный, каждый из нас, взывая к Богу в страшный час, кричит и бьется, думая, что справедливости нет. А в это самое время темным маятником жизнь уже перевернулась, и все стало на свои места. Справедливость творит добро и зло незаметно. Причем до такой степени, что мы даже не можем найти ни одного доказательства ее существования.
Я вышел к подъезду и стал ждать. Темная ночь. Осень. Пошел дождь. Если бы его не было, я бы даже удивился. Город не мог отказать себе в этом удовольствии.
Фары желтой машины такси обрызгали меня беглым светом. Я сел и назвал адрес.
Такси в этом городе все уже давно привыкли называть "мотор". Пошло ли это из бесшабашных и полуголодных девяностых или еще откуда - я не знаю. Но названия точнее и придумать сложно. Старые, иногда почти развалившиеся "волги", "жигули" и иномарки, типа "деу", пусть даже и с характерным гребешком "такси" на крыше, совсем не были похожи на те отполированные и яркие, светившие горделивым светом, таксомоторы моего детства. Именно "мотор" и ничего более.
Бездарность рождает скуку. Но в этот раз ни так. Водитель явно был ни трезв, но то, что он ас - бесспорно. Домчать меня за десять минут из одного конца города в другой - дорогого стоит!
- Пожди, я сейчас.
Я вошел в подъезд, но подниматься не стал.
- Жду внизу - с первого же гудка она взяла трубку.
- Хорошо.
Сегодня суббота. Но этот день уже давно перестал для меня быть чем-то необычным. Я даже знаю, когда именно это произошло. Это было около семи лет назад…

- А куда мы едем?
- Что? - вынырну вдруг из бессознательной полудремы я.
- Ну, куда мы едем? Куда ты меня везешь?
- А, да, в «Саладин».
- Ой, что, правда?! - обрадовалась она.
- Да, ты бывала там ?
- Нет, дорого...
«Саладин» был построен одним местным гражданином Азербайджана. Грузный, с золотым перстнем на мизинце, он был скорее похож на медведя, чем на волка. Однако это не меняет той роли санитара леса, которую он играл в этом городе. Доказательством любви к старой его родине был зелено-красно-полосо-полумесячный флаг на длинном флагштоке, рядом с бело-красно-синим (так кажется) флагом его новой родины, давшей ему имя, почет и деньги.
Если бы сейчас я, придя в ресторан и спросив его: кто такой Саладин , получил правильный ответ, клянусь, я бы отдал ему все, чем владею. Но к его сожалению (как и к сожалению многих, жадных до большого богатства), он совсем ни знает чем прославился этот славный восточный правитель.
Дождь бил в лобовое стекло, и я уже почни не разбирал дороги. Да, и потом, город совсем ни тот, каким я его оставил. И дело даже не в новых домах и красочных плакатах рекламы. Просто,как я уже сказал, город перестал меня любить.
Шатер ресторана, а именно в форме шатра было выстроено это двухэтажное здание, был освещен сотнями фонарей. Я заплатил таксисту, и мы вошли внутрь.

Да будьте вы навеки прокляты, и бессрочно прикованы к скале задающие вопросы и ищущие на них ответ. Пусть вас терзает орел и ест, ест, ест вашу печень и пусть она отрастет снова, чтобы была орлу пища, чтобы наказывать вас за любознательность. Ибо мир этот принадлежит людям, чей разум ни позволяет им сомневаться, чей низкий лоб никогда ни станут освещать морщины сладкого поиска ответа. Терзаться смутными догадками, ради только одной туманной цели узнать "почему?" - ни в их правилах. Навсегда счастливы лишь те, кто ни спрашивает. В местах подобных «Саладину» несчастных нет.
Гардероб и мы уже в зале.
Внутри этого безвкусного и напыщенного здания было еще пустыннее. Нет, здесь были, конечно же, люди, они ели и пили, но здесь не было того Парижского шарма, или Пражской непосредственности, к которым я так привык. Мы прошли к лучшему, по общему мнению столу у окна во внутренний дворик. Стол был давно заказан. Мы сели.
- Сделайте свет тише! - приказал я.
Администратор, несмотря на все эти неодобрительный пшики со стороны остальных посетителей, погасил электрические свечи и стало уютнее. Мою спутницу это поразило. Ее щеки загорелись, может быть от того что мы только что с холода, а может еще из-за чего-то…
- Тебе заплатили? - спросил я.
- Да. Спасибо.
- Хорошо. Официант! Меню!
Заказ сделан, а через семь минут первая его часть уже была доставлена.
- Так кто ты? - разорвала молчание она.
- Кто я? Хм… Можешь считать что я, ну скажем менеджер какого-нибудь Еврострой-материалы, вчера продавший свою доставшуюся в наследство мне от родителей квартиру, и теперь прожигающий деньги. - улыбнулся я.
- Ты не похож ни на какого менеджера. И ведь зачем-то же ты меня сюда позвал, и вообще, ни мои же профессиональные услуги тебе нужны? Или может быть как раз они ?
- Однажды я владел семью женщинами, подобными тебе за одну ночь. Нет , ни они…
- Так кто ты?
- Знаешь, совсем недавно мое имя было у всех на устах в этом городе. Меня знала каждая собака и каждый милиционер. Все хотели иметь меня в друзьях, от дворников и до хозяина этого ресторана. Все хотели быть со мной, и пить со мной. Все были мне друзья и все были мне братья.
- Я не помню этого.
- А сколько тебе лет?
- Двадцать два.
- Это было шесть лет назад, и мне тоже было тогда двадцать два.
- А почему?
- Потому что (о, Боже мой! Как не зря я ее выбрал!) в одно утро меня не стало. Вернее я был , но счастье, как я принял это тогда, просто раздавило меня в это утро. Я заснул человеком, который ездил на маршрутка , а проснулся сказочным богачам.
- Как это?
- Очень просто. Я выиграл в лотерею В национальную лотерею, понимаешь? А приз был просто фантастичным! Устроители специально не называли сумму, боялись что игре кто-нибудь помешает. Пятнадцать миллионов проданных билетов в стране и еще около тридцати в остальном мире! Я был на седьмом небе, вернее я стал седьмым небом, для всех меня окружавших. Я стал просто Богом… И с этого дня началось что-то ужасное. Я купил дом , поселил там родителей, я бросал деньги на дорогие машины для друзей , себе я купил вертолет, я тратил, тратил, тратил… а деньги не кончались, да они и не могли закончится. Странное их свойство привело меня сначала в полный восторг, а потом в крайнее уныние. Дело в том, что любое предприятие, в которое они ни были бы вложены, фантастичным образом приносила стократные прибыли. Самая глупая и нелепая затея, помноженная на мои деньги, сулила баснословные выгоды. Очень скоро сумма моего первоначального выигрыша увеличилась вдвое, потом втрое, потом я уже мог купить весь город, понимаешь? Все квартиры и стены, каждую дорогу и дерево, каждого человека. Да, что там, через пол года, по самым грубым и приблизительным подсчетам, я вошел в двадцатку богатейших людей этой страны. Все журналы писали об этом, не уже ли ты не помнишь?
Глаза ее были широко раскрыты.
- Нет, прости.
- Не извиняйся, просто ты слишком не испорчена!
Она вдруг опустила взгляд, который в одну секунду потух.
- Зачем ты так? Ведь ты прекрасно знаешь кто я.
- И что?
- И после этого ты говоришь, что я не испорчена?
- Да! Вот посмотри, - я показал на сладкого, в костюме и галстуке франта за столиком справа, - Видишь его, с брюнеткой?
Она кивнула головой.
- Однажды я дал ему столько денег, сколько он захотел, в оплату исполнения одного моего желания. Я приказал ему изнасиловать его сестру. Я стоял и смотрел на это. Полтора часа девочка билась в агонии, пока он измывался над ней. Я ни остановил его ни на минуту. Ты ни видела тогда его глаз. Дьявол. Каин. Иуда.
- И ты отдал ему деньги?
- Все до последнего рубля. А девочка, кажется, повесилась на третий день. Зато теперь он может ходить в ресторан!
- Ты сволочь! - Вскипела она и поднялась, чтобы уйти. Я схватил за тонкую руку и приказал:
- Сядь! Ты еще ни видела настоящих сволочей! Смотри сюда!
Она села и повернула голову в направлении моей вытянутой в сторону руки указательным пальцем уставленной прямо на лысого в сером пиджаке. Я заговорил громко.
- Это Александр Федорович. Он вместе со своим коллегой со средней Азии организовали небольшой поток, канал по переброске героина через наш город прямо дальше в страну. Но это бы ни чего, только вот есть у Александра Федоровича две тайны, которые он продал мне однажды. За хорошие, скажу тебе, деньги!
- Какие? Какие тайны?
- Вы ни против , Александр Федорович?
Лысый надулся и стал покрываться багровыми пятнами, будто на него лили сверху из чайника живой кипяток.
- Я думал ты уже сдох…. - Прошептал он тихо, но я все равно услышал.
- Нет, я, к вашему сожалению, жив. Так вот, Марго - я старался сказать так громко , чтобы мой голос был слышан всем. - Первая тайна касается еще бурной его молодости. А именно ИК общего режима № 32 под Красноярском, кажется, так Александр Федорович?
Лысый молчал.
- …да! Так…. и вот, задумалось нашему смелому Александру Федоровичу бежать из тюрьмы. А как тогда бегали из тюрьмы? Возьмут с собой напарника... Послабее, да помоложе. В пути же голодно! Есть что-то нужно! Так же поступил и Александру Федорович. Взял, да и скушал своего друга. Но, ладно тот бы был просто случайным спутником по опасному предприятию. Так нет же! Парень тот, Миша, его, кажется, звали, да? Был любовником Александра Федоровича. Придавались они многими часами неправильной мужской любви по подсобкам. А потом вместе и решил дернуть. Но ни суждено было Мише дойти до Красноярска. Сгинул. Это первое.
- Думаешь, я тебя боюсь, думаешь боюсь ? - вдруг ударил мясистыми кулаками по столу лысый.
- Саш, меня не нужно бояться. У нас же с тобой уговор был, или ты уже совсем про него забыл? Думал просто так к тебе деньги пришли эти? Зря! За все всегда расплата будет. А сегодня я именно тот, кто тебе принесет это странное возмездие на железном противне из-под гуся.
- Г-гу-ся ?
- Да, или ты думаешь, что я остановлюсь только на первой твоей тайне? Нет! Ни таков я. Слушай же, Марго, слушай!
Глаза ее снова горели странным пламенем.
- Гусь здесь вот причем. У Александра Федоровича, когда он уже стал солидным человеком и завел семью, появился сын. Сын его рос, и скоро ему стало четырнадцать лет. И был новый год. Жена, Анастасия Павловна, бывшая Мисс какого-то там института, приготовила много разных блюд. Но не себе, а гостям, потому как Александр Федорович вел ее встречать Новый год в ресторан. Среди них был и гусь. Александру Федоровичу гусь, как таковой, ни очень сильно нравился, да и не умела Анастасия Павловна, честно говоря, его готовить : все время гусь получался жесткий и поджаренный излишне. Только вот с утра прийти должны были гости. И среди них - непосредственный начальник Александра Федоровича по ни слишком законному ремеслу, который, как раз таки, и обожал жаренного гуся. Но праздник не удался. Четырнадцатилетний Саша, в честь отца назвали, ночью проголодался и решил покушать, что найдет. Первым попался на глаза мальчику именно гусь. Утренний прием был непоправимо испорчен.
Иногда, а если быть точным, то очень часто, Александра Федоровича охватывают припадки страшного гнева. Так случилось и в то утро, когда они с Анастасией Павловной вернулись домой. Александр Федорович увидел недоеденную птицу, и глаза налились кровью, вот как сейчас, смотри! (на меня пялились пара бычьих глаз) И в помешательстве, а иначе как помешательством это сложно назвать, он раскроил одним ударом череп бедного своего отпрыска. Та же участь ожидала и мать. Но это было далеко от нашего города. Александр Федорович бежал в очередной раз, чтобы начать новую уже жизнь. И бежал он сюда, в наш город, который дал ему новый дом.

- Думаешь это смешно, или, блять, забавно? Так ты думаешь, молокосос? - страшно завопил лысый. Добежать до меня он ни успел - официанты схватили его и под руки вывели из зала.
Мы помолчали несколько минут. А потом я рассказал ей еще пару секретов людей, которые были здесь в ресторане. Она вертела головой в стороны, зрачки ее расширялись и сужались. Ей было интересно. Потом она посмотрела на меня как-то странно. Как на героя сказки, только ни детской, а совсем наоборот и еще очень страшной и до невероятности реальной . . .
- А почему ты их всех знаешь и узнаешь, но ни один из них ни узнал тебя - А она , черт возьми умна!
- Потому что я однажды купил их молчание. Они ни могут подойти ко мне, заговорить со мной улыбнуться, или даже кивнуть мне до того, как я ни сделаю это первым. Таков был уговор.
- Значит за деньги можно купить абсолютно все?
- К сожалению нет. За деньги нельзя купить друзей, хотя их и можно продать. Друзья вообще очень странная штука! Когда я был беден, у меня их было много. Но ровно в тот день, как я стал богат и знаменит у меня не осталось не одного друга. Нет, они, конечно же, были живы и здоровы, но отношение их ко мне изменилось стопроцентно. Они видели во мне лишь источник нескончаемых развлечений и дохода. Я давал им деньги, много денег. Я ни отказывал ни в чем, но они перестали во мне видеть человека, я превратился для них только в бумажник, наплоенный кредитными картами. Серое всегда прозрачно, когда оно окружено чернотой. Понимаешь?
- …
- Объясню. В один день я вдруг проснулся в номере своей гостиницы, знаешь же "Империя"? Опять в моей постели спала девушка, имени которой я ни помнил. Голова раскалывалась, а телефон жужжал виброзвонком. Я взял. В трубку дышал мой старый друг. Он уже несколько месяцев сидел на героине. Это я позволил ему колоть вену почти каждый день. Он молчал не больше пол минуты. Я знал что это он. А он знал, что я знаю, что это он. Потом он сказал только одно слово: "Тварь". И еще я услышал хлопок. Был дождливый день, как и сегодня. Я помчался к нему. Но было поздно. В луже своей черной крови лежало тело. Его тело. Рядом был заряженный шприц. Он просто больше ни мог принимать эту отраву.
- И ты понял что он умер из-за тебя?
- Во-первых, он ни умер, а убил себя. Это разные вещи. И это был его выбор. А второе: почему из-за меня? Да, я давал ему деньги, но ведь ни я нашел дилера и не я колол ему вены. Он умер из-за героина. Не более того. Себя винить я не хочу. Виноват он сам. Но только в тот день я понял, что у меня больше нет друзей. Они перестали быть в тот первый раз, когда я снял часть денег со своего счета. Из людей они превратились в тени. Мертвые и пустые. Они сами приговорили себя, не сумев справиться со свалившейся на них удачей. Обычно удача безымянна. Но только не в этот раз. Удача носила мое имя.
- Ты все-таки сволочь.
- Может быть. Однако, я спасся. Я изменил свою жизнь. Это же я хочу проделать и с тобой.
- Что?
- Понимаешь, я ни зря выбрал тебя. Ты недостойна панели. Ты выше ее. Когда я увидел тебя там, я сразу понял что это наш шанс. Твой и мой.
- Шанс для чего?
- Тебе - выбраться из этого говна. Мне - получить друга. Я устал и больше не могу. Понимаешь? Ты первая, с кем я разговаривал по-русски больше двух минут за последние лет шесть. А это для меня очень много! Ты ни просишь у меня ничего…
- Ведь ты мне уже заплатил... что я еще могу просить?
- Пусть так. Но ты все равно ни такая как они, все эти пидарасы и лакеи, убийцы и совратители. Ты другая. И я тебе помогу.
- А кто просил тебя о помощи
- Ты.
- Когда?
- Когда спросила у меня "если вы заедете без пятнадцати, то зачем мне быть готовой в половину?". Тебе не все равно! Ты задаешь вопросы. А значит Ты чище всех, кого я видел прежде. Они ни хотят ничего знать. Они просто делают, что я хочу и что я говорю, а ты… Как будто и не было тех семи лет.
Она молчала. Мысли веером кружили в ее голове. Две судьбы и две жизни сейчас зависели от одного ее слова.
- Маргарита, ну что? - спросил я.
- Меня зовут… Саша….

Знать бы, где золото найдешь, а где его ни будет. Иногда спасая кого-то другого, мы отыскиваем себя в толще ненужных обломков чужих жизней. Иногда спасая кого-то другого, мы спасаем себя.