sverhsistema : Бросать любить = Бросать курить

Зазвонил мобильный телефон, но алимдюЛ не шелохнулась. Она сидела на кухонном диване и смотрела в окно. На столе ароматно дымился кофе в чашке, без звука работал телевизор. За окном было пустынно, мертво. Эта пустота давно просочилась сквозь щели оконных рам и в кухню, и в комнату, стерев все границы между враждебным окружающим миром за стеклом и ощущением убежища в доме. Но она думала не об этом. Сколько ей? Двадцать четыре года, может двадцать пять, но глаза ее потухли, под ними не проходящие синяки, губы тесно сжаты, молодое сердце тщетно раскачивает отравленную тоской, постаревшую душу. Но она думает не об этом. Сигарета в руке измята пальцами, перекатывающими ее рефлекторно вперед-назад. Где алимдюЛ сейчас? Где она?
Она во «вчера». Она в том, чему запретила атаковать свое сердце и память. Но запреты рушатся так же легко, как чужие обещания. Запреты разбиваются о неожиданно попавшие в поле рассеянного зрения знакомые до боли черты лица, силуэта, уличенного в чужих, алчущих любви его сердца и тела объятиях. Взгляды неминуемо встречаются. В них взаимный испуг. Боль идет горлом, моментально, не щадя только что вновь заработавшего без ущемлений сердца. Она сглатывает эту боль и испуг, запивая их алкоголем. А он?..
алимдюЛ не в силах перевести свой взгляд на кого-то еще, она дрожит, она погибает молча. Сорвалась слеза, вторая, бессмысленная. Что с ней? Что происходит? Здесь столько людей, они видят! Они ее видят! Как она может быть такой расслабленной, совершенно не уметь взять себя в руки?! Опять вода.
Прошло несколько секунд с тех пор, как комната замерла, люди в ней исчезли, шум стал гулом, а его губы, оторвавшись от русых волос обнимающей его девушки, что-то проговорили. Ей?! И как заведенная пластинка, все звуки разогнались и восстали снова из мерного гула.
Все как прежде, вокруг голоса, музыка, он отвлекается на общение, но теперь больше не теряет ее из виду. Она прячется за спинами знакомых, от него, от себя, но возвращает ему короткие ответные, через острую боль в груди, взгляды, ласкающие его черные брови, глаза, пухлые губы. Как больно вспоминать ее самые сильные ощущения, как невыносимо молниеносное нападение болезненных оскорблений, которыми он плевал ей в лицо. И опять вспышка памяти о неге, о музыке, его мыслях, мимике. И снова забытое ощущение прикосновений к своей коже, поруганной синими гематомами по всему телу, омерзительный стон отчаяния от циничных букв и звуков. И опять, и опять безусловная любовь, больная любовь, безграничная любовь, пожирающая сердце любовь, нежная и жестокая любовь.
Нужно было бежать. Как можно скорее. К чему теперь все эти воспоминания? «Выход»!!
Кинулась в коридор, отыскала свое пальто и исчезла за входной дверью. Скорее, скорее, подальше отсюда, от него. Скорее…
- алимдюЛ! – догонял возлюбленный голос… Наверное, она этого отчаянно желала.
Замерла, как вкопанная и, растеряв все мысли, вдруг кинулась к нему, обреченно вскрикнув.
Объятия, слезы живой любви. Навсегда живой. Что-то он ей шептал, кричал, говорил. Она отвечала. Но у обоих, кровью в голову, билась мысль «Зачем я здесь? Больно! Поздно! Невозможно». Но они тянулись к душам и телам друг друга, жадно, истинно, в грязном темном углу чужого подъезда.
…Он выпустил ее из рук, и она быстро, не оборачиваясь, ушла…

Его запах остался на коже, на лице, на одежде. алимдюЛ долго боролась сама с собой за жизнь, и одержала победу в душе. Но оказалось, что это полное, вне всяких сомнений, поражение…
«Ни слова о любви. Ни слова о боли. Ни слова о ненависти и смерти. Больше ни слова о тебе, метрА, ни мысли».
алимдюЛ несколькими глотками выпила крепкий кофе и закурила, так и не избавившись от этой пагубной зависимости, как, скорее всего, и он.