Немец : Как Илья Муромец свои сапоги искал (сказка)

(Писано по заказу крестного сына Лешки (5 лет), следовательно ни на какую серьезность текст не претендует, а дабы только повеселить вас да позабавить).

Случилось однажды так, что Илья Муромец в одиночку с полчищем половцев бился. Добрыня Никитич по делам в стольный град Киев удалился, а Лешка Попович же молодой совсем — в делах любовных увяз, свадьбу играть придумал. Одним словом, не до войны юнцу было. Ну а поскольку русску землю от ворога защищать все-таки надобно, то богатырь Илья, не секунды не мешкая, в латы снарядился, меч огромный двуручный на левый бок приладил, палицу на правый повесил, щит за спину закинул, на коня богатырского запрыгнул и отправился землю родную от врага проклятого спасать. А все потому, что рос Ильюша ответственным мальчиком, и вырос в ответственную машину убийства. Да и потом, Илюша с детства любил морды бить, а потому войне любой завсегда в душе тихо радовался.
Три дня и три ночи крошил и ломал Илья Муромец поганых завоевателей. И по башке им палицей стучал, и ноги-руки мечом отхватывал, а то и просто ревел на них медвежьим рыком, так, что несчастные половцы в штаны со страху гадили. Но гадить то гадили, а все равно на русску землю лезли, и гавно свое следом тащили. Подлые они — завоеватели. Так что три дня и три ночи без передыху сражался с ними Илья, пока последнему гаду глаза не выдавил. А как закончилась брань, оглянулся Ильюша на трупы врагов поверженных, коих горы вокруг возвышались, понял, что земля его родная снова свободна, так и усталость на него накатила. Отправился Илья Муромец домой, и все, что ему хотелось — это не славы великой, а простого отдыха, ну и водки жбан, чтобы нервное напряжение снять. Потому что настоящий русский человек за славой не гонится, ему и так радостно, ежели по родине его беда не гуляет, ну и если алкоголь под рукой имеется.
В общем, умаялся с этой войной Илья по самое нехочу. Прямо на коне засыпать начал. Кое-как до дому добрался, и сразу с порога раздеваться стал. Щит сбросил сперва, потом палицу отстегнул, меч о пол грохнулся, латы следом упали, сапоги с ног послетали. Так что, когда Илья до печи добрался, был он в одной рубашке, а весь дом был услан доспехами и оружием. А все потому, что Ильюша рос хоть и ответственным мальчиком, но ни разу не аккуратным. Ну да богатырю в тотчас не до порядку было, залез он кое-как на печь, и уснул богатырским сном. Спал Илья столько же, сколько воевал — три дня и три ночи.
Четвертая зорька в окно заглянула, когда сон с Ильюши сходить начал. Честно говоря, кабы не потреба, гнавшая богатыря по малой нужде, да пересохшее горло, которое водицы просило-наказывало, сон еще долго бы держал в своих объятьях богатыря. Потому что кто как воюет, тот так и спит. Слез Илья с печи, зевает во всю ротяку свою огромную, глаза кулачищами трет спросонья, к двери на улицу бредет. И тут как ни возьмись, что-то за ноги его цепляет и богатырь наш спотыкается и летит головою вперед прямо в двери. А тяжести то Ильюша великой, башкой в двери дал, как тараном вышиб. Тут и сон прошел окончательно, да окомест него в рассудке помутнение образовалось, а в глазах зайчата запрыгали.
— Ах ты ж бога душу мать! — рассерчал богатырь и неглядя ногой преграду, о которую перецепился, отфутболил.
Остыл малость, на улицу вышел. А там солнышко веселое, небо синее, дверь с петель сорванная валяется, — оттаял Илюша душой, помутнение в мозгу просветлилось, сходил к колодцу водицы попил, рожу заспанную умыл, в отходник наведался. Ну хоть и красный день, а все же не гоже на людях в исподнем щеголять — вернулся Илья в дом и одеваться стал. Кафтан нашел, надел, шапку под лавкой приметил, а сапог нигде найти не смог. Сел Илья на лавку и задумался, куда его сапоги подеваться могли? И тут его осенило, что это пока он спал — от войны отдыхал значит, сапоги то у него и поперли. Рассерчал богатырь, выскочил босой на улицу да как заорет благим матом:
— Ах вы гавно крысиное! Я вас от ворога берегу, а мы у меня сапоги тырите!
Люд от такого ору, как тараканы в испуге в разные стороны рассыпали, только калека старый на пне остался. Не мог он убежать, потому как ноги у него не ходили, а если б и мог, то все равно не знал где прятаться от гнева богатырского, потому что слепой был и не видел ничерта. И тогда заговорил калека, потому что ведал, старый пройдоха, что иногда слово посильнее булавы будет, и тот кто словом владеет, завсегда из любой передряги выбраться сумеет:
— Господь с тобой добрый молодец! С чего ж ты придумал, что кто-то на твое добро позарился? Тебя же, Илья славный Муромец, все почитают и боятся до усирачки, кому ж такая глупость в голову придет?
Призадумался Илья. В самом деле, чего это он на люд честный разорался? Кто б осмелился сапоги у него, богатыря всея Руси, тырить? Ну разве что Добрыня, с него станется. Да и то, попользовать разве что, не иначе. Так и нету его, с Киева еще не воротился. Лешка, стервец, ради забавы мог, конечно, такую шутку отлихачить, дык опять же не до сапог ему — пьяный небось в объятьях жены молодой дрыхнет. Мда, тут с кандачка да ором дело не поправишь, тут пораскинуть извилинами надобно. И решил Илья у старого калеки совета спросить, потому как старшие жили дольше, повидали поболе, а стало быть и разбираются в разнообразных вопросах мудрее да придуместее.
— А скажи мне, мил человек, — обратился к старику Илья. — Как такое быть может, что проснувшись сегодня, я своих сапог не наблюдаю?
Старичок оживился, потому как советы страсть как любил давать, и отвечает:
— Тут добрый молодец, без нечистой силы не обошлось. Больше некому. Она проклятая. И добро твое прихабарила, да еще и придумала тебя, богатыря справедливого, на честный невинный люд науськать.
Поразмыслил Илья над словами старика и понял, что прав калека. Не иначе, как баба Яга сапоги прикрысила. А то и Кощей трыклятый поучаствовал. А может, Водолей, или прочий Леший? Короче, вопрос требовал сиюминутного разбирательства, а стало быть в пору было собираться в дорогу и отправляться в дремучий лес, растолковать нечистой силе, что брать чужое, тем более богатырское, не по-людски. За это можно здоровьем поплатится.
Вернулся Илья в дом, надел латы, меч и палицу на пояс повесил, щит за спину закинул, и как был босиком, на коня своего могучего залез и в дремучий лес отправился.
— Ильюшенька! — напутствовал его калека. — Поаккуратней там в лесу! Буйну головушку побереги! Ходют слухи, что завелся на дороге разбойник страшный, свистун косоглазый. Вроде как свистом у людей силы отнимает!
Ничего не сказал на это богатырь великий, потому что когда серьезный человек за большое дело берется, его всякая шалупень, типа косоглазых разбойников, мало тревожат. Не достойны они своим существованием от дум глубоких и дел великих-праведных отвлекать. Так размышлял в дороге витязь русский, а тем временем уже и лес дремучий стенами вокруг богатыря поднялся, — вотчина силы нечистой.

Правду сказал калека, и пары верст богатырь не проехал, как на дороге Соловья-разбойника увидал. Был разбойник невысок, с головой круглой, как Луна. Глазенками прищуриными на богатыря посматривает, пухлые слюнявые губы облизывает, прикидывает падлюка, какую наживу с путника слупит. А потом два пальца в рот засунул, да как засвистит. Что тут началось! Деревья от свиста к земле клонятся, птицы и звери лесные в страхе разлетаются- разбегаются. Ну да русского богатыря такой ерундой не пронять, — у Илюши только ухо правое заложило, а не левое глуховат он был. Как только весь свист из разбойника вышел, богатырь хохотнул и говорит ему:
— Не свисти, дурень. Денег не будет.
Не понял шутки разбойник, в лук свой тугой стрелу вложил да в богатыря стрельнул. Но Илья уже щитом прикрылся, а сам с пояса булаву снял да в свистуна метнул. И вот стоит разбойник посреди дороги, смотрит как в него со скоростью великой булава летит и вспоминает, чего ему мама и папа наказывали. А наказывали они следующее: разбойничай, сынок, сколько хочешь, только на богатыря русского не лезь, иначе карьера твоя рэкетирская на том и кончится, вместе с тобой, между прочим.
«Зря я не послушался родителей мудрых…» — успел подумать Соловей-разбойник, а потом булава ему в башку угодила, и думать разбойнику больше уже было нечем. Кровище в одну сторону, мозги в другую — фейерверк, красота!
Подъехал богатырь поближе, спешился, хотел было спросить, не знает ли разбойник про его сапоги, но вовремя смекнул, что ответить свистуну не удастся, потому как лежит он родимый без головы и смешно так в конвульсиях предсмертных корчится. Так часто случается с теми, кто родителей не слушает, между прочим. Илья сапог с ноги разбойника снял и на босу ногу свою надеть попытался. Да размерчик вышел не тот, лопнул сапог по всем швам и пальцы богатырские нос обувки разорвали, так что пол ступни снаружи торчало.
— Не, не мои сапоги, — догадался Илья, содрал с ноги остатки обуви, на коня вскочил и отправился дальше в лес свою пропажу искать.

Первым делом Илья заехал на пруд, оставил коня на травке пастись, а сам вырвал из земли дуб с корнем, опустил в воду и ну нечисть подводную тормошить да баламутить. Вода помутнела, уже омут сильный да глубокий образовался, уж ветер над прудом воет, а Илья все не уймется, все быстрее и быстрее бревном в воде ворочает. Русалки в страхе на берег повыскакивали, пищат что-то жалобно, вот уже и сам хозяин пруда — Водяной появился. Водорослями в усах шевелит, глазами злобно сверкает, но как богатыря увидал, вмиг гнев убавил, кашлянул в кулак скромно и спрашивает осторожно:
— Ты чего это, богатырь, мою заводь баламутишь? Прям как блендер ипонский. Аль кто из моих подданных обидел тебя?
Отбросил Илья дуб в сторону и к Водяному лицом повернулся, отвечал:
— А того я твое болото баламучу, что кто-то из ваших поганых морд у меня сапоги стырил.
— Акстись, Илюша! Как же кто-то из моих мог у тебя сапоги украсть, коли живем мы в пруду, и дальше берега не выползаем?!
Призадумался богатырь. Да уж, дал маху. Как же водяная тварь могла у него сапоги стырить, когда от пруда до дому десять верст, а без воды они жить не спроможные. Понял Илья, что глупость учинил, но смущения не выказал. Потому как богатырь не может себе позволить смущаться и лицо ронять. А если бы Илюша в детстве да отрочестве книжек читал поболе, такой конфуз с ним бы не приключился. Потому что книжки думать учат, и много полезного рассказывают. Например, то, что водяная нечисть без воды жить не может. А Илюша рос хоть и ответственным мальчиком, но читать не любил. Так и вышло, что в мозгу у него не много полезного за жизнь накопилось. Сказал богатырь:
— А плевать мне, где вы там живете, да по каким берегам ползаете. Я одно знаю: поперли вы у меня сапоги и точка. Я сейчас к Кощею наведаюсь, да к Лешему загляну, а на обратной дороге на твое болото еще разок наведаюсь. Авось и вспомнишь, куда мои сапоги припрятал.
С тем повернулся богатырь к Водяному спиной, сел на коня и на поиски Лешего отправился. А Водяной остался думу тяжелую думать, где бы ему сапоги для богатыря изыскать, иначе не даст жизни Илюша, весь пруд на уши поставит.

Отъехал Илья Муромец от пруда и стал придумывать, как ему Лешего сыскать. Леший же по всему лесу бродит, он к пруду, как водяная нечисть не привязан, так что спокойно мог в город наведаться и сапоги у богатыря стащить. Сыскать Лешего было надобно, да вот где ж его ловить, окаянного? Лес то огромный… Долго думал богатырь, головушку бедну к размышлениям не приученную напрягал. Аж вспотел. Но таки придумал. А иначе бы не звался он Илья Муромец богатырь всея Руси. Остановил коня своего Илюша, палец горе возвел и молвил мудрость великую притихшему от такого афую лесу:
— Коли я не могу прийти к Лешему, пущай он сам придет ко мне. О!
А потом с коня спрыгнул, и ну деревья с корнем вырывать и на кучу скидывать. И пол часа не прошло, а Илья уже огромну поляну расчистил, а из деревьев вырванных гора до неба образовалась.
И тут слышит Илья за спиной голос скрипучий:
— Ты чего ж это балуешь?
Поворачивается богатырь и видит перед собой Лешего. У того глаза испуганные-ошалелые, понять не может, чем витязю не угодил, спрашивает робко:
— Ты зачем же Илюша славный Муромец мой лес изничтожаешь? Чем я прогневал тебя скажи?
— А тем ты меня прогневал, пень трухлявый, что сапоги мои прикрысил. О!
Удивился Леший услышанному, на богатыря пялится, ушами-поганками шевелит, отвечает:
— Акстись, Илюша! Я отроду ни сапогов, ни трусов, ни прочих перчаток не надеваю. Я ж стопроцентный эксгибиционист! Полная связь с природой и все такое! Гажу там де ем, ем то, что гажу! Тфю ты — ем там же, где… ну и все прочее, короче. Сам подумай, ну на кой хрен мне твои сапоги, а?
Посмотрел богатырь на босы ноги Лешего и задумался. И в самом деле, никто ж никогда Лешего в сапогах не видал, не носит одежды морда бесстыжая. Срам да и только. Видать и тут промашка вышла. Ну да виду своей озабоченности не подал, ответствовал грозно:
— Не верю я тебе, извращенец проклятый! Может измыслил ты себе забаву какую похабную! Типа на мои сапоги любуешься, а сам себе чего другого представляешь!
Лешый в страхе отшатнулся, и бормочет тихонько:
— Господь с тобой, Илюша! Чего ж ты говоришь такое, наговариваешь!
— Мне на твои забавы странные плевать, — оттаял богатырь. — Если у Кощея мои сапоги не отыщутся, так и знаю — пущу тебя в баню на растопку.
На том беседа витязя с хозяином леса закончилась. Сел Илья на коня и дальше поскакал, а Леший сел на пень, голову руками-корягами обхватил и закручинился, запричитал:
— Вот незадача то! Где ж ему эти сапоги трыклятые отыскать то?

От же ж сволота хитрая, — думал про себя богатырь в дороге. — Ты тут себе кумекаешь, что в ловушку его загнал, а он у тебя из под носа выкрутится, и все — был таков! Ищи ветра в поле. Ну ничего, я вас, нечисть поганая, все равно к ногтю прижму!
А между тем дорога уже путника привела к замку Кощея. День к вечеру клонился, небо темнело, тучами затягивалось. Замок над лесом возвышался скалою острой. Темный он был, мрачный, башенными шпилями тучи резал. Черными глазами-бойницами недовольно на путника смотрел. Ну да русского витязя такое не испугает. Оставил Илья коня у ворот, а сам вразвалочку внутрь направился. Как только в первую залу вошел, так и заорал во все горло, аж стены задрожали:
— Кошей, выходи! Некогда мне тебя по всем покоям бегать-ноги сбивать!
Тут же двери высокие дубовые отворились, и в зал вошел Кощей Бессмертный. Был он облачен в черный фрак с белой манишкой и бабочкой, и обут в высокие лакированные сапоги. Кощей произнес с учтивостью, но и с достоинством:
— Извольте, молодой человек. Чем обязан?
Богатырь наш, хоть и всея Руси, но вырос то в деревне, книжек читать опять же не любил, а потому что такое «культурная речь» не ведал. Подумал, что издевается над ним Кощей. А потому палицу свою хвать да по башке Кащея в пол силы тресь! Кащей на пол рухнул без чувств, потом в себя пришел, поднялся, и говорит озадаченно:
— Однако. Вот, значит, как теперь на Руси здороваются…
— Ты мне тут выкрутасы из языку могучего русского не выкрутасывай! — строго сказал Илья. — Отвечай немедля, зачем у меня сапоги стырил и куда их припрятал!
— Позвольте, юноша! На каком основании, вы предъявляете мне такие претензии!.. — и еще раз получил палицей по черепушке. Потому что Илья, как всякий уважающий себя богатырь не любит повторять дважды. А треснуть дважды — это дело совсем другое.
Полежал в беспамятстве пару минут Кащей, в себя пришел, встал и молвит раздраженно:
— Да что ж это такое! Доколе вы меня третировать будете!.. — и в третий раз без чувств свалился.
Но умереть он все равно не мог, сколько бы Илья его по голове палицей не стучал. Потому что смерть Кощея в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, а тот в ларце, который на дереве висит. И где то дерево — никому не ведомо. Далеко где-то, за границей, в тридевятом царстве. Так что за здоровье свое Кащей не переживал, но вот нервы — да. Подобные Илюшины выходки нервы Кащея расшатать могли основательно. А в дурдом Кощею не хотелось, потому решил он боле богатыря на агрессию не провоцировать. Встал и говорит:
— Да ты запарил уже булавой махать! Не трогал я твои сапоги! Сам подумай, башка соломенная, я ж в один твой сапог двумя ногами по яйца влезу. На кой черт они мне сдались! У меня своих полно!
— Не звезди, — остановил его Илья, впрочем, не очень уверенно. — У тебя яиц нету.
— И сапог твоих сраных, между прочим, тоже нету! — съязвил Кащей, за что и получил в четвертый раз.
Не стал дожидаться Илья, когда Кащей в себя придет, двинул к выходу. Больно чести много будет для нечисти — прощаться.
На самом деле, Илья сразу смекнул, что воровать его сапоги Кощею нет резона. Смекнул, как только увидал на Кощее высокие лакированные сапоги. Добрые сапоги, таким сносу нет. Правда, малы совсем, Илье разве что на один палец налезут. То есть не зачем было Кащею у Ильи сапоги тырить. Ну а по голове Илья Кащея охаживал больше потому, что нечисть в принципе терпеть не мог. Ну и чтобы мускулы богатырские не застаивались, типа физкультура такая.
Мда, — размышлял Илья, — только баба Яга осталась. Стало быть, она обувку то мою и потянула. Ведьма старая, с нее станется. Ну ничего, скоро я и до нее доберусь.
И направил поводья в самую глубь дремучего леса, где от людского взора схоронилась избушка на курьих ножках.

Кощей же, придя в себя, сообразил, что дела не просто плохи, а хуже некуда. Потому как богатырь всея Руси не только из него — Кащея, душу вытрясет, пока свои сапоги не отыщет, но и всем жителям дремучего леса кости переломает. Кощей жил тысячу лет, то есть долго, был нечистью умной и образованной, а потому быстро придумал, чего им всем ради своего спасения делать надобно. Он встал, и не мешкая боле ни секунду, вскочил на своего арабского скакуна черной масти и галопом тайною короткой тропой к бабе Яге поскакал.

Только к утру добрался Иван до избушки на курьих ножках. Умаялся малость, да и спать ему хотелось. И от этого всего был богатырь не весел, а если точнее, то раздражен и на все зол. И тут он выезжает на поляну, где избушка стоит, а ему навстречу Василиса Прекрасная идет и кушак с водкой прохладной несет, путнику улыбается застенчиво.
— Испей, добрый молодец, — глаголет девица, — устал, поди, с дороги то.
Тут у Илюши вся злость и вышла. Спрыгнул он с коня, в усы густые улыбнулся, кувшин с водкой принял, в один мах опорожнил и подобрел сразу.
— Заждались мы тебя уже, гость наш почетный, — дальше воркует Василиса, а сама очи долу опускает, ресницами черными хлопает, румянец стыдливый на щечках проявляется. — Уж и банька истоплена, и стол накрыт, и водочка остужена. Почет то какой великий — сам богатырь всея Руси пожаловал!
— Это я хорошо заехал, — отвечал Илья, беря одной рукой девицу за руку, а второй ее за талию уже мацая.
Это потому, что дуракам с огромными кулачищами в этой жизни завсегда и стол, полный хавчика и водочка в холодильнике и бабы красивые, на ощупь приятные. А всем прочим умным — кукишь и геморрой, такие дела, брат, грустные… Ну да ладно. Продолжает Илья весь уже весь довольный, как кот:
— И банька в тему, ну-ка девица-краса-черная коса, спроводи меня в баньку, а тоя дорогу не знаю.
— Нетушки! Хоть и люб ты мне Илюша, а тока сперва под венец. А то я знаю вас богатырей, вам бы поморосить да бросить!
Призадумался Илья крепко. Как-то не рассчитывал он на свою свадьбу приехать. Но чем господь не шутит, тем черт балует. В конце концов, баба справная, молодая, красивая да хозяйственная. Может, хоть порядок в доме наведет, — примерно так размышлял Илюша, и таки решился. — Да и ладно! Под венец так под венец!
К вечеру и свадьбу сыграли. Ох и весело за столом было! Леший на пнях, что на твоих барабанах выстукивал. Кащей Бессмертный стихи читал, да сцены из Уильяма какого-то Шекспира показывал. Водяной на столе танец живота отчибучивал. Баба Яга песни горланила, да и вся прочая нечисть всю ночь плясом хороводы водила. И молодые были веселы и счастливы.
А на утро, когда молодожены в дорогу к Илье домой собрались, вышли их проводить Водолей, Леший, Кощей Бессмертный и баба Яга и вручили богатырю русскому подарок: новые сапоги. Ох и хороши же были сапожки! Мягкие замшевые, да крепкие. Цвета красного, с золотыми шпорами да подковками коваными на каблуках. Обулся Илья в новую обувку и возрадовался — сапожки то как раз в пору пришлись. А старые сапоги — да и хрен с ними. Кому они теперь нужны.

И все же отыскались сапоги утерянные. В первый же день, как только Василиса в доме Илюши порядок наводить стала, так на них и наткнулась. На печи валялись. Это через них богатырь спросонья перецепился, да потом на печь и отфутболил неглядя. Посмеялись богатырь с женой молодой над этим да и забыли. На том и сказке трындец.